— Когда захочу, — сухо произнес Рори.

Шейх нахмурился, потом рассмеялся.

— А как же обещанная помощь?

— Она у вас в руках. Кроме того, я отправлю двух самых доверенных людей сделать необходимые приготовления.

— А сами не возвращаетесь?

— Не вижу необходимости. Моего внимания требу-О ют другие дела.

Разговор на эту тему прекратился. На другое утро Рори должным образом поблагодарил хаджи Иссу ибн Юсуфа за гостеприимство и вернулся на «Фурию». Он счел, что в данных обстоятельствах гораздо безопаснее и разумнее не возвращаться на Занзибар, пока в гавани будут стоять пиратские дау. Можно было не сомневаться, что Маджид, предупрежденный об их появлении, примется действовать сам, без подталкиваний. Что Омар ибн Омар нарушит данное слово, Фрост не боялся. Честности в подобных делах между ворами больше, чем в обычных обстоятельствах между порядочными людьми. Он дождется вести о появлении пиратского флота, а потом отправится на юг, в Дурбан, узнает о стоимости золота на европейском рынке и о лучшем способе превратить слитки в иностранную валюту.

Но вышло так, что в Дурбан он не отправился. В тот же час, когда, словно ведьмы, летящие по ветру, показались дау, абиссинец, отправленный предупредить Маджида, вернулся с дурной вестью.

Сказать сам о ней капитану он не посмел, и Рори услышал ее от Бэтти. Смуглое, морщинистое лицо старика исказилось, тощее тело тряслось от ярости.

— Это ты во всем виноват! — хрипло выкрикнул Бэтти. — Я же говорил тебе — не давай ей того ожерелья. А ты послушался меня? Нет! Жулик ты чертов!

Рори уставился на своего спятившего приспешника с легким удивлением и лаконично сказал:

— Ложись спать, дядюшка. Ты пьян.

— Пьян? И ты потеряешь рассудок, когда услышишь, что я скажу! Она мертва, слышишь… мертва!

Рори подскочил и недвижно стоял целую минуту. Потом резко шагнул вперед, схватил Бэтти за костлявые плечи и затряс так, что у того застучали зубы.

— Кто мертва? О ком ты говоришь?

— Зора. Вот кто!

В глазах Бэтти стояли слезы.

— Не верю.

— Говорю тебе, это правда! Думаешь, я стану врать в таких делах? Гады… проклятые гады!..

Голос Бэтти прервался.

— Кто тебе сказал? Как это случилось?

— Игзау. Он только что вернулся, и сам побоялся тебе говорить. Мы с Ралубом тоже не сразу поверили, но это правда. И все из-за этого ожерелья. Говорил же тебе — говорил…

Рори снова яростно затряс его.

— Что случилось?

— Все, как я сказал. Ты, кажется, перед уходом сломал ожерелье, так?

— При чем здесь… может быть. Дальше!

— Зора понесла его в починку к Гаур Чанду, а когда вышла оттуда, ее похитили.

Лицо Рори внезапно стало таким же серым, бескровным, как у Бэтти; таким же старческим. Но он снова жестко повторил:

— Дальше!

— Ее не было два дня, а потом она вернулась, и вела себя, как безумная, ни пила, ни ела, только плакала и бесновалась. Дахили, служанка, говорит, что ее взял какой-то мужчина. Продержал два дня в каком-то городском доме, а потом дал горсть монет и отпустил.

— Дальше же, Господи! — хрипло произнес Рори.

— Дахили говорит, она решила, что забеременела и как-то попыталась избавиться от ребенка. Это ее и убило. Она умерла в ночь перед появлением Игзау. Кто теперь будет смотреть за ребенком? Кто будет заботиться об Амре? Не ты! Тебе всегда было не до нее! У девочки была только мать… и я.

— Кто это сделал? — шепотом спросил Рори. — Она знает, кто?

— Дахили сказала только, что чужеземец. Белый человек.

— Что?!

Пальцы Рори впились в плоть Бэтти, тот скривился от боли, но не сделал попытки высвободиться.

— Так Дахили сказала Игзау. Она была с Зорой, когда ее схватили. Они вышли из лавки, тут на них набросились трое парней. Один ударил ее под дых, у нее перехватило дыхание, и она ничего не могла поделать, а другие натянули Зоре мешок на голову, подхватили ее и убежали. Дахили клянется, что то были белые, правда, одетые по-арабски. Она выронила фонарь и в темноте не разглядела лиц, поэтому не может назвать их имен, только в гавани ни одного иностранного судна не было…

— Выясним, — негромко произнес Рори.

Он долго стоял, держа Бэтти за плечи и глядя поверх его головы на трап в открытую дверь; ему виделось маленькое лицо Зоры, ее темные, обожающие глаза, стройное тело, которые так мало для него значили. Белый мужчина… двое белых… может быть, трое. Люди, для которых все цветные женщины — «черномазые». А раз в гавани не было иностранных судов, значит, то не случайные моряки, а служащие торговых фирм или консульств. Белые мужчины, живущие на Занзибаре, которым Зора казалась законной добычей, шлюхой. Цветной шлюхой. Белые мужчины…

Глаза Рори сузились, губы растянулись в улыбке, от которой Бэтти неожиданно содрогнулся. Это легкое движение вернуло Рори оттуда, где он блуждал мыслями. Выпустив плечи Бэтти так внезапно, что тот отшатнулся к стенке, Эмори Фрост выбежал из каюты. Бэтти слышал его шаги по палубе, потом громкий, неразборчивый приказ и, выйдя на палубу, увидел, какой спрыгнул в поспешно спущенную шлюпку и стал грести к причалу.

— Куда это он? — спросил Ралуб, прислушиваясь к частым всплескам весел.

— Бес его знает, — устало ответил Бэтти. — Может, хочет побыть в одиночестве.

Но капитан Фрост искал не одиночества, а Омар ибн Омара. Шейх как раз собирался уходить из дома хаджи, когда Рори вошел и бесцеремонно прервал долгое, вежливое прощание.

Омар ибн Омар привык к жаркой, быстро вспыхивающей ярости арабов, она была ему понятна. Но никогда еще он не видел белого человека, охваченного такой яростью, холодной, убийственной. Он удивился этому чувству, которого не мог понять, однако инстинктивно догадался, что оно гораздо опаснее, чем любое проявление неудержимого гнева.

— Я пришел, — лаконично сказал без предисловий капитан Фрост, — попросить об одном одолжении.

Горящие любопытством глаза Омар ибн Омара внезапно похолодели, и он пробормотал расплывчатую формулу вежливости, гласящую, что его дом и вес имущество к услугам капитана.

— Ни ваш дом, ни ваше имущество мне не нужно, — сказал Фрост твердым, ничего не выражающим голосом. — Я уже просил вас об одолжении — чтобы никому из белых на Занзибаре не досаждали. Прошу забыть об этой просьбе.

— То есть… — заговорил Омар ибн Омар, ошеломленный, пожалуй, впервые за последние сорок лет.

— То есть, — решительно сказал капитан Фрост, — вы окажете мне личную любезность, если попросите своих друзей нагнать божьего и дьявольского страха на каждого белого в городе!

Омар ибн Омар пришел в себя, и зубы его сверкнули в какой-то волчьей усмешке; за этим сдержанным, бесцветным голосом и твердым взглядом он уловил то, что понимал и мог одобрить — неистовое желание мести.

— Согласен, — милостиво изрек Омар ибн Омар.

Северо-восточный пассат, несший дожди и гнавший вдоль длинного африканского побережья вот уже две тысячи лет большие дау, принес и парную, обессиливающую жару. Геро иногда казалось, что все, чего она касается — влажное, и что несколько месяцев, а не недель, не надевала одежды, которую можно было назвать сухой.

Простыни, тонкое хлопчатобумажное белье и складки муслинового платья были волглыми, снятые на ночь туфли к утру покрывались белесой пленкой. Плесень поражала перчатки, обувь, корешки книг и все кожаное; металл ржавел, полировка на дереве тускнела, поганки росли в самых невозможных местах. Но портились в жаре и сырости не только неодушевленные предметы. Геро с ужасом обнаружила, что погода пагубно сказывается на характере и поведении белой общины, что она сама отнюдь не защищена от ее коварного воздействия.

Легко было чувствовать себя доброй и энергичной, критически относиться к праздности, апатии других, когда с ясного неба светило солнце, а ночи стояли прохладными. Но жаркие, сырые дни и ночная духота давали себя знать, теперь лень, туземного населения, его способность изобретать предлоги, чтобы отложить любое дело до завтра или до следующей недели не казались уже столь предосудительными, потому что она сама становилась ленивой. Ленивой и более терпимой.