Договорившись о комнатах для ночлега и ужине, она села за стол у окна. Сквозь мутное стекло внутрь затекал синеватый полумрак и украдкой заглядывал месяц. Мавна подпёрла щёку кулаком и вздохнула, глядя в окно. Платок сполз, волосы рассыпались по плечам и спине, но она слишком устала, чтобы переплетать косу: в сумраке корчмы всё равно никто не заметит.

За стол сел появившийся будто ниоткуда Смородник, и тут же перед ними поставили две большие кружки кваса. Мавна пододвинула к себе свою кружку, быстро понюхала – пахло морошкой – и вопросительно кивнула.

– Ну что? Как Варде?

Смородник отряхнул руки и поморщился, будто глотнув чего-то горького. Его одежда – серая рубаха с неброской красной вышивкой – удивительным образом сочеталась с убранством корчмы, словно он всю жизнь тут провёл или подбирал наряд с каким-то умыслом. Быстро темнело, и корчмарь принёс им свечу на оловянном подсвечнике, а чуть погодя и еду.

– Устроил на конюшню. Лежит, не орёт. Сколько протянет, не знаю, но хотелось бы, чтоб дожил до Матушки.

Мавна глотнула кваса:

– Зачем тогда шкурку сжёг? Спрятал бы у себя, и всё.

Смородник хмыкнул, впиваясь зубами в горбушку тёмного хлеба, покрытую какими-то крупными семенами.

– Ты видела, на что он способен при шкурке. Вопил, насобирал вокруг себя братьев и сестёр, набросился на меня со спины. Если бы я её не сжёг, упыриные стаи так и тащились бы за нами по пятам и сейчас уже наверняка осадили бы корчму со всех сторон так, что никто бы не вышел до рассвета.

Мавна снова вздохнула. Спорить с чародеем ей, конечно, не хотелось: и так хорошо, что он перестал фыркать и делать вид, что просто не замечает ни её, ни её вопросы. Не спугнуть бы такого говорливого Смородника, а то вновь останется в неведении.

Какое-то время они молча ели перловую кашу с жареной курицей, сдобренную чесночным маслом и посыпанную свежей зеленью дикого лука, да попивали из кружек. Квас тут варили на совесть: крепкий и ядрёный, какой не дашь попробовать детям, не то захмелеют с третьего глотка. Если бы не сытная еда, у Мавны и самой закружилась бы голова, хотя, чего таить, мысли наполнились лёгкостью, и мышцы наконец-то расслабились.

Она покачала в руках кружку, наклонила к окну, ловя на поверхности отражение месяца и звёзд. Казалось, будто месяц со звёздами переселились в квас, и такой напиток уж точно должен быть волшебным. Мимолётом Мавна подумала, что в былые времена она бы загадала желание, прежде чем сделать глоток, и верила бы, что оно непременно сбудется. Но теперешняя Мавна отучилась думать о глупостях.

Оторвавшись от отражения в кружке, она осторожно подняла взгляд на Смородника. Тот доскребал миску куском хлеба, собирая жир и крошево из зелени. Ему поднесли следующую кружку кваса, но чародей вовсе не выглядел сколько-нибудь захмелевшим.

– Будет жалко, если Варде умрёт, – вздохнула Мавна. – Может, отнесём ему поесть?

Смородник снова сморщил нос и тоже повернулся к окну, вглядываясь в сизое туманное поле. Свет месяца и свечей очерчивали его профиль так резко, что он казался вырубленным из дерева.

– Ты знаешь, что он ест? Может, человеческую плоть и запивает кровью. И если ты придёшь к упырю, тёплая и молодая, то он предпочтёт угоститься тобой.

Мавна побледнела и опустила глаза к дощатому столу:

– Но без еды он точно умрёт.

– Мы мало знаем о теперешних упырях. Я отнесу ему хлеба, – сдался Смородник, и Мавна удивлённо подняла на него взгляд. – Не хотелось бы таскать с собой мёртвую тушу.

– Но живому упырю твои… те райхи из Озёрья тоже будут не рады.

Смородник привычно повёл плечом:

– Что нам остаётся делать? Селение Матушки в другой стороне. До Озёрья осталось недолго. Вновь скажу, что это свинья. Надеюсь, управимся с твоим козлом быстро.

Мавна покрутила в руках шершавую глиняную кружку. Ей очень хотелось спросить, но она думала: а не разозлится ли Смородник? Хотя сейчас он вряд ли смог бы выйти из себя и сделать что-то с ней, всё-таки тут были люди. Спрашивать наедине в лесу было бы в разы страшнее. Она вспомнила, каким видела его тогда, когда не должна была: беспомощным и просящим, стоящим на коленях перед Сенницей. Совсем не таким, каким он был рядом с ней. Особенно тогда, когда стена огня защищала их от стаи упырей. И когда вскрывал их тела, выискивая двойные сердца.

– За что могут изгнать из отряда? – спросила Мавна и на миг зажмурилась, чтобы было не так страшно.

Смородник медленно отвернулся от окна и посмотрел на неё в упор, не мигая. Огонёк свечи плясал в наполовину белом глазу, и странное бельмо казалось каплей расплавленного золота.

– Я расскажу о себе, – поспешила добавить Мавна. – А ты о себе. Раз уж мы идём вместе дальше, чем оба хотели бы. Идёт?

Смородник фыркнул:

– Что ты можешь мне рассказать? Про тихую жизнь в деревне? Такие россказни – как каша без соли и масла.

Мавна сглотнула. Сдаваться было бы глупо, она и так взбесила чародея вопросом, поэтому оставалось только упрямо стоять на своём.

– Про брата, – уверенно проговорила она. – Про шкурку. Я вышла на болота, чтобы поговорить с болотным царём. Он увёл моего младшего брата год назад. Мы… собирали морошку, я пообещала матери последить за Раско, но засмотрелась на красивого парня. – Лицо и уши запылали от стыда, но Мавна не прекращала. – Раско звал меня, я слышала, но думала, он дурачится, как всегда. А когда перестал звать, я поняла, что уже слишком поздно. Мы искали его всей деревней. Сперва я с теми, кто был на болоте в это же время. Потом родители и другие деревенские. И Илар, мой старший брат. Илар искал дольше всех. Нырял даже, ты представляешь? Все леса облазил. До зимы не успокаивался. И сейчас, думаю, тоже не успокоился. Стал диким и нервным, бросается в драку по любому поводу и без. Мы все будто остались в этом болоте, ты понимаешь?

Глаза наполнились слезами. Она посмотрела в лицо Смороднику с вызовом: видишь, мол, говорю тебе то, что мучит целый год.

– Я себя виню, что недоглядела. Знаешь, каково просыпаться ночью с этой виной? Слышать в голове его крик и задыхаться, что ничего не сможешь сделать. Лучше бы меня упыри утащили, чем его. Лучше бы меня.

– Не говори так, – буркнул Смородник, и Мавна сперва не поверила своим ушам. – Успеется. Если ничего к тому времени не переменится и мы не выжжем эту мразь со своих земель.

Он разломал подгоревшую корку хлеба на несколько частей и задумчиво жевал кусок. Мавна шмыгнула носом. Кто ж такие корки ест? Курам крошат. Если правильно хлеб испечь, у него горелого и вовсе не останется. Эх, хлеба хорошего, что ли, не видал?

– Не ешь горелое, – хмыкнула она, размазывая слёзы по щекам. – А то дождь неделю будет идти. Так мама говорила.

Смородник замер, на миг перестав жевать.

– Будто бы он без меня не идёт. Или ты наконец-то нашла виновного в вашей вечной непогоде?

Смородник странно стрельнул глазами и быстро отвернулся к окну. Мавна поняла, что его смущают её слёзы, только когда он буркнул:

– Не плачь. Расколдуем твоего брата. Если это он.

Последняя часть фразы не придавала уверенности, но Мавна дотёрла последние слёзы и кивнула.

– Хорошо. Но теперь скажи, что у тебя с отрядом. – И добавила тише: – Пожалуйста. Я должна знать, с кем делю дорогу. Вот ты теперь всё обо мне знаешь.

Один из посетителей корчмы за дальним столом уронил голову на стол и громко захрапел. Его приятелю пришлось быстро убрать кружку, чтобы квас не вылился на пол. Корчмарь вышел из-за стойки, и за ним побежала откуда-то взявшаяся упитанная курица. Смородник проследил за происходящим и сжал щепотью переносицу.

– Ты не можешь расспрашивать с утра? И не в такой… обстановке.

Мавна качнула головой, тоже разглядывая происходящее за столиком. Уснувшего мужика пытались поднять на ноги, но он, с грохотом опрокинув стул, растянулся на полу, чуть не придавив курицу.

– Нет. Расскажи сейчас. Пожалуйста.

Мужика наконец-то подхватили под мышками и за ноги и поволокли к выходу под громкий храп. Задумчиво закинув в рот ещё один кусочек горелой корки, Смородник бесцветно произнёс: