— Мне здесь появляться не следовало, но я так расстроилась, узнав о случившемся, что сочла необходимым повидаться с тобой.

Дэн продолжал глядеть на нее в хмуром молчании. Что-то в его лице заставило девушку спросить:

— Ты хорошо себя чувствуешь?

Выражение его лица мгновенно изменилось, словно она сказала нечто настолько приятное, что трудно поверить.

— Хорошо, — ответил он. — Это пустяки. Не стоит беспокоиться.

— Как ты можешь это говорить? — спросила в смятении Кресси. — Если не стоит тебе, то стоит мне!

— Да? — любезно произнес Дэн. — Тогда это не пустяк. Я не знал, что ты так к этому отнесешься. Что тебя это хоть сколько-то заботит.

— Ты знал! Всегда знал. Из-за этого мы и поссорились. Ты прекрасно знал, как я к этому отношусь. Вот почему я пришла сказать, что ты не можешь делать этого. Не должен!

Сияние в глазах Дэна сменилось каким-то странным спокойствием, и он сдержанно сказал:

— Кажется, я ошибся. Для чего ты приехала, Кресси?

— Я же только что сказала. Потребовать, чтобы ты этого не делал. Попросить. При желании ты можешь отказаться. Полковник Эдвардс не имеет к тебе никакого отношения. Я хочу сказать, он не с флота или… или чего-то наподобие, и ты в любое время можешь отплыть из гавани, сказав, что нужен в другом месте, так ведь? Твоя задача, преследовать работорговые суда, и можно сказать, будто ты узнал, что одно из них держит курс на…»у, на Мадагаскар, Персидский залив, куда угодно, и твой долг перехватить его. Это и есть твой долг; это! Занзибар не принадлежит твоей стране. Здешние дела тебя нисколько не касаются, и ты не вправе вмешиваться!

Кресси заметила, что Дэн как-то странно осунулся и выглядел гораздо старше — лет на десять, а то и на двадцать.

— Извинишь меня, если я сяду? — спросил он и, не дожидаясь разрешения, сел и плотнее запахнул халат правой рукой. — Пожалуй, тебе нужно высказаться немного ясцее. Что мне нужно делать — или не делать?

В голосе Дэна слышалась какая-то отчужденность, смутившая Кресси, и девушка настороженно глянула на него. Ей еще ни разу не приходилось слышать у него такого тона, и она с неприятным удивлением поняла, что Дэн уже не друг ей и даже не знакомый. Внезапно он превратился в человека, о котором она ничего не знает, и глаза его ничего не выражали. А если это не тот человек, не тот мужчина, которого она самонадеянно считала влюбленным в себя, то как просить его об одолжении? А если все же попросит, с какой стати ему удовлетворять ее желания?

Кресси почувствовала, что в маленькой, тесной каюте невыносимо душно и, нервно смахнув с головы капюшон, стала теребить его завязки, словно это они мешали ей дышать. Солнце зашло за горизонт, унеся, с неб позолоту, и каюту сразу же наполнили синие сумерки да легкий плеск воды о якорную цепь.

— Итак? — произнес Дэн.

— Папа сказал… папа говорил мне… — неуверенно заговорила Кресси, умолкла вновь, закусила губу и стала возиться с завязками.

— Да?

Вопрос нисколько не ободрил ее, да и задан был не для этого.

Она покраснела и ответила:

— Полковник Эдвардс сказал ему, что… что солдаты султана отказались идти в атаку на войска принца.

— То есть на мятежников, — сухо поправил Дэн.

Кресси бросила на него гневный взгляд и вызывающе заявила:

— Нет! Я веду речь о сторонниках принца Баргаша. Эдвардс сказал, что хотя они ничего не предпринимали, группа молодых офицеров, где был и ты, открыла по ним огонь, заставила покинуть «Марсель» и поубивала очень многих. Это правда?

— Правда. Ты об этом хотела спросить меня?

— Нет. Я… Он… полковник Эдвардс говорил папе, что принц вернулся в свой дом, и тебе предстоит арестовать его завтра. Что ты поставишь шлюп на якорь перед домом и откроешь огонь. Как по «Марселю».

Она снова умолкла, словно в надежде, что он станет это отрицать. Но Дэн молчал: отчасти потому, что еще не получал распоряжения консула и впервые слышал об этом, но главным образом оттого, что сказать было нечего.

Кресси неожиданно умоляюще, по-детски протянула руки, этот жест тронул Ларримора и вместе с тем рассердил, потому что она не имела права приходить сюда с просьбой о невозможном: ведь он будет вынужден ей отказать, а она возненавидит его за этот отказ. Он охотно сделал бы для нее все, что угодно, даже, потребуй она того, отдал бы жизнь. Но только не это…

— Дэн, пожалуйста, — сказала Кресси, — пожалуйста. Ты не можешь на это пойти. Нельзя убивать людей, которые не враждуют с тобой и не имеют к тебе отношения, лишь потому, что ты считаешь законным правителем одного человека, а они хотят другого. Пусть разбираются сами. Это их страна, а не твоя. Ты не должен вмешиваться.

— Я должен выполнять приказ, — отрывисто ответил Дэн.

— Но ты не имеешь права вмешиваться!

— Я не вмешиваюсь. Я повинуюсь приказам.

— А если приказы ошибочны? Несправедливы?

«Несправедливы?» — мысленно повторил Дэн с новым приливом гнева. Как она может говорить о несправедливости, если пришла сюда бледная, отчаянная — и до боли в сердце юная, прелестная, очаровательная? Хотя знает, должна знать, как он ее любит, как ему трудно противиться ей… Несправедливы!.. Что могут понимать женщины в справедливости и несправедливости, если готовы использовать мужскую любовь, как средство для достижения желаемого?

И сурово заговорил:

— Кому об этом судить? Тебе? Кресси, ты не понимаешь, о чем говоришь, руководствуешься сердцем, а не разумом. Не стану спорить с тобой о том, что плохо и что хорошо в этом деле. Помнишь, я однажды завел разговор на эту тему, и кончился он тем, что ты обиделась на меня.

— Потому что ты был предубежден, — пылко ответила Кресси. — Не хотел, чтобы я общалась с сестрами принца, так как тебе и полковнику Эдвардсу он почему-то не нравится. Боялся, что я услышу о нем что-то, представляющее его с выгодной стороны, узнаю его взгляд на положение вещей.

— Нет, — равнодушно ответил Дэн. — Боялся, что можешь вмешаться в сомнительное, опасное дело, и могу лишь надеяться, что этого не случилось.

— Случилось! — если ты имеешь в виду, что я сочувствую принцу, считаю, что он гораздо лучше, чем его отвратительный брат. Всем известно, какой султан слабый, подлый, эгоистичный, он ничего не делает для народа, тратит деньги только на себя и…

Она умолкла, чтобы перевести дыхание, и Дэн устало сказал:

— Наверно, слышала об этом от его сестер? Все без толку, Кресси. Отправляйся домой. Я не могу помочь. А если бы и мог, это оказалось бы все равно без толку, потому что уведи я «Нарцисс» сегодня ночью, приказ этот выполнит кто-то другой.

— Нет, не выполнит. Потому-то я и пришла. Папа говорит, полковник Эдвардс сказал ему, что другой корабль и военные корабли султана имеют слишком низкую осадку, потому-то Маджид и попросил поручить это тебе, только «Нарцисс» может подойти близко к берегу. Так что если ты отплывешь, все будет в порядке. Дэн, не мог бы ты это сделать? Ради… — Кровь прилила жаркой волной к ее красивому, умоляющему лицу, и она договорила чуть слышным шепотом: — Ради меня…

Дэн вздрогнул, словно она его ударила, но ничего не ответил. Он лишь смотрел на нее и молчал. Кресси услышала тиканье карманных золотых часов на столе и легкий плеск воды.

Он не собирался отвечать ей, но молчание его было отказом, и теперь не только щеки, но, казалось, все тело ее горело от стыда. Она обратилась к нему с личной просьбой, а он отказал. Значит, не любит ее. Может, никогда и не любил, просто ей так казалось. Казалось, что она при желании может вертеть им, как захочет, заставить его исполнить любую просьбу, потому что просит она, Крессида Холлис.

Кресси плотно сжала ладони, дрожа от обиды и унижения, сдерживая гневные слезы, блестящие в ее глазах, и ломким, напряженным голосом заговорила:

— Видимо, не стоит просить тебя об одолжении. Англичане любят помыкать людьми и вмешиваться в чужие дела. И навязывать свою волю другим странам, и присылать канонерки для расправы с несогласными. Ты, не раздумывая, открыл огонь по сотням беззащитных людей, которые не сделали тебе ничего плохого. Ты просто повиновался приказу и убивал их. И завтра сделаешь то же самое, хотя в доме есть женщины — Меже, ее служанки и двенадцатилетний мальчик. Но тебя это не остановит, так ведь? Ты убьешь их со спокойной совестью. Просто потому, что тебе так приказано. Ты ничем не лучше палача, и надеюсь, я больше никогда тебя не увижу!