— Геро, дорогая, не плачь! Пожалуйста. Это все недоразумение. Клей определенно не желал обидеть тебя.

— Я не плачу! — гневно ответила Геро, упав ничком на кровать и уткнувшись лицом в подушку. — А желать он желал!

Ей хотелось, чтобы Кресси ушла. Или куда-нибудь уйти самой. Все оказалось не так. Плыть сюда не стоило. В конце концов, они были правы — дядя Джошуа, тетя Люси Стронг, мисс Пенбери и все пожилые Крейны, пророчившие ей, покачивая головами, несчастье. Они предупреждали, что она еще пожалеет о своем упрямстве и безрассудстве, а она не слушала их, потому что хотела путешествовать, повидать мир. Увидеть Занзибар. Увидеть Клейтона.

Как мог Клейтон дойти до того, чтобы так разговаривать с ней? Как мог? Геро стукнула кулаком по подушке и догадалась, что дверь открылась еще раз, потому что услышала слезный, но властный голос тетушки;

— Уйди, Кресси. Я уверена, Геро сейчас не до разговоров с тобой. Оставь ее в покое. Вот молодчина.

Кресси неохотно вышла. Геро села, немного стыдясь себя, потом, избегая настороженного взгляда тети, подошла к умывальнику, смочила платок в розовом кувшине и утерла Гневные глада и горящие щеки. Тетя Эбби вкрадчиво сказала:

— Постарайся понять Клейтона, милочка. Он был вне себя от горя. Ты не представляешь, какое потрясение мы пережили, когда судно прибыло, и нам сказали, что ты утонула. Особенно Клей, он так привязан к тебе, милочка. Так тебя любит. Ты ведь знаешь это, правда?

— Нет, не знаю! — нетвердым голосом ответила Геро. — Раз обвиняют меня в… Как мог он говорить подобные вещи? Если так обо мне думает…

— Но, милочка, — с дрожью в голосе заговорила тетя Эбби, не догадываясь, что перефразирует слова, которые в ту минуту произносил ее сын, он не имел в виду, что это твоя-вина. Понимал, что ты не могла воспрепятствовать… ничему.

— Вот как? — ответила Геро, сверкая глазами. — Дело в том, что там нечему было препятствовать. А если и пришлось, воспрепятствовала бы, будьте уверены!

Тетя Эбби, покраснев, торопливо заговорила:

— Ты не знаешь, о чем говоришь, милочка. Есть вещи, которых незамужние совершенно не понимают — Клей догадался бы об этом, если бы подумал. Видимо, его расстроило, что ты защищала Фроста. Но мне твое отношение вполне понятно. Естественно, ты испытывала к этому человеку благодарность; и я вполне готова поверить, что держался он с тобой в высшей степени прилично.

— Тут вы ошибаетесь, тетя. Он был грубым, несносным, имел наглость обращаться со мной, словно я десятилетняя — и ничего собой не представляю.

Негодование в голосе племянницы внезапно вызвало улыбку, осветившую встревоженное лицо тети Эбби, и она заговорила с веселой дрожью в голосе:

— Правда, милочка? Что ж, по крайнец мере, это лучше, чем стать предметом ухаживания.

— Ухаживания? Вряд ли Фрост знает это слово!

— Яне имела в виду настоящее, — укорила ее тетя. — У меня была мысль — ну, просто предположим, он бы поцеловал тебя?

— Он меня поцеловал, — лаконично ответила Геро.

— О нет! — произнесла тетя Эбби совершенно другим голосом.

— Но совсем не так, как вам представляется, — зло досказала Геро. — Он отнюдь не был любезным и находил меня совсем не привлекательной. Думаю, поступок его объясняется тем, что он просто жалел меня.

— О Господи! — простонала тетя Эбби, беспомощно шаря вокруг в поисках нюхательной соли. — Да, конечно, жалел. Но я надеюсь, Клею ты этого не скажешь. Я имею в виду, о поцелуе. И никому другому. Об этом нужно молчать. Люди не поверят… то есть, подумают…

— Конечно же, самое худшее. Можете не говорить мне этого, тетя Эбби. Видимо, я должна счесть себя польщенной вашей с Клеем готовностью поверить, что мое очарование побудило капитана Фроста покуситься на мою добродетель. Однако правда заключается в том, что он не находил во мне ни малейшего очарования и ничуть не интересовался ни мной, ни моей добродетелью. Он считал меня помехой. И он был прав! Я мешала ему.

Геро вернулась, села на край кровати и, теребя в руках мокрый платок, сказала:

— Он занимался каким-то делом, не хотел, чтобы я знала, каким, и, поверьте, тетя, отнюдь не был доволен моим пребыванием на борту! Даже запирал меня дважды в каюте, чтобы я не увидела того, что ему хотелось скрыть от меня.

— Запирал? — переспросила возмущенная тетя Эбби. — Какая неслыханная наглость! Чем он мог заниматься?

К сожалению, не знаю. Видимо, что-то перевозил тайком — рабов, опиум или какую-то контрабанду. По-моему, он способен на все. И должна сказать, тетя Эбби, не могу не согласиться с Клеем, что лучше б меня спас кто угодно, чем этот… этот работорговец! До чего унизительно быть признательной обыкновенному преступнику, притом за то, чего бы не случилось, умей он управлять своим судном.

Геро ненадолго погрузилась в угрюмую задумчивость, потом складки на ее лбу разгладились, она порывисто поднялась, обняла расстроенную даму так горячо, что у той сбился набок чепец, и с раскаянием сказала:

— Нет, это не совсем так. Я тоже виновата и жалею об этом. Нельзя было выходить на палубу в такую погоду. Я причинила вам уйму неприятностей и вела себя дурно. Клей, конечно, не собирался меня оскорбить. Он просто вышел из себя как и я сама. Давайте предадим все это забвению и будем искренне радоваться, а не затевать склоки и споры.

Тетя Эбби облегченно вздохнула и, обняв племянницу с не меньшей горячностью, сердечным тоном сказала:

— Правильно, мое милое, разумное дитя. Клей попросит прощения, и больше не будем об этом вспоминать. Думаю, милочка, тебе следует провести хотя бы неделю дома, пусть синяки и царапины заживут до того, как ты познакомишься с кем-то из нашей общины. Мы пригласим доктора Кили, пусть посмотрит, чем можно тебе помочь, а всем объявим, что тебе необходим покой и отдых; все это прекрасно поймут. Может, попробуем ореховую мазь?…

Тетя Эбби поспешила к своим мазям и лосьонам, но едва она удалилась, вошла ее дочь.

— Геро, это правда? — спросила она с волнением и страхом. — Рори Фрост действительно поцеловал тебя?

— Кресси, ты подслушивала у двери, — упрекнула ее Геро. — Это очень дурно, и я расскажу твоей матери.

— Ты не пойдешь на подобную низость, — уверенно заявила та. — Пойми> ничего другого мне не остается. Меня всякий раз выгоняют из комнаты, едва кто-то заговорит о чем-то, хоть слегка интересном. Ты не представляешь, как это неприятно. В конце концов, я уже не ребенок. Мама в моем возрасте уже была замужем за отцом Клея; но я однажды слышала, как она говорила Оливии Кредуэлл, что девушка должна быть не только невинной, но и совершенно несведущей в некоторых делах. Какой вздор! Я совершенно не согласна, что нужно быть невеждой, и мне ничего больше не остается, как подслушивать. Ты должна это понять.

— Это некрасиво, — сказала Геро суровым тоном.

— Зато разумно. И если б я не подслушивала, то не узнала бы, что тебя поцеловал капитан Фрост. Я так надеялась, что ты выйдешь замуж за Клея, но теперь тебе, наверно, придется выйти за него.

— За кого? — спросила ничего не понимающая Геро.

— За Рори Фроста, конечно.

— За этого… этого пирата! С какой стати? Кресси, о чем ты говоришь?

— Геро, но раз он поцеловал тебя…

— Если воображаешь, что девушка должна выходить за любого, кто ее поцелует, то ты мало подслушиваешь за дверями! — решительным тоном сказала Геро.

Кресси торопливо оглянулась через плечо и, понизив голос до шепота, спросила:

— А что, если у тебя будет ребенок?

Ее кузина с хохотом рухнула на оттоманку, а Кресси со смертельной бледностью на лице заявила:

— Не вижу ничего смешного. Все знают, что можно иметь ребенка и не выходя замуж, и что все дело в поцелуях.

— Кресси, дорогая, — попросила Геро, переводя дыхание, — сгони это выражение с лица. Ты выглядишь, как Клей, когда я рассмеялась в гостиной, а я не насмехалась ни над тобой, ни над ним. Но неужели ты ничего не видишь своими глазами? Я имею в виду животных и прочее? Да нет, от одного только поцелуя ребенка не будет» Ведь и Клей однажды меня поцеловал, да и ты наверняка целовалась под омелой с десяток раз.