- Тогда фонд ему сделаю.

Террористка сказала счастливое «у-и-и» и бросилась мне на шею.

- Папочка, я тебя люблю!

Подхалимка. Наобещал ей, и теперь думай, Иммэдар, как брату с женой все это сообщить, да еще и уговорить поменять мнение. Нам бы разницу в возрасте поменьше – у моей семьи же в основе жизненной философии дата рождения и ферма, а не разум и таланты.

- Но сначала обсужу это с дедом Михой, - предупредил я. – И с мамой.

- Ой, да как хочешь!

Мы дошли до двери, и Иска влетела внутрь дома прямиком на кухню.

- Даэнэ! Что на обед? Давай помогу!

Я хмыкнул. Точно Террористка. Селене при маме никогда на тала не разговаривала, а Эйлла ее по-русски бабушкой в жизни не назвала, и ведь нарочно, хулиганка, нервы треплет, из чистого упрямства. Я – тала, я – нейроморф, принимай меня такой, какая есть.

Впрочем, мама не была бы собой, если б быстро не нашла, а точнее не сочинила, виновника своих бед. Иску – несомненно! - против родной бабушки настроила Селене, научила плохому. Я вздохнул. Лет шесть назад еще жила надежда, что мама одумается как-то, может, пересмотрит свое отношение к жизни, но нет. Увы. Окончательно разочаровался, а потом подумал: да и ладно.

Я замер посреди гостиной, окруженный видениями прошлого. Здесь прошло мое детство и отрочество, тут, на этом самом месте, я впервые услышал от деда Михи о прыгунах, десять лет назад по этому видавшему виды ковру я провел девушку своей мечты. Сейчас по гостиной носится моя дочь. Я свернул налево, дошел до входа на кухню и остановился, глядя на выбеленный олений череп. В этом доме именно он ассоциировался у меня с ощущением абсолютного счастья. Такая вот случайность, и было в ней что-то символическое. Голый череп – это ведь про смерть, про Эолуум, про мою ирра.

Я подпрыгнул, набрал необходимую высоту, оттолкнувшись от стены ногой, и коснулся черепа кончиками пальцев. С шатри мне не нужно было брать разбег, как это было в тот день, или прикладывать особые усилия, все стало проще. Моя жизнь, вообще, стала проще. Безумнее и проще. Последняя мысль заставила улыбаться. Так я и вошел на кухню, где под аккомпанемент нескончаемых вопросов Иски суетилась мама.

- А почему тебе тала не нравится? – Птичка методично заталкивала в картофелечистку клубни и время от времени бросала хитрые взгляды на профиль бабушки, которая нервно постукивала лопаткой по краю сковороды. – Как же я могу не говорить на моем родном языке?

- Я тебе не говорю не говорить, - пробурчала мама. – Я прошу называть меня бабушкой.

- Так я ж называю, - не унималась дочь.

Я тихо прошел к столу для завтрака и устроился на стуле у окна. Мама заметно злилась.

- Ты не по-русски называешь!

- А какая разница? Вторая даэнэ у меня погибла. Ты одна. Мне кроме тебя некого так называть.

Плечи у мамы напряглись. С одной стороны ее мучила совесть, что она не принимает девушку, чья родная мать рано ушла из жизни, не этому учит единоверие. Да, еще внучке боль причинять. С другой стороны речь шла о ее личном комфорте, и после некоторых колебаний она, как обычно, предпочла именно его.

- Но я-то человек.

- Ты не любишь тала, да? И язык, и всех иммейцев, да? И маму?

- Что?! – Она аж лопатку из рук выронила. Та с тихим стуком упала на буфет. – Откуда ты эту глупость взяла?

Иска закончила с картофелем и повернулась к бабушке лицом.

- Ты никогда не зовешь меня «Йер».

- Я? – Мама так ни разу и не взглянула на внучку. – Какая глупость! Конечно, называю.

- Нет. У меня отличная память. Я же нейроморф.

Мама резко развернулась, должно быть собралась на что-то отвлечься и Иску отвлечь заодно, но вздрогнула, увидев меня. За сердце схватилась.

- Единый! Глеб, ты меня в могилу сведешь со своей привычкой подкрадываться!

- Папа не подкрадывался, - тут же вступилась Птичка. – Он минуты две там сидит.

Я улыбнулся маленькой террористке и на тала попросил ее дать мне минут пять поговорить с бабушкой наедине.

- Я тогда пойду энэ позвоню. У них же уже должен быть обеденный перерыв в этих чтениях.

- И о чем вы говорили? – сердито процедила мама. Она замерла посреди кухни и смотрела на меня, презрительно поджав губы. Таким же взглядом Иску до двери проводила.

- Ты, действительно, могла бы хоть иногда называть внучку Йер, - вместо ответа проговорил я. – Это ее первое имя.

- Она мне не родная внучка. – От того, что громкость голоса понизила, фраза менее отвратительной не стала, но иного ответа я и не ожидал. В маме удивительным образом сочетались внешняя благопристойность, агрессия и отсутствие эмпатии. Последнее в некоторых случаях, не во всех, что к счастью. И надо отдать ей должное, эмоции она имитировала неплохо.

- Тебе тоже не родная, - раздраженно продолжила уже шепотом. – И даже ненастоящая!

Занятно, что изначально в вопросе принятия Иски на нее давление оказал отец. Причем не нарочно, просто оказалось, что мама искренне боится разочаровать мужа, и, если папа в чем-то проявлял однозначность, то она подстраивалась. А внучку дедушка полюбил безоговорочно и с первого взгляда. Каждое лето с ней возился. С дедом Михой конкуренцию организовал за внимание юного технического гения. Позволял ей порой чересчур много.

Я молча смотрел ей в глаза и все никак не мог понять эту странную логику.

- Тебе нужны родные дети и настоящая жена, - закончила мама. – Настоящая, Глеб! Милая, правильная девушка, а не эта…

Она запнулась, подбирая слова. Думаю, на языке у нее вертелось что-то грубое, но вера не позволяла ей произнести их вслух.

- Убийца, - наконец, нашлась мама. – Холодная и пустая.

Перед внутренним взором всплыло заплаканное личико Селене:

«А я… Я так не умею показывать чувства, и они пишут всякое. Вроде, она холодная…»

- Илмера – моя жена, - спокойно резюмировал я. – Не считаешь, что пора это принять?

- Она тебе не жена, ни перед Единым, ни перед людьми! – окончательно вспылила мама. – А это…эта девочка – тебе не дочь!

Приступ гнева всегда заставляет человека делать оговорки, выдающие его истинные мысли.

Я вздохнул. Как же так складывается, что ты перерастаешь своих родителей, становишься зрелым и видишь всю инфантильность, о которой раньше не подозревал? Это же противоестественно. С трудом могу себе представить, что буду устраивать террористке скандалы только лишь потому, что у нее свои взгляды на жизнь. Нет, меня конечно напрягает мысль о каком-нибудь тощем ненадежном болване, в которого она по юности может влюбиться, но отталкивать ее, лишать поддержки ни за что не стану. Вдруг ее кто обидит, а меня рядом нет?

- Перед Единым, говоришь, - я задумчиво покусал нижнюю губу.

Вообще-то, собирался про Гришу диалог начать, но сам же ступил, придется отложить.

В глазах мамы сверкнул страх. Кажется, она угадала ход моих мыслей и тут же ринулась в атаку:

- Не смей!

- Почему? – усмехнулся я и встал со стула. – Я люблю свою женщину и своего ребенка. К тому же церемония красочная, Иске понравится.

- Глеб, не смей!! – Мама выбежала за мной следом из кухни в гостиную.

Я молча шел к двери.

- Глеб!!

Она, несомненно, решит, будто я это все назло, но, как обычно, будет заблуждаться. Внутри такое счастье плескалось. И почему мне раньше в голову не пришло соблюсти красивую традицию? Я так зациклился на Селене, на именах, которые она мне время от времени давала, на том, как она постепенно всех тала через сети приучила считать меня ее ийнэ и называть так, что о своих человеческих традициях даже не вспоминал.

- Глеб!!

За порогом на меня едва не налетела Иска.

- Папа?

- Глеб!!

- У нас срочные планы, малыш. – Я взял дочь за руку и потянул за собой.

- Какие?

- Будем на энэ твоей жениться.

- Чего делать? – не поняла террористка, но сопротивляться не стала.

- Исправлять мою глупость.

А как иначе я еще мог сформулировать?