— Хммм, протянул полковник. — В таком случае, остается надеяться, что предложение это будет отвергнуто, так как более нелепое трудно придумать. Если наследник примет эти условия, то вряд ли больше, чем на неделю — а то и на час. Теперь-то уж Его Величество должен бы это понимать!

Суд пожал плечами и вяло улыбнулся.

Его Величество султан, — негромко проговорил он, — мирный человек.

— Его Величество султан, — раздраженно ответил полковник, — такой человек, чье стремление к миру является подстрекательством к насилию. Обладающий тем, чего домогается другой, должен либо принять меры для охраны своего достояния, либо отдать его. Если он не сделает ни того, ни другого, то пусть на жалуется, обнаружив, что Аллах создает не только честных людей, но и воров!

Сеид Суд ибн Хилаль развел руками, как бы говоря «Что поделаешь?», и ушел в тихую ночь Взывать к безрассудному, эгоистичному человеку. Усилия его были напрасными. Поражение в «Марселе» ничему не научило законного наследника, он был по-прежнему уверен, что может поднять весь остров против брата и захватить трон, а «Марсель» считал всего лишь просчетом, не больше.

Держался Баргаш заносчиво, оскорбительно, и Суд пришел к печальному, унизительному выводу, что миссия его была серьезной ошибкой, что он неправильно оценил и положение дел, и слова Полковника. То, что он пришел один и без оружия, с условиями (как не преминул заметить английский консул) великодушными до безрассудства, лишь убедило Баргаша, что брат не только боится его, но и не уверен в своих возможностях применить решительные меры, и что, продолжая вести себя вызывающе, он еще может выйти из этой игры победителем.

Терпимость и милосердие Баргаш всегда принимал за слабость. И был как никогда уверен в своей правоте. Разве Маджид не обращается к нему за милосердием? Не просит извиниться, пообещать вести себя хорошо, словно он капризный ребенок, которого можно задобрить сладостями? Должно быть, положение его весьма нелегкое, раз не может позволить себе более суровых мер!

Баргаш нисколько не раскаивался, а теперь перестал и бояться. Он рассмеялся Суду в лицо, назвал таким же дураком, как Маджид, раз надеется так легко его провести, и посланник печально вернулся во дворец с сообщением о провале своей миссии.

— Я же говорил вам, — сказал полковник Эдвардс.

Ночь он провел, дремля урывками в одной из приемных дворца, и потому пребывал не в лучшем расположении духа. — И не могу сказать, что огорчен вашей неудачей. Единственное, что этот молодой человек понимает — сила, и только к ней он относится с почтением. Если бы Его Величество с самого начала проявил твердость, мятежа не возникло бы, и все погибшие остались живы. Бессмысленно лепетать о милосердии или подставлять другую щеку таким, как Баргаш. Они понятия не имеют, что такое милосердие и принимают его за слабость. Что предлагаете делать теперь? Я ведь не могу действовать сам без прямого указания султана.

— Его Величество уполномочил меня дать вам это указание, — сказал Суд. — В случае неудачи мне велено передать дело в ваши руки, и теперь действуйте, как сочтете нужным.

Полковнику хотелось сказать «Давно бы так!», но он сдержался, с поклоном покинул дворец и поспешно вернулся в консульство. Отдохнув там несколько часов, позавтракал и занялся приготовлениями к штурму дома.

Военно-морской контингент еще не вернулся из Бейт-эль-Раса, однако «Нарцисс» и лейтенант Ларримор находились в гавани. Полковник Эдвардс надеялся, что юный Дэн чувствует себя уже лучше и сможет возглавить десантную группу. Когда он писал лейтенанту письмо, в консульство пришел узнать о судьбе войска мятежников мистер Натаниэл Холлис.

— По городу носятся слухи, — объяснил он, — притом один хуже другого. Поэтому я решил проверить их. Насколько мне известно, ваши моряки улаживали эту заваруху.

Внимательно выслушав краткий отчет о положении дел, мистер Холлис одобрил принятые меры и отправился домой, предвкушая, как впервые за несколько дней обрадует семью новостями. Но хотя жена обрадовалась им, на дочь они произвели неожиданное действие. Кресси тут же расплакалась и выбежала из комнаты.

— Что это с девочкой? — спросил удивленный отец. — Плохо себя чувствует?

— Насколько я понимаю, ей хотелось победы Баргаша, — заметил Клейтон. — Вот она и расстроилась.

Геро одна хранила молчание. Она была неразговорчивой и рассеянной с того утра, когда дядя сообщил семье о драматичном побеге — Баргаша в «Марсель». Девушку глубоко потрясло, что ее умышленно обманули, что Баргаш вовсе не спасался от неизбежной смерти и не собирался покидать остров. Неприятно было чувствовать себя одураченной. Однако тяжелее всего было сознание, что «бескровная революция», о которой говорила Тереза — быстрый переворот, ведущий к смене власти без единого выстрела — уже обернулась мятежом и грабежами, полному параличу обычной жизни города и зверским убийством уважаемого индуса-торговца.

Достоверных вестей в последние дни не поступало, но Геро знала кое-что о запасах продовольствия в «Марселе», о неприступности усадьбы, и когда слуги из консульства пересказывали слухи о возрастающей поддержке Баргаша и панике среди султанских сторонников, ей казалось, что Маджид непременно будет побежден, и она с часу на час ждала его отречения.

Весть, что его невоинственная армия при поддержке горстки английских морских офицеров завязала бой, нанесла гарнизону большие потери, пробила бреши в стене усадьбы и обратила наследника с его сторонниками в бегство, была совершенно неожиданной и ужаснула Геро не меньше, чем Кресси. Она не понимала, как может дядя Нат рассказывать об этом просто как о неприятном случае и тем более выражать удовлетворение мерами, которые полковник Эдвардс собирается принять для ареста беглеца.

На это сообщение Геро среагировала не столь эмоционально, как Кресси. В последнее время она стала относиться к принцу менее доброжелательно. Но глубоко сочувствовала страданию кузины. При первой же возможности она с извинением поднялась из-за стола и побежала наверх утешить ее. Однако дверь спальни Кресси оказалась запертой, и ответа на просьбу открыть не последовало.

Геро снова спустилась вниз, не подозревая, что спальня пуста, а кузина находится уже на полпути к гавани.

Закат окрашивал небо в розовый, зеленый, золотистый цвета, на улицах стояла сильная жара, вот уже два дня не было ветра.

Обычно с приближением вечера люди выходили из домов прогуляться, поболтать на свежем воздухе. Но в тот день детей и женщин почти не было видно, никто не слонялся без дела, все мужчины так спешили, что едва удостаивали беглым, удивленным взглядом белую женщину в сером плаще с капюшоном, частично скрывающим ее лицо.

Кресси никогда не выходила в город одна, пешком; в любое другое время уже одна мысль идти без сопровождения по этим грязным, людным улицам, подвергаться толчкам и взглядам смуглых мужчин всевозможных восточных народностей ужаенула бы ее. Но теперь она думала лишь о том, как попасть на «Нарцисс» и поговорить с Дэном Ларримором. Это оказалось довольно легко, у ступеней набережной стояла шлюпка с «Нарцисса», и ошеломленный старшина, знающий мисс Крес-сиду Холлис в лицо, охотно согласился доставить ее на корабль.

Трудно оказалось с Дэном. Когда старшина постучал в дверь каюты, Ларримор ответил: «Да, кто там?» так недовольно, что Кресси торопливо прошмыгнула мимо своего нерешительного провожатого, испугавшись, что лейтенант откажется ее принять.

Дэн опешил не меньше старшины, чего даже не потрудился скрыть. Кресси приписала это тому, что нашла его в халате, поспешно наброшенном поверх рубашки. Но от смятения она не обращала внимания на подобные мелочи, да и ее появление без провожатых в этот час было достаточно неожиданным, чтобы придавать какое-то значение неподобающей случаю одежде лейтенанта.

Старшина, увидя ошеломление командира, поспешил удалиться. Кресси сказала: