Дэниэл Ларримор хорошо знал прибрежные воды между Лоренсу-Маркиш и Могадишо, поскольку большую часть последних пяти лет провел, участвуя в неблагодарной задаче по пресечению восточно-африканской работорговли. В последнее время она очень разрослась, сократившись на западном побережье, где более строгое инспектирование, усиление западно-африканской и кейптаунской эскадр превратили вывоз рабов в невыгодное и опасное занятие. Слухи об укрытой бухте доходили до Ларримора, но не подтверждались, и с неделю назад он готов был отмахнуться от них, как от досужих выдумок. Однако в прошлый четверг, когда корабль загружался в порту Занзибара водой и свежим провиантом, один из принадлежащих арабу-подрядчику чернокожих рабов, что носили на борт корзины с фруктами и свежими овощами, украдкой подергал лейтенанта за рукав и прошептал весьма любопытное сообщение.

Из его слов следовало, что укрытая бухта не миф, а надежное тайное убежище, хорошо известное работорговцам. Там можно без опаски погрузить на борт невольников, укрыться во время шторма или штиля, спрятаться при вести о приближении патрульных кораблей. Более того, в ближайший вторник с наступлением темноты Оттуда должна была выйти с запретным грузом пользующаяся дурной славой английская шхуна и отправиться в неизвестном направлении.

Сообщение было подробным и обстоятельным, только негр не стал говорить об источнике сведений, а при настоятельном требовании испугался и попятился, бормоча, что не понимает слов белого человека.

Лейтенант Ларримор колебался, верить ему или нет. Однако сообщение негра не только подтверждало прежние слухи, но и объясняло, каким образом суда, уходившие к западу от преследования, ухитрялись скрываться в темноте, хотя скорость их под парусами наверняка уступала скорости шлюпа. Действия на основе этих сведений в любом случае не могли принести вреда. «Нарцисс» развел пары, покинул на следующий день порт и направился к северу. Ларримор объявил, что следует в Момбасу.

Когда Занзибар скрылся из виду, лейтенант изменил курс и, повернув на юг, держался так близко к берегу, как позволяли рифы. Теперь, поздно вечером его корабль, Покачиваясь на легкой зыби, ритмично бьющейся о темный берег, стоял в засаде; огни были погашены, пары полностью разведены. За едва видным разрывом в длинной неровной полосе коралловых скал и черных джунглей велось постоянное наблюдение.

Погода уже много дней стояла безветренная. Но около часа назад с восходом луны поднялся ветерок, постепенно усилился, разогнал тучу гудящих, жалящих москитов и принес с берега дурной запах, смрадный, тошнотворный, отвратительный.

— Тьфу! — пробормотал рулевой, морщась от омерэения. — Смердит, как прорванная канализация. Видать, набил полный трюм негров, и половина уже померла. Казалось бы, у владельцев дау должно хватать ума не губить половину своего товара.

— Это не дау, — угрюмо ответил лейтенант Ларримор, — Если мои сведения верны, тут птица покрупнее. Смотри…

Работорговое судно медленно двигалось по невидимому проходу. Наконец луна осветила его полностью, и оно предстало уже не темным бесформенным силуэтом, а серебристым видением, медленно идущим по узкому проливу, подняв кливер и фок и промеряя глубину воды лотом.

— Шхуна! — воскликнул рулевой. — Неужто… не может быть… Ей-Богу, сэр, она! Гляньте на форму кливера — провалиться мне на месте, если это не «Фурия»!

— Значит, тот негр был прав, — сквозь зубы произнес лейтенант. — Это Фрост. Наконец-то мы накрыли его с поличным.

И, повернувшись, крикнул:

— Поднять якорь! Убрать передние паруса! Полный вперед!

Грохот якорной цепи заглушил медленный плеск прибоя, замерцали в лунном свете свертываемые паруса, в синеву ночи поднялись искры и дым, по воде за-шлепали плицы.

Увидели корабль со шхуны слишком поздно. Едва выйдя из узкого прохода, шхуна не могла ни остановиться, ни повернуть обратно, ей оставалось лишь прибавить парусов и двигаться вперед. Благополучно миновав отмель, она понеслась под крепчающим ветром, кренясь на левый борт, за ней среди пляшущих волн тянулась мерцающей дорожкой длинная полоса пены.

На мачте шхуны взвился и затрепетал флаг, но чей, в свете полумесяца разобрать было трудно. Потом мичман, поглядев в подзорную трубу, объявил:

— Американский, сэр.

— Так-так, черт возьми, — проворчал лейтенант, — Эта уловка могла бы пройти с западной эскадрой, но со мной не пройдет. У этого мерзавца нет ничего американского, кроме наглости. Бейтс, пугни его ядром поверх мачт.

— Есть, сэр.

Сверкнула вспышка, раздался грохот, и ядро, пролетев над шхуной, подняло столб брызг.

— Они облегчают судно, сэр.

С несущейся впереди шхуны сбрасывали за борт все, что возможно. Брусья, бочки, доски мелькали в лунном свете и исчезали в кильватерной струе. Ветер крепчал. Видно было, как крохотные фигурки, двигаясь по реям, устанавливают паруса наивыгоднейшим образом.

Шхуна даже при легком ветре двигалась быстрее, чем ожидал лейтенант Ларримор; было ясно, что управляют ею очень умело. Он стал сознавать, что хотя на его стороне пар, судно может уйти, если ветер будет усиливаться и дальше. А продолжать преследование Ларримор долго не мог — Адмиралтейство скупилось на топливо, и угля на борту было недостаточно.

— Давайте же! Давайте, черт возьми! — пробормотал лейтенант, очевидно призывая колеса вращаться быстрее. — Нельзя упустить этого мерзавца. Будь он проклят, этот ветер! Если б только…

Ой резко повернулся и отрывисто бросил рулевому:

— Пусть в машинном отделении увеличат скорость на узел. Если возможно, на два.

Однако полчаса спустя шхуна не только шла впереди «Нарцисса», но, казалось, даже увеличила разрыв. И хотя со шлюпа произвели несколько выстрелов, поперечная зыбь вкупе с неверным светом не способствовали меткости стрельбы, и работорговое судно не замедлило хода.

Лейтенант в отчаянии приказал кочегарам повысить давление в котлах до опасной точки, но тут удачный выстрел повредил рулевое управление шхуны и она сбилась с курса. Минут через пять очередной выстрел пробил грот, натянутый брезент лопнул и вяло повис. Пострадавшее судно спустило флаг и легло в дрейф — хотя убрало лишь фок-топсель, оставив остальные паруса на месте.

При виде этого лейтенант угрюмо заметил:

— Рори Фрост, небось, думает, что я родился только вчера. Если он надеется, что этой хитростью заставит меня спустить шлюпку, а потом поставит парус и, пока мы будем возвращаться, пустится наутек, то глубоко ошибается.

И, взяв рупор, крикнул в него:

— Немедленно убрать паруса и выйти на борт!

Ветер домешал разобрать ответ, но рулевой, глядя в подзорную трубу, неожиданно выпалил с проклятьем:

— Это не «Фурия», сэр. Обводы те же, но чуть больше заострен нос, и нет иллюминаторов.

— Чушь! В этих водах нет другого судна, которое… Дай мне эту штуку.

Он выхватил у рулевого подзорную трубу, навел ее на дрейфующее в лунном свете судно с порванным гротом, потом опустил и сдавленно произнес:

— Сто чертей!

— Может, это в самом деле янки, — опасливо заговорил корабельный врач. — Если да, мы здорово влипли.

— Ничего подобного! Это работорговцы — вон как смердит, — резко ответил лейтенант Ларримор. — Я поднимусь туда.

Он снова взял рупор, прокричал команду, и на сей раз ответ донесся разборчиво:

— Не понимай инглезе!

Врач облегченно вздохнул и предложил:

— Попробуйте по-французски.

Однако обращение на французском языке ни к чему не привело, и лейтенант, теряя терпение, отрывисто приказал канонирам вести огонь по блоку подъема кливера шхуны, пока он не будет сбит.

— Хороший выстрел, — похвалил он, гладя, как блок с грохотом падает вниз. — Спустить шлюпку. Я отправляюсь туда.

— Вы не вправе подниматься! — крикнул со шхуны бородатый человек в фуражке. Костюм его был когда-то белым, но теперь даже в лунном свете на нем были видны застарелые пятна пота и грязи. — Я американо!

Я пожалуюсь вашему консулу! Я устрою вам большую неприятность!