Несмотря на подписание в 1997 г., Великобритания не приблизилась к ратификации. 13 января 2005 г. тогдашний министр, Берт Рэммелл, дал письменный парламентский ответ, что Великобритания подписала, но ещё не завершила процесс ратификации нескольких конвенций Совета Европы с 1997 г., включая Социальную хартию (пересмотренную)[805]. Он не привёл никакой причины, но в 2003 г. ответил, что «департамент труда и пенсий рассматривает вопрос, как будет функционировать пересмотренная Хартия и, с другими заинтересованными департаментами и деволюционированными администрациями, обдумает условия исходной Хартии в контексте будущих решений о ратификации пересмотренной Хартии»[806]. Неизвестно, когда Великобритания ратифицирует её. Россия подписала её в 2000 г., но весьма вероятно, что ратифицирует раньше Великобритании.

Ясно, что для Великобритании — как и для Соединённых Штатов, которые до настоящего времени не ратифицировали даже ООНовский Пакт об экономических, социальных и культурных правах 1966 г.— ключевой аргумент заключается в том, что только гражданские и политические права подлежат судебному рассмотрению. Ибо, согласно классическому принципу общего права, не может быть права, если нет никакого судебного средства, а из этого следует, что социально-экономические права — не права человека. На деле, утверждаю я, это — второе поколение прав, социально-экономических, на которых только и может базироваться социальная справедливость. Как показывают Черчилл и Халек, этот аргумент больше не заслуживает никакого доверия. Они отмечают, что рассуждение ведётся следующим образом. Экономические и социальные права — часто прогрессивны по характеру, и многие из таких прав «…изложены слишком неточным языком, чтобы быть обеспечены правовой санкцией в судебном порядке»[807]. Однако они напоминают нам, что индийский Верховный суд и южноафриканский Конституционный суд уже имеют юриспруденцию по существу в отношении обязательств, налагаемых конституциями Индии и Южной Африки, «многие из которых изложены в терминах, подобных находящимся в договорах, защищающих экономические и социальные права, в которых они определили не только обязательство, но также и средство»[808]. Таким образом, ясно, что социально-экономическим правам не присуще ничего такого, что бы исключало судебное определение их содержания.

Также важно отметить включение в Социальную хартию (пересмотренную) права коллективной жалобы. Ещё один аспект столкновения между либеральными правами человека — глубокая антипатия на Западе, и, в частности, в Великобритании, к коллективным или групповым правам, тема, которую я рассматриваю в этой книге в другом месте. Для Джона Пэкера, например,— а он был советником Верховного комиссара ОБСЕ по правам человека и одним из самых серьёзных теоретиков и практиков прав меньшинств,— философия прав человека обязательно либеральна и индивидуалистична, так что всякая коммунитарианистская тенденция ведёт к национализму, который является «по своему существу конфликтопорождающим»[809]. Великобритания ратифицировала Рамочную конвенцию о защите национальных меньшинств Совета Европы 1994 г., но на том базисе, что британское право не признаёт существования национальных меньшинств, а просто право индивидов не подвергаться дискриминации.

Однако легко видеть, что социальная справедливость никогда не будет исключительно вопросом индивидуальных прав. Группы, коллективы, меньшинства всегда будут наибольшей частью её предмета. Игнатьев замечает, беря за пример курдов, что «слишком долго права человека виделись как форма аполитичного гуманитарного спасения для угнетаемых индивидов»[810]. Но Игнатьев решительно придерживается индивидуализма. Согласно его образу мышления, «…права человека — только систематическая программа „негативной свободы“, набор инструментов против угнетения, набор инструментов, которые индивидуальные агенты должны быть свободны использовать так, как считают целесообразным, в более широких рамках культурных и религиозных верований, которыми они живут».

Но есть аспект отношений между правами человека, которых Великобритания не избежала.

Несмотря на то, что я сказал выше, европейский подход к правам человека не был просто артефактом «Холодной войны». Это — одна из причин, по которой Великобритания, несмотря на своё отличительное наследие общего права, оказалась способна постепенно и неохотно, но принять Европейскую конвенцию. И, как правительству время от времени приходится осознавать, учреждения государства всеобщего благосостояния и сильный коллективизм в Великобритании глубоко укоренены. Как отметил профессор Дейвид Фельдман, юрисконсульт парламентского Совместного комитета по правам человека в 2000—2004 гг., «…подход Конвенции намного больше гармонирует с чрезвычайно коллективистским культурным наследием, формирующим часть фундамента, на котором развилось и должно возводиться государственное устройство Великобритании»[811].

Это означает, что защита по Конвенции многих прав первого поколения, гражданско-политических, сочетается и уравновешивается правом правительства вмешаться, делая это с законной целью в интересах общества, согласно закону и пропорционально его цели. Это не относится к правам на жизнь и на свободу от пыток, но совершенно точно относится к правам на личную свободу и справедливый суд, уважение семьи и частной жизни, к свободам совести, выражения и объединений. Особенно в отношении свободы выражения, этот подход не мог более резко отличаться от американских традиций «прав как козырей», говоря словами Роналда Дворкина. В Европе, по меньшей мере, права человека — всегда продукт баланса между интересами индивида и общества. Игнатьев также критикует «…бо́льшую иллюзию, что права человека выше политики, набор моральных козырных карт, функция коих состоит в прекращении и разрешении политических споров»[812].

Нигде это не обнаружилось более ясно, чем в деле Джеймс и другие против Великобритании[813], одном из самых странных случаев — по меньшей мере, для моих студентов из экс-СССР,— которые рассмотрел Европейский суд по правам человека. Джеймс был не кем иным, как попечителем владения герцога Уэстминстерского, а сам герцог был вторым заявителем. Герцог жаловался, что его конвенционное право на частную собственность было нарушено актом 1967 г. о реформе системы владения на правах аренды тогдашнего лейбористского правительства, позволившим его арендаторам в районе Белгрейвия выкупить свои дома. Соответствующее положение Конвенции утверждает, что «никто не может быть лишён своего имущества иначе как в интересах общества…». Суд был должен определить значение слов «интересы общества» в случае герцога и лейбористского правительства. При этом он использовал выражение «социальная справедливость» не меньше четырёх раз.

Привожу самые значительные отрывки. Обратите внимание на ссылку на «социальную справедливость».