— Мне запрещают оставить здесь детей, но бедняжкам некуда идти. Если их вышвырнуть отсюда, они умрут, у них никого нет, и они не могут… я не могу…

— Успокойся, — сказал Рори, взял из ее конвульсивно сжатых рук одного младенца и с легкой неприязнью поглядел на него.

Геро, силясь овладеть собой, издала судорожный вздох. Клей быстро шагнул к ней и обнаружил, что путь ему преграждает рука, словно бы состоящая из стали и жил.

— Осторожней, не задень малыша! — спокойно предупредил капитан Фрост.

— Что ты здесь делаешь? — Клейтон говорил резким шепотом, гневный румянец сошел с его лица, оно побледнело. — Что тебе нужно? Эдвардс говорил, ты дал ему слово… Тебя не могли выпустить!

— Меня выпустили неофициально. Просто забыли запереть камеру и разбежались. Результат тот же.

Клейтон произнес тем же сдавленным голосом:

— Если хочешь что-то сказать мне — говори и проваливай.

— Имеешь в виду — о Зоре? Нет. Я пришел не к тебе.

— Тогда зачем…

Но его перебил суровый голос отчима:

— Никого не интересует, зачем вы пришли и кого хотели видеть. Но если сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову стражу.

— Какую? — вежливо осведомился Рори. — По-моему, никакой стражи уже нет.

— Я бы не стал на это полагаться. В городе еще достаточно белых мужчин, они будут рады заменить ее, так что советую уйти.

— Разумеется, сэр. Геро, идешь со мной?

Кулак Клейтона стремительно рассек воздух, Рори столь же стремительно уклонился от удара. В следующий миг консул схватил пасынка за руку и оттащил назад.

— Хватит. Клей!

Потом обернулся и резко велел уйти округлившим глаза слугам, стоящим в глубине холла. Когда двери за ними закрылись, лаконично сказал:

— Драки в присутствии слуг, да и кого бы то ни было, не потерплю. Теперь, Фрост, уходите.

— Ну как, Геро? — спросил Рори. — Можно взять детей?

— Почему бы нет? Места в доме много.

— Геро! — воскликнул Клейтон. — Неужели ты… Не смей! Я запрещаю! Я…

Голос его осекся.

— Успокойся, Клей! — резко сказал консул. — О ее уходе не может быть и речи.

— Может, — возразила Геро. — Извини, дядя Нат. Мне очень жаль. Я хотела…

Она умолкла, беспомощно потрясла головой и увидела, как обеспокоенное лицо дяди посуровело.

Мистер Холлис был терпеливым человеком, но в последнее время ему пришлось многое вынести, и его терпение иссякло.

— Отлично, — негромко произнес он ледяным тоном. — Ты совершеннолетняя; всеми силами стремишься показать, что сама себе хозяйка. Но знай, Геро, если уйдешь с этим работорговцем, назад не возвращайся. Я умываю руки и не желаю иметь с тобой ничего общего. Понятно?

— Да, дядя Нат. Мне… мне очень жаль.

— Мне тоже. Я отправлю тебе твои вещи. Прощай.

— Прощай, дядя Нат.

— Геро!

Клейтон отвел сдерживающую руку отчима и бросился к уходящей невесте. Рори подставил ему ножку и, когда он падал, ударил пинком.

Нанести удар Фросту мешал ребенок. Но он сводил счеты, и ненависть придала удару силу. Клейтон отлетел в сторону и, раскинув руки, упал ничком на порог гостиной.

— Я задолжал тебе это, — бесстрастно сказал Рори. — Пошли, Геро.

Он нагнулся, поднял еще одного плачущего малыша, и они вместе вышли под дождь; ошеломленные дети покорно последовали за ними.

— Кажется, история повторяется — заметил капитан Фрост, критически оглядывая гостью. — Рекомендую побыстрее переодеться. Дахили одолжит тебе что-нибудь сухое на то время, пока не доставят твои вещи.

Они снова были в Доме с дельфинами, и хотя большинство отнеслось к приему голодающих, бездомных, по всей видимости, зараженных холерой детей без особого энтузиазма, распоряжение Фроста, подкрепленное несколькими текстами из Корана, превозносящими милосердие, сломило их нежелание.

— Все в руках Аллаха, — согласился с ним хаджи Ралуб. — Кормить голодных сирот — доброе дело. А раз время и причина нашей смерти уже предначертаны, стоит ли беспокоиться о неизбежном? Аллах велик!

Детей увели кормить, доктору Кили отправили записку, Джума пошел купить еще молока; Геро и капитан Фрост сидели одни в длинной комнате, где белый попугай по-прежнему красовался на своей серебряной жердочке, а персидский котенок, уже превратившийся в крупного, величавого кота спал, свернувшись клубком на подушке.

Геро целый час почти не замечала, что одежда у нее мокрая, но теперь, опустив взгляд, скорчила гримасу при виде темного, расплывающегося пятна на ковре у своих йог. Потом глянула на Рори и сказала:

— Ты тоже вымок.

— Да, конечно. Давно ты ела последний раз?

— Не знаю, — с удивлением ответила она. — В полдень, должно быть. А что?

— Ты выглядишь почти такой же исхудалой, как эти детишки. Тебе это не к лицу. Зря ты осталась на острове. Почему хоть раз не повела себя разумно, не уплыла с тетей, кузиной и прочими?

Геро подняла глаза от сырого пятна на ковре, бросила взгляд на Рори и молча отвернулась. А он, словно она ответила, грубовато произнес:

— Знаю. И очень благодарен тебе.

— Не за что, — холодно ответила Геро. — Никакой пользы я не принесла.

— Не говори так. Может, это и банальность, но главное — старание.

— Главное для кого? — с горечью спросила Геро. — Для тебя, конечно. Для кого же еще? Тебе надо жить в ладу с собой. Если б тебе кто-то сказал, что все дети, которых ты собрала, умрут в течение недели, думаю, ты все равно не оставила бы их на месте. Или как?

— Нет. И они не умрут!

— Могут умереть. Будь к этому готова. И если такое случится…

— Не умрут! — вспылила Геро. — Они не больны, просто голодные. И таких, наверно, еще сотни. Тысячи. Если б только мы могли…

Рори засмеялся и протестующе поднял руку.

— Не продолжай! Надо было предвидеть, что ты об этом заговоришь. Иди, переоденься в сухое, пока не схватила воспаление легких. Предупреждаю, если сляжешь, вышвырну твоих подопечных на улицу. Я не смогу в одиночку заправлять сиротским приютом.

Геро долго смотрела на него в изумлении. Бледное лицо ее залилось краской, снова став юным, пылким, живым, и она с облегчением выдохнула:

— Спасибо!

Потом улыбнулась ему так, словно он поднес ей драгоценный подарок.

Портьера за ней качнулась, и, прислушиваясь к ее быстрым шагам по веранде, Рори криво улыбнулся.

Досадно было сознавать, что его все же охватило то чувство, которого он старательно избегал много лет и в конце концов вообразил себя ему неподвластным. И к кому — к Геро Холлис! Вот уж, казалось, кем бы не мог он увлечься — может, потому что все произошло так неожиданно. Он даже не догадывался о приближении этого чувства, и хоть думал о ней в последние недели много, но как о той, с кем уже никогда не увидится, и смирился с этим: между ними пролегла черта, превращавшая Геро в недосягаемую часть прошлого, а ему несвойственны тщетные сожаления и бессмысленные мечтания. Потом его жизни предстояло мучительно оборваться в ближайшем будущем, и он не сомневался, что кто-то — Дэн или родные — увезут ее в безопасное место, когда город охватит холера. Она отправится домой, и он больше никогда с ней не встретится. Что ж, тем лучше для обоих.

Он был совершенно не готов к сообщению Бэтти, что Геро все еще на Занзибаре. И тем более к своей бурной реакции на эту весть. Его словно бы кто-то неожиданно ударил по лицу; и после мгновенного изумления шок перешел в ярость, его охватил гнев против Бэтти, Дэна, Клейтона, Холлисов и полковника Эдвардса за то, что позволили ей остаться — и против самой Геро, за то, что так возмутительно, идиотски упряма и потому не согласилась уплыть.

Сняв тряпье, в котором покинул форт, он переоделся и тут же отправился в консульство, не предвидя ничего, кроме удовольствия высказать живущим там, что он о них думает. И лишь войдя в открытую дверь, увидя мокрую, охваченную отчаянием Геро, снова неудачно ударившуюся в благотворительность, он понял, что она для него значит. Может, потому что никогда не видел ее столь непривлекательной, и внезапно осознал, что ему неважно, как она выглядит; и всегда будет неважно…