Эта история начинается в кульминационный момент для Великобритании и всей Западной Европы, к удивлению западных исследователей. Недавний учебник, основанный на курсе лекций в Московском государственном университете[906], указывает, что первый российский профессор права, С. E. Десницкий (1740—1789), был продуктом не столько французского просвещения и таких мыслителей, как Дидро и Руссо, сколько просвещения шотландского.

Десницкий учился в Шотландии с 1761-го по 1767 г. под руководством Адама Смита и других учёных. Он получил докторскую степень по гражданскому и церковному праву в Университете Глазго. На него оказали большое влияние идеи шотландского просвещения, особенно философия Дейвида Хьюма, и особенно шотландское внимание к традициям и принципам римского права — центр новаторской работы Элана Уотсона по юридическим трансплантациям[907]. В 1768 г. Десницкий посылает Императрице Екатерине II своё «Представление об учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», написанное на основе длительных исследований, проведённых в Шотландии. Его предложения, однако, были совершенно неприемлемы, и работа была отправлена в архив. Помимо прочих радикальных идей, Десницкий выступал за отмену крепостничества. Он пережил отклонение Екатериной этих идей, и стал полным профессором юриспруденции в 1777 г., вскоре после восстания Пугачёва. Он издавал книги, знакомящие россиян с идеями Адама Смита и Джона Миллара. По распоряжению Екатерины, он перевёл на русский том 1 «Комментариев» Блакстоуна; перевод был издан в Москве в 1780—1783 гг. Его курсы включали историю российского закона, Пандекты Юстиниана, сравнение римского и российского права[908]. Он умер в год Французской революции и Декларации прав человека и гражданина.

Надо заметить, что Десницкий не занимался простым переносом уже существующего западного либерализма в Россию. Период его работы совпал по времени с идейным бунтом против самовластия как в Англии, так и в России. Десницкий родился всего через несколько лет после Томаса Пейна[909]. Гораздо более известный Радищев, таким образом, в своих взглядах опирался на Десницкого и на Пейна. В 1790 г. он опубликовал своё скандальное «Путешествие из Петербурга в Москву», которое стало мощным манифестом за отмену крепостного права, за что он был немедленно арестован Екатериной II. Затем она заменила вынесенный ему смертный приговор десятилетней ссылкой. В 1796 г. Павел I позволил ему вернуться, а Александр I даже пытался привлечь его к законодательной деятельности. Однако было ясно, что либеральные идеи Радищева были так же неприемлемы для самовластной аудитории, как и идеи Томаса Пейна для английской монархии. В 1802 г. Радищев покончил жизнь самоубийством.

Несомненно, политическая реакция была в России ещё сильнее, чем в Британии. Поражение восстания декабристов в 1825 г. загнало просвещение и либеральные размышления о правах глубоко в подполье. В. С. Соловьёв (1853—1900) был следующим россиянином, глубоко размышлявшим над вопросами прав. Он, как и Радищев, не был юристом, и его подход, будучи предан ценностям просвещения, имел специфическую религиозную окраску. Такой духовный, идеалистический взгляд характерен для российского дискурса прав и представляет собой специфический и уникальный вклад. Б. Н. Чичерин (1828—1904) был первым юристом, решавшим вопросы либерализма в связи с законом и правами. Он выступал за конституционную монархию и сильное государство, и был в серьёзной оппозиции к Александру Герцену — писателю, который провёл значительную часть своей жизни в эмиграции в Англии. Он, однако, привлекал и российский и европейский опыт и традиции. Другой юрист, П. И. Новгородцев (1866—1924), был образцовым представителем теории естественного права, кантовского подхода к вопросам взаимоотношений индивида и права. Он также находился под сильным влиянием российского духовного наследия. Одним из последних сторонников этой тенденции был Н. А. Бердяев (1874—1948), член группы «Вехи», ключевой сборник статей которой вышел в 1909 г., вызвав энергичнейшую критику равно марксистов и либералов. Несколько странно, что Бердяев, религиозный философ, появляется в учебнике по правам человека. Для Бердяева, неотчуждаемые права человека были формой выражения и земного существования (в «царстве Кесаря») личной свободы, коя есть трансцендентальный (и божественный) феномен «царства Духа». В книге «Новое религиозное сознание и общественность» Бердяев писал: «Декларация прав Бога и декларация прав человека есть одна и та же декларация…».

Момент, который я хочу заострить этим кратким обзором,— что есть характерно российский подход к правам человека, оправдывающий внимательное изучение западными специалистами. Это — мыслители первого разряда. Кроме того, изложенное выше достаточно, чтобы показать, что, в то время как возможно говорить о российской культуре, и даже о российской юридической культуре, было бы серьёзной ошибкой игнорировать сложное и динамическое взаимодействие российских и западноевропейских — особенно шотландских! — истории и традиций.

Я хочу указать на три момента, в которых выше уже была отмечена динамика изменения, приводящего к тесной взаимосвязи элементы реставрации и трансплантации.

Первый касается работы Конституционного суда. Вся юриспруденция Европейского суда ныне есть часть российского права, и на неё всё чаще ссылаются в российских судах. Во многих случаях в связи с индивидуальными правами человека российский Конституционный суд опирался на международные стандарты. В одном из самых поразительных примеров Суд добился значительного прорыва в осуществлении международного правосудия. Это было дело Маслова, разрешённое 27 июня 2000 г.[910] Дело касалось конституционности статей 47 и 51 Уголовно-процессуального кодекса, а обсуждалось право на защитника после задержания. Согласно УПК, задержанный как «подозреваемый» или «обвиняемый» имеет право на защитника. Но это не так для человека, доставленного в отделение полиции для допроса как «свидетеля», даже при том, что его присутствие обеспечивается принудительно и вполне может привести к его превращению в подозреваемого или обвиняемого.

Суд не только сослался на статью 14 МПГПП и статьи 5 и 6 ЕКПЧ, но и впервые процитировал решения Европейского суда по правам человека. Шесть дел, к которым он обратился, были Куаранта против Швейцарии[911], Имбрьошия против Швейцарии[912], Джон Марри против Великобритании[913], Девер против Бельгии[914], Экле против Федеративной Республики Германии[915] и Фоти против Италии[916]. Правовое обоснование в деле Маслова демонстрирует, что не только МПГПП и ЕКПЧ, но и решения Европейского суда по правам человека являются теперь существенными частями российской юридической системы. Это также демонстрируется не только постоянной ссылкой на Конвенцию в новейших комментариях и пособиях, но и тем фактом, что каждый судья в России теперь получает двухтомное собрание 100 прецедентных дел, разрешённых Европейским судом по правам человека, изданное в 2000 г., с прилагающимся всеобъемлющим компакт-диском[917]. Вышли первые два тома дел российского Конституционного суда (под редакцией судьи Морщаковой). Первый, содержащий решения за 1992—1996 гг., был издан в 1997 г.; а второй, содержащий решения за 1997—1998 гг., дошёл до книжных магазинов в апреле 2000 г.