Он хрипло засмеялся с ноткой горечи. Геро спросила:
— А Зора?
Клейтон поднял голову, лицо его исказилось смущенной гримасой.
— Я думал, она… обычная проститутка, ничем не отличается от остальных, только привлекательнее. И ничего не будет иметь против, если получит за это деньги. Мне и в голову не приходило… откуда я мог знать? Геро, клянусь, тут я не замышлял ничего дурного. По-настоящему дурного. Думал, Фрост разозлится, если она проведет несколько дней со мной, и все тут. Он всегда раздражал меня… вел себя так, будто нет ничего дурного в работорговле, контрабанде, распутстве, если делать это открыто, а Заниматься этим тайком — низко и подла Неправда! Хвастовство тут ничего не улучшает. А скрытность не ухудшает.
— И не оправдывает, — сказала Геро.
— Я не оправдываюсь. Просто объясняю, как дошел до этого и почему. Видит Бог, я не горжусь этим, и если б мог скрыть это от тебя, то скрыл бы. Однако с Зорой… тут повинна и ты. Твоя неприступность! Может, ты не моего типа, но все же очень привлекательна, а я не мумия и не кусок льда. Ты не представляешь, каково это было — не сметь поцеловать тебя, коснуться пальцем из страха, что ты убежишь, и у нас все расстроится… Поверь, это был ад! Сдерживаться, притворяться добродетельным и постоянно желать повалить тебя и показать, что к чему. Иногда после целомудренного вечера с тобой и единственного робкого поцелуя в щечку, я тайком уходил из дома и брал женщину с базара Лал. Иначе бы с ума сошел. И если бы ты не довела меня до такого состояния, то поверь, я не стал бы связываться с Зорой.
— Нет, Клей! Нет… — прошептала Геро, словно умоляя его., или себя.
Но Клейтон не слушал ее.
— А что до остального, деньги сами просились в руки, не возьми их я, взял бы кто-то другой. Можешь сколько угодно сентиментальничать и негодовать, но я причинил гораздо меньше зла, торгуя схваченными неграми, чем люди вроде Дэна Ларримора, тратящие годы жизни на их освобождение. Буквально тысячи несчастных чернокожих утоплены в море или брошены на берегу умирать от голода и жажды капитанами работорговых судов, когда их преследовали англичане, и они боялись попасться с поличным. А я лишь покупал их по одной цене у подлого работорговца, а потом продавал за более высокую богачам, которые обеспечат их едой, одеждой, жильем — и притом будут обращаться с ними намного лучше, чем со многими белыми служанками обращаются в Бостоне! Ты и сама так смотришь на эти вещи.
Он встал, потянулся и расправил плечи, словно сбросил тяжелое бремя.
— Ну, кажется, теперь ты знаешь обо мне все, и, может, это к лучшему. Так нам будет легче сделать наш брак удачным.
— Клей, но ведь я не собираюсь выходить за тебя, — спокойно сказала Геро.
— У тебя нет выбора, дорогая. А поскольку в том, что случилось с тобой виноват главным образом я, у меня — тоже. Если мы немедленно поженимся, и у тебя будет ребенок, его сочтут моим, даже если он будет не мой. Это самое малое, что я могу для тебя сделать. И самое малое, что ты можешь сделать для… Ну, для всех нас. Тебе это понятно, не так ли?
Геро молчала так долго, что Клейтону показалось — она не поняла его, и он сказал еще более настойчиво:
— Нам никак нельзя допускать скандала. Он затронет не только нас, но и моего отчима, и маму, и Кресси. Холлис-Хилл еще кое-что символизирует, тебе нельзя возвращаться туда с ребенком без отца или даже с якобы преждевременно родившимся, Нельзя думать только о себе. Однако я даю слово, что сделаю все возможное, дабы защитить тебя и помириться с тобой.
Геро медленно поднялась, подошла к окну, отодвинула штору, поглядела на темный сад и городские огни. Потом сказала:
— Наверно, нет… я… я подумаю об этом.
— Не раздумывай слишком долго. И постарайся не особенно винить меня.
— Я тебя не виню. Знаю, что виновата сама. Потому что была слепой и самонадеянной, слишком уверенной, что всегда во всем права. Не понимала, что люди совершают поступки так, как их влечет к этому какая-то внутренняя склонность, и они слишком слабы, чтобы противиться… тому, над чем они не властны, наследственности или дурному воспитанию. Или чрезмерным аппетитам, требующим удовлетворения. Я… не понимала этого… раньше. Ты не мог устоять перед женщинами или возможностью легко добыть деньги, а я не могла удержаться от вмешательства в чужие дела и причинила много зла, потому что не сомневалась в своей правоте и… и, наверно, любила считать себя лучшей, более проникнутой общественным сознанием, более нетерпимой к несправедливости, чем другие люди. Джошуа Крейн был прав, надо начинать с себя. Я сочла это эгоистичным, но он сказал, что это разумно, и, пожалуй, так оно и есть.
На лице у Клейтона отразилось облегчение, хотя он не совсем понимал, о чем она говорит. Он подошел к ней с намерением обнять и заверить в своей непреходящей привязанности. Но когда Геро повернулась и взглянула на него, что-то в ее лице заставило его отказаться от этого намерения, и он ограничился словами о том» что ценит ее великодушие и будет благодарен, если она ничего не скажет отчиму.
— Мама простила бы меня, — сказал Клей, — однако Нат не простит. Я предпочел бы, чтобы он сохранил свои иллюзии — и тетя Люси, и все остальные. Как ни странно, твой отец был единственным, кого я не смог провести. Он сказал мне, что придерживается принципа «Живи сам и давай жить другим», и что если ты влюбишься в полного негодника, видя все его недостатки, отец не будет особенно против, потому что тогда жизнь с ним может сладиться. Но, если изберешь человека, который казался тебе таким же благородным и добродетельным, как ты сама, а потом выяснится, что вышла замуж за негодяя, это может тебя доконать, и он не допустит, чтобы ты досталась притворщику. Может, мне следовало прислушаться к его словам. Но сейчас перед тобой не притворщик. Ты знаешь, каков я, и не ждешь, что буду вести себя, как святой. У нас все сладится, дорогая. Я в этом уверен.
Геро ничего не ответила. Клейтон взял ее руку, легонько поцеловал и ушел. Вид у него был уже не такой подавленный, как тогда, после вести о смерти Зоры. Он жалел о ее участи. И о том, что случилось с Геро. Но невольно думал, что все окончилось не так катастрофически, как могло. По крайней мере в том; что касалось его лично.
32
Мистер Поттер, неузнаваемый в одеянии индуса-торговца, был допущен в тихую комнату султанского дворца, где нашел капитана Фроста спящим сном праведники, и без сожаления разбудил его.
— Похоже, ты недурно устроился, — заметил Бэтти, с кислым видом оглядывая помещение. — Уютное здесь у тебя местечко.
— Да, спасибо, Очень, Ты разбудил меня для того, чтобы сказать только это?
— Ни в коем случае! Я не суну голову в осиное гнезд ради пустой болтовни. Полагаю, тебе интересно будет узнать, что я заходил в Дом с дельфинами.
— Ну и глупо, — зевая, сказал Рори. — Тебя могли схватить.
— Не беспокойся. Я пришел туда со стариной Рам Дассом как его помощник, торгующий одеждой и прочим. Надо было узнать, как там малышка. Она очень тоскует по матери, бедный ребенок.
Рори промолчал, но Бэтти заметил, как напряглись его лицевые мышцы, дернулся уголок рта, и ощутил легкое удовлетворение.
— Что ты собираешься делать с ней?
— Дома ей пока неплохо. Все эти женщины балуют ее. И ты тоже!
— Может и так, но пока мы играем в прятки с юным Дэнни, я появляться там не могу. А ты и подавно.
— Что же прикажешь мне делать?
— С этим разговором я и пришел. Надо забрать ее оттуда. Находиться там ей небезопасно.
— Бэтти, не болтай ерунды! Девочке там ничего не грозит. Если думаешь, что Дэн или Эдвардс тронут ее хотя бы пальцем, ты совсем спятил!
— Я не это имел в виду, — сердито сказал Бэтти. — Ты слишком занят собой и глух ко всему, а до меня дошли нехорошие слухи.
— Какие же?
— Помнишь, мы слышали на побережье разговоры о чуме? Так вот, Ибрагим вчера вечером встретил одного малого, сошедшего, с дау из Килвы, этот парень говорит, что то не чума, а черная холера, и она охватила всю Африку. Масаи мрут, как мухи, исчезают целые работорговые караваны. Он сказал, что встретился с человеком, который из целого каравана один остался в живых. Кое-как добрался до побережья и через два дня умер. Мне этот слух не нравится, и я буду намного спокойнее, если увезем отсюда Амру. Если зараза добралась до побережья, то как пить дать доберется и сюда.