Вокруг терема-каравая гнездились другие, небольшие – как нарядные терема, так и постройки попроще. Вдалеке Мавна рассмотрела скотный двор и кузницу.

У одного здания юноши лет четырнадцати дрались на палках под присмотром пожилого мужчины. Смородник спешился, помог Мавне спуститься и потянул её по тропе правее, дальше от огромного терема-каравая.

– Разве твоя Матушка Сенница не живёт вон там? – Мавна качнула головой на терем.

– Смотри под ноги. Тут корни, – хмуро посоветовал Смородник и толкнул Мавну в спину, направляя по тропе. – Кругом тын и чародеи. Дёрнешься – пристрелят.

Убегать Мавна и не думала. Если эта Сенница хоть на каплю умнее Смородника, она мигом поймёт, что тот зря прокатал Мавну через столько лесов и болот.

Среди сосен и елей стоял небольшой, потемневший от времени дом – так, избушка в один ярус, с парой узких окошек и щербатой печной трубой. Крыша поросла мхом, в окнах не горел свет, и Мавна засомневалась, жил ли здесь хоть кто-то в ближайшие годы? Может, Смородник сейчас заведёт её в тёмный угол и просто убьёт? Стало труднее дышать, будто на шею уже набросили петлю.

Смородник толкнул Мавну на крыльцо и сам зашёл следом, дыша ей прямо в затылок. Несколькими короткими ударами постучал в дверь и замер в ожидании.

Ничего не происходило. В верхушках сосен раскаркались вороны – одна прогоняла другую, в стороне слышались удары палок друг о друга и радостные крики юношей. Громко стучало сердце Мавны, и она ощущала себя зависшей между чем-то одним и чем-то другим: между тем, что было, и тем, что будет. Словно мушка, увязшая в густом меду.

Она так и не услышала ответа, зато Смородник вдруг встрепенулся и быстро, но с безмерной осторожностью потянул дверь, впихивая Мавну вперёд себя.

На неё хлынул тёплый золотистый свет, как самым нежным летним утром, какого в Сонных Топях и не дождёшься. В избушке было тепло, но не жарко, и пахло как-то по-родному: выпечкой, сухой ромашкой, цветами, свежим сбитнем. Мавна услышала, как сзади неё вздохнул Смородник.

– Матушка? – неожиданно смирно произнёс он, без тени ворчливости, даже с благоговением.

Они прошли в помещение, которое оказалось просторнее, чем можно было предположить, глядя на избушку снаружи. У окна за прялкой сидела женщина: со спины она показалась Мавне старухой – плотно сложённая, с седыми волосами до поясницы, слегка спутанными. Комната была полна вещами, причём почти все выглядели новыми и дорогими: резные сундуки, скамьи из блестящей дубовой древесины, расшитые платки, шубы, ларцы с украшениями и стеклянными пузырьками… Всё это совершенно не вязалось с невзрачным внешним обликом избушки и её обитательницы.

Женщина замерла, чуть выпрямила согнутую спину и медленно обернулась. Мавна скомкала ткань на своём бедре, когда рассмотрела лицо женщины: её глаза были совершенно белыми, как у Боярышника.

– Я велела тебе не приходить больше, – тихо сказала она.

Мавна обернулась на Смородника. Тот, не моргая, смотрел на женщину, и такого выражения на его лице она ещё не видела – он разом присмирел, вытянулся в струнку.

– Я привёл нежичку. – Смородник переступил с ноги на ногу, будто хотел подойти ближе, но ему мешало что-то незримое. – Ту, что выглядит в точности как человек.

Женщина повела носом, принюхиваясь, и осторожно поднялась со скамьи. Мавна отступила назад и наткнулась спиной на Смородника. Он ухватил её за локоть – гораздо крепче, чем было необходимо.

– Нежичку? В самом деле, Смородник?

– Да, Матушка. – Его голос чуть дрогнул, но всё равно прозвучал уверенно.

Сенница приблизилась к Мавне, обдав её сильным и приятным ароматом: сухие ягоды, цветы и мёд. Одежда на ратной Матушке была хоть простая, но опрятная и чистая, цвета жухлой травы и осенних листьев. Мавна опустила глаза. Сердце взволнованно стучало, в горле пересохло, и она прошептала то, что уже устала повторять Смороднику:

– Я не нежичка.

Сенница оглядела Мавну с головы до ног – белые глаза совсем не двигались, и проследить за её взглядом можно было только по повороту головы. Мавна не дышала, и Смородник сзади неё, казалось, тоже.

– Мирча, выйди. – Сенница небрежно махнула рукой к двери.

– Что? – Смородник опешил. – Я? – Он прочистил горло и возразил уже спокойнее: – Матушка, я привёл нежичку и хотел бы услышать, что ты думаешь о ней.

Мавна не выдержала и раздражённо фыркнула. В его голосе было столько обиды, что последние слова прозвучали немного странно, будто бы с каким-то чужим говором. Сенница снова махнула рукой, даже не поднимая на него головы, и осторожно взяла Мавну за запястье. Прикосновение чародейки обдало жаром, но вовсе не жгучим, скорее приятным.

Смородник потоптался на месте, крутанулся на пятках и в несколько широких шагов двинулся к выходу. Дверь за ним захлопнулась с более громким хлопком, чем должна была.

Где-то с минуту стояла тишина. Сенница подвела Мавну к резному сундуку и, набросив сверху крышки шубу, усадила гостью, а сама села на свою скамью. Шерстяная нить в прялке поблёскивала в солнечном луче, падающем из окна, и Мавна сосредоточенно смотрела, как на свету танцуют пылинки – лишь бы не встречаться взглядами с ратной Матушкой.

– Ну, – проворчала Сенница, – говори.

Мавна сглотнула:

– Я не нежичка.

Сенница усмехнулась:

– А другие слова ты знаешь?

Жар залил шею и щёки. Сцепив пальцы в замок, Мавна шмыгнула носом.

– Ну, вот только не надо. Поди крепко обидел тебя этот обалдуй. Говори, что за вещица нежицкая при тебе?

Мавна мигом позабыла свой страх и, приоткрыв рот, посмотрела прямо в лицо Сеннице. Та улыбалась и выглядела не такой уж старой, какой показалась со спины, – и вовсе не страшной, если бы не белые глаза.

– Думаешь, я такая же глупая, как он? – продолжала Сенница. – Не отличу запаха самого упыря от запаха его вещи? Ты девка живая, он бы понял, будь у него хоть на горстку больше мозгов или хоть на щепоть меньше упрямства. Но Свет обделил его первым и сполна наказал вторым – так что имеем то, что имеем.

Мавна сдержала смешок, превратив его в отрывистое покашливание. Вот уж чего не ожидала – но ей становилось легче, будто ослабили узел, стягивающий грудь. Наконец-то нашёлся человек, кто понял её и не принялся убеждать в обратном.

Рука потянулась к поясу – к сумке, и замерла на полпути. Если отдать шкурку, то как потом попасть к болотному царю? И что станет с Варде? Она не хотела, чтобы он из-за неё попал в беду – хоть и упырь, а не сделал ей ничего дурного, напротив, рассказал про Раско и то, где его искать.

Сенница склонила голову набок, как птица.

– Ну-ка? Чего замешкалась? В сумке твоей что? Да не бо-ойся, не обижу. Показывай.

Мавна поколебалась ещё немного, а потом вспомнила огромный терем, наверняка полный чародеев, и то, с каким трепетом Смородник говорил о Матушке Сеннице. Сильнейшей чародейке ничего не будет стоить отнять шкурку силой – а может, и испепелить саму Мавну вместе с нежицкой вещичкой.

Нехотя Мавна расширила горловину сумки и осторожно вытащила шкурку: всё такую же маленькую и сморщенную, как раньше. Сенница протянула руку, и Мавна бережно вложила шкурку ей в ладонь.

– Вот и разгадка, – улыбнулась Сенница. – А Смороднику почему не показала?

Дёрнув плечом, Мавна отвернулась. Во рту горчило.

– И правильно сделала, что не показала. Он дурной, бешеный. Одному Свету известно, что сделал бы – и с тобой, и со шкуркой.

Сенница поднесла шкурку на свет, держа её в ладонях, и принюхалась. Мавна подалась всем телом вперёд, боясь потерять шкурку из виду – будто бы кто-то попросил посмотреть драгоценность, да взял не слишком бережно.

– Откуда это у тебя? – спросила Сенница.

Мавна потянулась рукой к шкурке, но Сенница будто не замечала её, продолжала рассматривать каждый бугорок.

– Один человек отдал.

– Упырь?

Мавна замешкалась, но кивнула.

– Да, упырь.

Сенница быстро на неё обернулась, сверкнув бельмами.