Оливия с Терезой уложили Геро в постель, срочно вызванный доктор Кили перевязал ей рану на плече, смазал бальзамом синяки, сердито браня ее, и наконец заставил выпить противной микстуры. Там, видимо, содержалось сильное снотворное, потому что Геро быстро уснула и проснулась на другой день лишь к вечеру.

— Ой, Геро, дорогая, как ты напугала нас, — дрожащим голосом сказала Оливия, появляясь в дверном проеме с кружкой крепкого чая. — Мы уж думали, что тебя убьют. И убили бы, если б Тереза не спросила одну из этих женщин, где ты. Та ответила, что ушла с Ифаби, одевшись по-арабски. Конечно, она не думала, что ты отправишься в африканский город, но считала, что тебе не следовало уходить с одной лишь спутницей. Ведь на улицах сейчас небезопасно. Появились шайки грабителей. Право же, Геро, так поступать нельзя.

— Знаю, — согласилась Геро извиняющимся тоном. — Я повела себя глупо. Бэтти сказал мне, что негры могут решить, будто мы крадем детей. А когда я спросила Рори, правда ли это, он только засмеялся, и я выбросила эти слова из головы. Как он узнал, куда я пошла?

— Один ребенок услышал твой разговор с Ифаби, это величайшая удача — хотя, конечно, подслушивать нехорошо, и я не думаю… В общем, Тереза срочно послала одного из мужчин в гавань за капитаном Фростом, потом он, мистер Поттер и еще кое-кто отправились за тобой. Слава Богу!

— А как Ифаби — хорошо себя чувствует?

— Да, ее почти не тронули. Но она получила нагоняй от капитана Фроста за то, что позволила тебе отправиться туда, не сказав ему, что у тебя на уме, и с тех пор все еще всхлипывает, бедняжка.

— Она тут не виновата. Ей не хотелось идти, но я ее заставила.

— Боже! В это я охотно верю, — колко заметила Тереза, входя с полотенцами и горячей водой. — Но зачем? Чего ради ты пошла на такую безумную авантюру? И почему не сказала нам, куда идешь?

— Я… я думала, что если скажу кому-нибудь, меня не пустят, — пристыженно призналась Геро. — Или что вы сами пойдете туда вместо меня, а я не могла допустить этого.

— Какая глупость! — возмутилась Тереза. — Я вполне согласна с твоим бедным дядей, месье Холлисом — ты сумасшедшая.

— Доктор Кили сказал, что холера сильнее всего свирепствует в африканском городе, я хотела увидеть это собственными глазами. И увидела. Это правда! Страшнее всего, что мы могли… там, должно быть, сотни детей, бци умрут, если мы срочно ничего не предпримем. Тереза, мы просто обязаны что-то сделать для них.

— Ну конечно. Но не будем сами носить их сюда. Ты, ma chere, чересчур импульсивна. Видишь только цель и стремишься к ней, не замечая опасностей на пути, а это очень многим причиняет огорчения и беспокойство. Сердце у тебя горячее, но к нему нужна еще холодная голова, а этим достоинством ты явно не обладаешь.

Геро, несмотря на ее протесты, оставили в постели до конца дня, хотя повреждения у нее оказались незначительными, грубая черная ткань смягчала удары лучше, чем можно было предположить. Если не считать царапины на плече и множества синяков, она осталась сравнительно невредимой и наутро смогла подняться с постели, чувствуя себя не особенно скверно после вчерашнего приключения. Стойко вынесла от Рори гневное осуждение своего поступка, в прежнее время подобный тон возмутил бы ее, каким бы заслуженным ни был упрек. Но теперь она лишь пробормотала, что извиняется. Эта кротость вызвала бы изумление у родственников, но Фроста она ожесточила еще больше.

— И есть за что! Ты была б не только мертва, если бы мы не подоспели вовремя, но и виновата в смерти Ифаби. Небось, не подумала об этом? Или о том, что она может заразиться холерой в тех трущобах, где ежедневно умирает больше ста человек? Негры особенно легко заражаются этой болезнью, а Ифаби негритянка. И ты заставила ее идти с собой!

— Прости. Я взяла ее только потому, что она знает дорогу. И не подумала…

— Ты никогда не думаешь! — гневно перебил ее Рори. — Пора бы начать. Вы обе могли заразиться в той толпе — африканцы били вас руками и ногами, плевали вам в лицо, и можно не сомневаться, что кое-кто из них уже мертв. Если б ты заразилась — так тебе было б и надо! Даже шестилетний ребенок подумал бы об этом. Я начинаю испытывать глубокое сочувствие к твоему дяде и двуличному мерзавцу, за которого ты собиралась замуж!

— Кому-то надо было пойти, — стала оправдываться Геро. — И я решила, что лучше всего мне. Я просто не могла сидеть здесь сложа руки.

Лицо Рори изменилось, гнева и раздраженности и нем поубавилось. Он сказал уже менее грубо:

— Ты не сидишь сложа руки, а делаешь очень много. Но этих людей не понимаешь. Я понимаю: поэтому, будь добра, впредь подобными делами предоставь заниматься мне.

— А ты станешь? Сможешь объяснить этим людям так, чтобы они поняли?

Рори глянул на неё, и лицо его вновь помрачнело, губы дрогнули. При виде того, как она похудела, что сделали с ней толпа, последние недели и он сам, ему стало мучительно жаль ее. Прекрасное округлое тело, каждый изгиб и ложбинку которого он знал так хорошо — которым обладал с необузданным гневом, а потом с поразительным восторгом — дошло до истощения. Руки огрубели от тяжелой работы, под серыми глазами появились большие темные круги, и внезапно ему потребовались все силы, чтобы не обнять ее, не спросить: «Геро, Господи, должна ли ты это делать?» Но капитан Фрост знал, что говорить это бесполезно, и прикасаться к ней он не должен. Хватит! Прошлое и без того терзало его совесть. Сильнее, чем ему представлялось возможным…

— Сможешь, Рори? — снова спросила Геро.

— Думаю, что да, — покорно ответил он.

— Нам потребуется больше матрацев, больше молока и другой еды. Больше всего! — простонала Оливия, измученная наплывом малышей из-за ручья, грозящим истощить припасы Дома с дельфинами.

— Несомненно! И больше мыла, — сказала Тереза, морща нос от сильного запаха, издаваемого покрытыми грязью детьми.

— И больше места! — вздохнула Геро. — Слава Богу, есть еще сад. Поставим там палатки. Тереза, не могла бы ты…

— Устрою, — пообещала Тереза. И отправилась просить или одалживать палатки, брезент и все, что могло потребоваться для строительства приюта, у полковника Эдвардса, месье Дюбеля, мистера Холлиса и десятка других людей.

Большинство детишек из африканского города было ужасно грязным, изголодавшимся, и для многих помощь пришла слишком поздно. Свыше дюжины из них умерло в ту же ночь, некоторых, казалось, уже ничто не спасет. Но доктор Кили, обойдя заполненные веранды и набитые, шумные комнаты, остался доволен и объявил, что дети чувствуют себя хорошо — гораздо лучше, чем он ожидал.

Доктор спросил Геро об ушибах. Та беззаботно ответила, что почти не чувствует их. Но все же он посмотрел на нее пристальнее обычного и остался недоволен тем, что увидел. Он знал, что Геро получила много ударов, и тело ее должно быть покрыто синяками, но думал, что внутренних повреждений нет. Беспокоила его мысль не о них, а об ужасном распространении холеры в черном городе.

Как гуманист доктор Кили понимал мотивы, побудившие Геро пойти туда, и сочувствовал им, но взгляды его на неразумность ее поступка полностью совпадали с взглядами Фроста. К тому же, выглядела девушка неважно, и хотя после перенесенного это было естественно, он не мог отделаться от беспокойства и мысленно взмолился, чтобы чрезмерная бледность и черные круги под глазами оказались последствием шока и поверхностных ушибов, а не чего-то, гораздо более худшего. Он строго поговорил с ней, велел больше отдыхать, а уходя, сказал миссис Кредуэлл, что просит ее ежедневно укладывать Геро на два часа в постель, пока не даст других указаний.

Оливия повиновалась — в полной уверенности, что Геро воспротивится. Однако на сей раз та оказалась сговорчивой, потому что ощущала жар, слабость, боль. Для нее оказалось большим облегчением уйти в комнату на верхнем этаже, которую она делила с Терезой и Оливией, раздеться и лечь на кровать в одной тонкой сорочке. В царапине на плече пульсировала боль, синяки, уродующие тело, ужасно ныли, напоминая те дни, когда она лежала в каюте «Фурии» после спасения из моря. Только теперь было хуже. Гораздо хуже… Комната, казалось, раскачивалась, будто каюта, и Геро иногда мерещилось, что она снова там, а шхуна вздымается и опускается на синих длинных волнах Индийского океана…