— Ах, это! — воскликнула Кресси, садясь на дальний конец оттоманки. — Так тут вовсе не то. Просто мальчишки чмокают тебя в щеку, а все смотрят и смеются. Вот если мужчина целует тебя, когда ты с ним наедине, это наверняка совсем другое дело.

— Разница есть, — произнесла Геро, пытаясь вспомнить ощущение, когда Клейтон единственный раз поцеловал ее. Тогда она явно не испытывала рисовавшихся ее воображению нервной дрожи и замирания сердца. Честность вынудила ее признать, что оскорбительно-небрежная ласка Фроста оказалась неизмеримо более волнующей. Это воспоминание не умиротворило ее, и, глянув на хорошенькое, пылкое личико кузины, Геро сказала не без колкости:

— Надеюсь, когда-нибудь сама узнаешь. Лейтенант Ларримор еще не пытался целовать тебя?

Щеки Кресси залились жарким румянцем, и она решительно ответила:

— Разумеется, нет! И никогда не попытается.

— Вот как? Значит, у меня сложилось ложное представление. Капитан Фуллбрайт говорил, что, похоже, ты любишь лейтенанта.

— Капитану Фуллбрайту, — с достоинством сказала Кресси, — лучше не соваться в чужие дела. Нет, я не люблю лейтенанта Ларримора. То есть, это он меня не любит. Он… мы… Геро, это все так сложно! Ты не представляешь, что я пережила.

Она бросилась с объятиями к кузине. Геро вздохнула и, героически отбросив свои проблемы, ободряюще сказала.

— Расскажи.

— Это все Дэн.

Кресси, сев, произнесла имя молодого человека с облегченным вздохом, словно давно дожидалась такой возможности. Собственно говоря, так оно и было, говорить на эту тему с матерью она не могла, а Клей, когда обратилась к нему, самым черствым образом пресек ее излияния. Правда, существовали еще приятельницы, Оливия Кредуэлл и Тереза Тиссо. Но хотя Кресси восхищалась обеими, они, мало того что замужем, были намного старше ее. А также косвенно повинны (хотя и не подозревали об этом), в нынешнем ее несчастном положении. Поэтому более близкая по возрасту наперсница оказалась для девушки сущей находкой.

— То есть, лейтенант Ларримор, — поощрила ее продолжать Геро.

— Да. Понимаешь, он… мы… ну, он мне нравился. То есть, нравится. И я уверена, что нравлюсь ему, правда, он ничего не говорил об этом. Но очень часто заходил к нам, когда его корабль стоял в порту, и…

Кресси в нерешительности умолкла, сморщила лоб и надула губы, будто обиженный ребенок.

— Вы поссорились? — спросила Геро.

— М-можно сказать — да. Он заявил, что не следует мне бывать часто у сестер султана, а я ответила, что буду бывать там, сколько захочу, и у него нет права читать мне мораль или указывать. Да и никаких прав! Тогда он сказал, что говорит так, поскольку не хочет видеть меня втянутой в неприятности, и если я не понимаю, что делаю, то Оливия с Терезой должны понимать.

— А что ты делала? — с любопытством спросила Геро.

— Ничего, — ответила Кресси, — ничего совершенно!

И вызывающе добавила:

— Однако скажу тебе откровенно, Геро, если бы я могла что-то сделать, то сделала бы. Видишь ли, дело вот в чем…

Судя по несколько бессвязному рассказу, мадам Тиссо, жена француза-торговца, и ее приятельница миссис Кредуэлл, вдовая сестра Хьюберта Плэтта, сотрудника английской восточно-африканской торговой компании, представили Кресси и ее мать младшей единокровной сестре султана Салме. Саида Салмс, дочь покойного султана, имама Саида от наложницы-черкешенки, в отличие от многих других старших и более консервативных дам правящего дома Занзибара, не просто очень интересуется европейскими женщинами, но и стремится познакомиться с ними. Держалась Салме застенчиво, но дружелюбно, через нее Кресси познакомилась с другими царственными дамами и, в конце концов, заодно с мадам Тиссо и миссис Кредуэлл стала горячей сторонницей младшего брата и законного наследника султана, сеида Баргаша ибн Саида.

— Правда, я ни разу не встречалась с ним, — призналась Кресси, — он не заходит к сестрам, когда я у них — ты не представляешь, до чего строги арабки в отношении приема гостей-мужчин. Гораздо строже нас. Поднимают из-за этого нелепейшую суматоху, хотя многие из них ужасно толстые, старые; невозможно представить, чтобы мужчина хоть сколько-нибудь заинтересовался ими. Однако послушать их, так все они прекраснее дня, а все мужчины — чудовища. Конечно, некоторые из них действительно прекрасны. Например Чоле, единокровная сестра Салме. Матерью Чоле тоже была рабыня-черкешенка, иона просто красавица, ты не представляешь, Геро. Как принцесса из «Тысячи и одной ночи». Потом Меже — еще одна сестра…

Было ясно, что сентиментальная и романтичная Кресси оказалась полностью под влиянием прекрасных сестер султана, хотя они, судя по всему, собирались свергнуть Маджида и посадить на его место законного наследника.

— Понимаешь, Баргаш будет гораздо лучшим султаном, чем Маджид, — с серьезным видом объяснила Кресси. — Даже папа так считает.

— То есть дядя Нат знает обо всем этом? — спросила пораженная Геро.

— О, нет-нет. Но я слышала от него сотню раз, что Маджид слабый, разгульный и никуда не годный правитель. А что принц Баргаш совсем не такой, знают все. Я однажды видела его на большом приеме во дворце, он действительно очень красив. Смуглый, конечно, но отнюдь не в той мере, как можно вообразить. В их семье это не редкость. Чоле и Салме совершенно светлые. Знаешь, Геро, ты их полюбишь. Они такие очаровательные, грациозные и… Но Дэн — то есть, лейтенант Ларримор — сказал, что очень часто видеться с ними — большая ошибка, так как они играют с огнем, а я по возрасту не могу понимать, что происходит. Что он предостерегает меня лишь ради моего блага. Потом мы поссорились, в конце концов он ушел из дома, а на другое утро его корабль отплыл, и больше я Дэна не видела.

— Но ты виделась с ним сегодня утром, — сказала Геро.

— Не для разговоров. А он, увидев меня, лишь отвесил холоднейший поклон, словно я старая неряха, вроде миссис Кили. Поэтому и я держалась холодно, даже не смотрела на него. Однако, если у него хоть капля… чувства, он извинится передо мной.

— Тебе уж пора знать, — твердо сказала Геро, — что англичане никогда не извиняются, так как всегда считают себя правыми. На твоем месте, Кресси, я больше бы не общалась с ним. Ведь есть же тысячи, миллионы американских парней, которые гораздо симпатичнее и любезнее его.

— Только не на Занзибаре, — уныло ответила Кресси.

Она с минуту думала, наморщив лоб, потом возмущенно сказала:

— Все они на стороне султана. Я имею в виду англичан. Этот надутый старик, полковник Эдвардс, супруги Кили и Плэтты. Оливия — единственное исключение, так как обладает добрым характером и впечатлительностью. А все остальные за Маджида, лишь потому, что он старше, чем Баргаш, и правит, а британцы не терпят перемены порядков, если только не меняют их сами. У них совершенно нет воображения, им плевать, что Маджид никуда не годен, а принц мог провести давно назревшие реформы.

Геро сама отправилась на Занзибар с мыслью о реформах и не забыла того, что говорил Жюль Дюбель о нынешнем султане. Однако не сдержалась и заметила — история показывает всех наследственных правителей ограниченными тиранами. Как же можно быть уверенной, что, придя к власти, младший брат окажется лучше старшего?

— Потому что так говорят его сестры, — вспыхнув, ответила Кресси. — Они знают их обоих, как я знаю Клея. По их словам, Маджид никуда не годится, он хочет только пьянствовать, транжирить деньги и… и устраивать оргии с такими людьми, как Рори Фрост. Папа говорит, капитан «Фурии» закадычный друг Маджида, постоянно пропадает во дворце, и полковник Эдвардс должен положить этому конец. Но вряд ли он это сделает, поскольку Фрост тоже англичанин. Я говорила тебе, что все британцы на стороне султана. Даже Дэн, вот почему он хочет, чтобы я реже виделась с принцессами. Он просто поддерживает своих, как и все они!

— Он не станет поддерживать капитана Фроста, — задумчиво сказала Геро. — Фрост не нравится ему так же, как дяде Нату и Клею. Даже еще больше.