Геро размышляла над судьбой этих несчастных женщин, и ей казалось несправедливым, что она наслаждается всеми благами свободы в процветающей цивилизованной стране, а миллионы людей в восточных странах обречены жить и умирать в безысходных страданиях из-за отсутствия какого-либо просвещения — крох со стола Богатого Человека. Временами ей даже казалось, что эти безымянные страдающие миллионы: женщины, заточенные в гаремах и сералях, рабы в черных трюмах дау[2] и страдающие от болезней бедняки взывают к ней: «Приезжай в Македонию, помоги нам!..» «Надо научиться ухаживать за больными», — решила Геро. И к ужасу отца, к большому неодобрению родственников трижды в неделю ходила в местную благотворительную больницу. Служащие были рады бесплатной добровольной помощи, а главный врач сказал недовольному отцу, что его дочь не только прирожденная медсестра, но и украшение женской половины человечества. «У нас в палатах, мистер Холлис, много грубых типов, — говорил он, — но видели бы вы, как теплеют их глаза, когда входит ваша девочка. Она способна утешить их, уверить, что они поправятся, а это уже половина успеха. Они прямо-таки обожают ее. Даже самые худшие!»

Но такая похвала не успокоила Барклая, и он продолжал относиться к визитам дочери в больницу с недоумением и неприязнью.

— Если б я знал, что за причуды взбредут тебе в голову, ни за что не пустил бы в Каролину к этим Лэнгли! — брюзгливо заметил он. Он не догадывался, что краткое пребывание в Вашингтоне оказало гораздо большее воздействие на будущее дочери, чем все брошюры Клариссы Лэнгли.

Живущие в столице Крейны устраивали щедрые приемы для своих гостей. Друзья их вращались главным образом в правительственных сферах, Геро могла заводить разговоры со многими, приходящими от этого в замешательство сенаторами и конгрессменами о рабстве и прискорбном положении на Занзибаре, «этом центре гнусной работорговли». Через несколько месяцев ее дядю Натаниэла назначили американским консулом на Занзибар. Барклай заявил брату, что это странное совпадение, но его племянница видит в этом перст судьбы. На самом же деле разговоры, которые Геро вела битый час на вечеринке в доме Лоуэллы Крейн, привели к тому, что в сознании влиятельных гостей фамилия «Холлис» оказалась неразрывно связанной с Занзибаром, и назначение произошло как бы само собой.

Дядя Натаниэл назначению своему не обрадовался, однако сознательность не позволила ему отказаться. И Геро, совершенно не догадываясь, что она к этому причастна, испытывала благоговение и зависть. Невероятно! Занзибар — ее избранный остров!., с дядей едут тетя Эбби, двоюродная сестра Кресси, и Клейн. Только бы… только бы!..

Но о поездке Геро с ними не было речи. Да и отношения между семьями в последнее время стали натянутыми, потому что Барклай внезапно воспылал неприязнью к пасынку брата Клейтону Майо.

В давние времена, на крестинах дочери Барклай горячо отстаивал свой выбор имен. «Погодите! — отвечал он возмущенному хору недовольных голосов. — Она еще заставит парней толпами переплывать Геллеспонт[3]. Моя дочь вырастет красавицей. Вот увидите!»

Да, последнее предсказание оправдалось. Геро действительно стала красавицей. Но без малейшего кокетства, без женских слабостей. «Самая симпатичная девочка в Бостоне, — заметил как-то ее двоюродный брат Хартли Крейн — и самая жуткая зануда!» Когда она праздновала свой двадцатый день рождения — и по меркам тех времен находилась в серьезной опасности быть зачисленной в старые девы — никакого Леандра еще не было и в помине. Разве что красивый пасынок дяди Натаниэла, Клейтон Майо, мог рассматриваться как будущий пловец по Геллеспонту. Многие молодые люди восхищенно заглядывались на Геро. Но только издали, близкое знакомство неизбежно заканчивалось разочарованием и поспешным отступлением; юные бостонские щеголи предпочитали томных, жеманных неженок древнегреческим богиням, которые глядели им прямо в глаза, не признавали застенчивости, обмороков и меланхолии, а флирт считали вульгарным.

Клейтон-Майо оказался единственным исключением. Но Барклай, по мнению дочери, возмутительно относился к Клею!

Геро сознавала, что отец (наконец-то подумавший об этом!) беспокоится из-за отсутствия соискателей ее руки. Однако его раздражало внимание к ней юного Майо, и он с большим облегчением вздохнул, когда Клейтон согласился ехать с отчимом на Занзибар и полуофициальной роли доверенного секретари.

После дня рождения Геро не видела Клейтона, однако в записке, тайком переданной сочувствующей служанкой, он обещал «доказать постоянством серьезность своего отношения», вернуться, сколотив состояние, и официально просить ее руки. Лестно, только не очень романтично. Но отношения их и не были романтичными.

Клей поцеловал ее всего раз — да и то в щеку, потому что догадавшись о его намерении, Геро внезапно испугалась и в последний миг повернула голову. А после того, как он уплыл, и волнение улеглось, Геро стала думать, что, возможно, все вышло к лучшему, потому что из-за вмешательства отца она не могла разобраться в своих чувствах к Клею.

Год спустя Барклай внезапно умер от сердечного приступа. И Геро ничто не удерживало в Бостоне и не мешало отправиться навстречу своей судьбе. Ничто, кроме невыносимо пустого дома, потому что даже мисс Пенбери давно уже купила коттедж в Пенсильвании и жила там. Геро Афина Холлис была вольна делать, что угодно, и ехать, куда угодно. А когда от тети Эбби пришло письмо с предложением навестить их на Занзибаре, она с благодарностью и без колебаний согласилась. Даже не вспомнила, что старая Бидди Джейсон, говорившая о солнце, соленой воде и острове, полном чернокожих людей, еще сказала: «Если тебе чего-то хочется, нужно платить». Хотелось ли ей выйти замуж за Клейтона, еще предстояло выяснить.

Без трудностей, разумеется, не обошлось. Джошуа Крейн, председатель и совладелец судовой компании «Крейн лайн клипперс», на помощь которого можно было рассчитывать, был глубоко потрясен. Немыслимо, чтобы молодая женщина из его семьи (Геро должна помнить, что ее мать носила фамилию Крейн!) могла подумать о путешествии в такую необычную местность — и притом без сопровождения служанки или компаньонки! Он не пожелал помочь Геро и грубо прочитал ей лекцию о том, что людям, чувствующим призвание творить добро ближним, начинать следует со своих задворок, а не с чужих. Можно найти возможность удовлетворить свои благотворительные инстинкты и здесь, в Массачусетсе.

Однако ни лекция, ни осуждение многочисленной родни не поколебали решение Геро: если не считать истории с Клейтоном, она всегда поступала по-своему, добивалась, чего хотела, а теперь у нее возникло желание отправиться на Занзибар. И не только, чтобы развеяться от горя или увидеться с Клейтоном. Геро была глубоко убеждена (или, как ехидно заметил Джошуа Крейн, вбила себе в голову), что предназначена к этому Провидением. Она всегда знала, что там ее ждет работа. И теперь никто не мог ей помешать, поскольку в дополнение к значительному состоянию она уже достигла совершеннолетия и стала сама себе хозяйкой.

Джошуа прекратил неравную борьбу и устроил Геро проезд на одном из своих клиперов. Он еще и успокоил семейную спесь, найдя для сопровождения девушки компаньонку в лице жены капитана. Геро весной 1859 года наконец-то отплыла на Занзибар.

— Вот она выходит из бухты, сэр!

Рулевой «Нарцисса» говорил хриплым шепотом, словно боясь, что в эту шумящую прибоем ночь полный голос может долететь до палубы далекого судна, которое медленно появлялось из-за деревьев и высоких коралловых скал, прикрывающих вход в маленькую укрытую бухту.

О существовании этой бухты знали немногие. И пользовались ею исключительно для противозаконных целей. Она не появлялась на официальных картах восточно-африканского побережья, не фигурировала ни на одной из адмиралтейских карт, и лейтенант Ларримор, командующий «Нарциссом», паровым шлюпом Ее Британского Величества, часто проходил в полумиле от нее. Он даже не подозревал, что перед ним не часть материка, а высокий, узкий коралловый риф со сплетением из пальм и тропических растений на вершине, который прикрывал маленькую, глубокую бухту, способную вместить полдюжины дау.