— Знаю. Он говорит, что Рори Фрост позорит нацию. Казалось бы, это должно ему показать, как отвратителен султан, раз в друзьях у него такой человек. Однако ничего подобного. Дэн ничуть не лучше полковника Эдвардса, и мне хотелось бы знать, кто сказал ему, что я вижусь с принцессами; и вообще, какое ему дело до этого… я не хочу, чтобы за мной шпионили, говорили, что мне можно и чего нельзя. Раз папа не возражает, не понимаю, с какой стати Дэну…

Кресси умолкла, закусила губу и после краткой паузы сдержанно сказала:

— Конечно, папа не знает, о чем мы разговариваем, но ничего не имеет против моих визитов в Бейт-эль-Тани. Взрослые, — добавила девушка (несмотря на недавнее утверждение, что уже не ребенок, она продолжала думать о старших по-детски), — должны очень внимательно относиться к таким вещам, а папа лишь говорит, что это не мое дело. Но я считаю, что помощь населению должна быть делом каждого. Разве не так?

— Конечно, — решительно поддержала ее Геро, не сознавая, что горячность ее подружки объясняется не искренним желанием помочь «населению», а мгновенной уверенностью, что любой приятель капитана Фроста является ipso facto[10] отвратительным типом, совершенно непригодным оставаться у власти.

Если б в разговоре не затрагивался капитан Фрост, Геро скорее посчитала бы секреты кузины пустячными, а горячую поддержку смуглого принца, который стремится узурпировать трон — поводом для увеселения. Однако фамилия англичанина-работорговца представила все дело в совершенно ином свете, поскольку возбудила ее враждебность и стремление прийти на помощь другим.

Неужели, задумалась она, все это идет по Божьей воле? Если да, то даже ее ужасное падение с палубы «Норы Крейн» находит свое место в общем замысле, иначе она знала бы очень немного об Эмори Тайсоне Фросте и «Фурии». А тут, узнав его, что он стал другом султана Маджида с недоброй целью, и чем скорее будет разрушен их порочный союз, тем лучше.

Разгульный Рори наверняка действует как подручный султана, возит рабов то ли с острова, то ли на остров к общей с ним выгоде. В таком случае неудивительно, что лейтенант Ларримор до сих пор не настиг его, поскольку противостоять такому партнерству трудно. У султана большая власть, полиция его либо закрывает глаза, либо равнодушно смотрит на действия Фроста, и, вполне понятно, наглый капитан «Фурии» продолжает процветать, а все попытки привлечь его к ответу кончаются неудачей. Однако если мечтающий о троне Баргаш нетерпимо относится к своему беспутному брату, то должен столь же нетерпимо относиться и к его беспутному другу. Следовательно, Падение султана повлечет за собой падение Эмбри Фроста…

«Упрекнуть в неблагодарности меня нельзя, — успокаивала Геро свою совесть, — но необходимо быть справедливой». Беспринципные негодяи вроде капитана Фроста являются позором белой расы, угрозой обществу и дурным примером для непросвещенных язычников, а им — видят Бог и Геро Холлис — необходимо покровительство Запада. Пожалуй, ей не удастся вернуть свободу рабам, но все же она сможет нанести удар по всей этой отвратительной системе, избавив остров от работорговца. Если это повлечет за собой поддержку принца Баргаша и помощь в свержении султана Маджида, она вполне готова к этому. Совершенно ясно, что «население» очень выиграет, если нынешний правитель и его друг лишатся всяческой власти.

— А ты уверена, — спросила Геро, пораженная внезапной неприятной мыслью, — что они не жаждут крови султана? Не готовят его убийства или чего-то в этом роде? Тебе известно, на что способны жители Востока.

— Господи, да что ты! — возмущенно ответила Кресси. — Он же их брат. Во всяком случае, единокровный. По-моему, матери у всех них разные. Гарем, понимаешь. И., всякие там наложницы. — Кресси покраснела и торопливо продолжала: — Они вовсе не думают убивать Маджида. Хотят свергнуть его, а когда султаном станет Баргаш, Маджвд получит пенсию и уедет куда-нибудь на материк, в Дар-эс-Салам, где он построил себе новый дворец, истратив громадные деньги.

Геро не поняла наивности этого заявления; она, как и ее кузина, почти не знала истории сеидов Маската и Омана (да и вообще восточных владык) и уже совсем забыла утверждение капитана Фроста, что братоубийства покрыли страницы подобных хроник ужасными кровавыми пятнами. Слова Кресси показались ей вполне убедительными, и она поверила им без колебаний. Сестры султана явно заботятся о Справедливости и Общем Благе, поэтому достойны ее поддержки, теперь нужно лишь убедиться, что их брат Баргаш действительно может править.

Любая другая девушка в такой день забыла бы о политических проблемах ради личных. Однако Геро Холлис была из более крутого теста и, более того, сознавала в себе высокое предназначение. Странные, высокие арабские дома, жестокий, прекрасный, ужасающий остров, ее фантастическое спасение от смерти и недавние непростительные замечания Клейтона казались незначительными в сравнении с перспективой нанести удар по отвратительному институту работорговли. «Я всегда знала, что мне найдется дело на Занзибаре», — подумала девушка с глубоким удовлетворением.

Она совершенно забыла о Клейтоне и не услышала, как он постучал. Дверь открыла Кресси.

— Нет-нет, Клей, тебе нельзя, — запротестовала она, потрясенная перспективой появления мужчины в дамской спальне ничуть не меньше, чем любая звезда гарема в подобных обстоятельствах. — Да, я скажу ей.

Она плотно закрыла дверь и шепотом спросила;

— Это Клей, что сказать ему? Он хочет тебя видеть. Наверно, чтоб извиниться.

— Скажи, я спущусь через пять минут, — ответила Геро.

Спустилась она почти через двадцать, правда, за это время Клейтон подготовил оправдания и облек извинения в приемлемую форму. Все было прекрасно, но закончил он тем, что в доказательство своего раскаяния присоединился к благодарственному посланию отчима, с которым доверенный служащий-араб отправился в городской дом Фроста.

— Должен сказать, я сделал это вопреки своему желанию, — откровенно признался Клейтон. — Однако, поскольку, он, кажется, обращался с тобой вполне терпимо, я счел, что без этого обойтись нельзя.

Слова его напомнили Геро недавний разговор, с Фростом, и она взволнованно сказала:

— Но ведь дядя Нат собирался зайти к нему лично и сказать, как я… как мы благодарны? Если подумать, чем мы ему обязаны, то просто отправить письмо…

— Устное послание, — поправил Клейтон. — Извини, Геро, но, кажется, вся сложность положения тебе до сих пор непонятна. Ты, конечно, считаешь нас черствыми и неблагодарными, однако мы должны думать и о своем официальном положении. Поэтому решили, что, пусть это покажется нелюбезным, нельзя давать в руки беспринципному правонарушителю то, что может оказаться поводом предъявлять к тебе какие-то притязания.

— Клец, но Ведь у него нет ко мне никаких притязаний. Я обязана ему…

— Ничем ты ему не обязана, — резко перебил Клейтон. — Капитан Фуллбрайт ясно сказав, что судно Фроста было совершенно неуправляемо, и лишь удача с Божьей милостью спасли «Нору Крейн» от столкновения. И ты сама говорила, что если б волна не бросила тебя на снасти «Фурии», тебе бы никак не удалось спастись. Фрост сам виноват, что тебя смыло в море, и спасло тебя Провидение, а не он. А если бы капитан Рори хоть чуть-чуть считался с нашими чувствами, то немедленно доставил бы тебя на Занзибар, избавил бы нас от горя и душевных страданий. Думаю, он совершенно ничем не поступился, и лично я нахожу его бессердечную медлительность непростительной.

— Да, я… я все понимаю, — промямлила Геро. — Однако же он послужил орудием Провидения в спасении моей жизни, и мы не можем этим пренебречь. К тому же, как ты сам говорил, он при желании мог вести себя по отношению ко мне очень дурно.

— Он бы дорого заплатил за подобную попытку, — резко ответил Клейтон. — Нет, Геро. С твоей стороны очень великодушно испытывать благодарность к человеку, ничем, в сущности, ее не заслужившему, и, хорошо зная тебя, я не сомневаюсь, что ты уже выразила необходимую признательность. Но если кого-то из нас увидят входящими в его дом, особенно, когда никто не знает, что ты находилась на его судне, это вызовет массу пересудов. Нельзя, — подытожил Клейтон, — коснуться дегтя и не испачкаться.