Отчёт открыл новую страницу, рассмотрев возможность обвинения британских политиков и солдат в совершении военных преступлений, совершённых как часть преступного совместного предприятия:
«…В той степени, в которой совершённые отрядами США действия составили преступления против человечности или военные преступления, в нарушение статей 7 и 8 Римского статута, МУС может преследовать подданных Великобритании, которые отдавали приказы, подстрекали, побуждали, способствовали или содействовали или иначе помогали в их совершении или попытке совершения, включая обеспечение средств для их совершения. Необходимо, однако, доказать, что британские подданные знали, что эти действия совершались»[321].
Это привело нас к рассмотрению преступления агрессии. Римский статут в статье 5.1 идентифицирует агрессию как одно из преступлений в пределах юрисдикции МУС. Конечно, статья 5.2 говорит, что МУС не должен осуществлять свою юрисдикцию в отношении агрессии, пока не принято определение и не согласованы условия, при которых она может быть осуществлена.
Отчёт утверждал, что: «Ведение агрессивной войны считалось международным преступлением в Уставе Нюрнбергского трибунала в 1945 г., принятом Соединёнными Штатами Америки, Великобританией, Францией и Советским Союзом. Эти страны не могут теперь утверждать, что ведение агрессивной войны не запрещено как преступление в соответствии с международным правом»[322]. Таким образом, вынося заключение о совершении агрессии, МУС не осуществил бы юрисдикции в отношении агрессии, поскольку это не возлагало бы ни на какого человека ответственность за преступление. Это была бы просто констатация совершения преступного предприятия ведения агрессивной войны как предварительное обстоятельство для преследования преступных действий, над которыми он может осуществлять юрисдикцию,— а именно преступлений против человечности и военных преступлений. Это было бы похоже на то, что предсказано в статье 25.3.d Римского статута, возлагающей ответственность на человека, который:
«(d) любым другим образом способствует совершению или покушению на совершение такого преступления группой лиц, действующих с общей целью. Такое содействие должно оказываться умышленно и либо:
(I) в целях поддержки преступной деятельности или преступной цели группы в тех случаях, когда такая деятельность или цель связана с совершением преступления, подпадающего под юрисдикцию Суда; либо
(II) с осознанием умысла группы совершить преступление».
Это неизбежно привело нас к следующему выводу:
«Эти юридические условия, применимые согласно Римскому статуту, но знакомые большинству, если не всем системам уголовного правосудия, включая действующие в настоящее время в Великобритании, предназначены для развития превенции. Те, кто соучаствует в преступной деятельности с другими, ценности которых, возможно, не установлены на столь же высоком уровне, как их собственные, могут считаться ответственными за действия их „партнёров по преступлению“. Сообщники не должны избежать ответственности за преступления, совершённые как часть коллективного предприятия, просто заявив, что ответственность за наибольшее зло на их союзниках»[323].
Заключение
Вопрос военных преступлений, совершённых при вторжении в Ирак и его оккупации, и ответственности не только британских политиков за военные преступления, но и Великобритании как государства,— за нарушения прав человека, ведёт нас к следующей главе.
Глава 4
После Ирака — международное право прав человека в кризисе
Введение
Вторжение в Ирак и его оккупация представили чрезвычайный стресс для международного права в целом и права прав человека в особенности. Перед лицом грубой и беззаконной силы вся нормативность, кажется, улетучилась с международной арены. Однако, весьма вероятно, что в своё время Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) будет призван вынести приговор по жалобам, вызванным действиями Великобритании и, возможно, других европейских государств «Коалиции энтузиастов» (Coalition of the Willing). Моё утверждение в этой главе состоит в том, что в распоряжении ЕСПЧ уже есть существенные нормативные и юридические ресурсы и что посредством разрешения за минувшие годы дел (особенно чеченских) уже произошло полностью позитивное разъяснение отношений между Международным гуманитарным правом (МГП) и Международным правом прав человека (МППЧ). Однако, этот процесс, на мой взгляд, можно понять только в контексте колониальной и постколониальной вооружённой борьбы.
Чтобы показать это, я обращаю внимание на два пункта позитивной (очевидно) правовой доктрины; и более общую проблему прав человека, которым противостоят грубые, массовые и систематические нарушения.
Первый пункт доктрины — вопрос экстерриториального действия права прав человека. В нынешнем контексте это совсем не технический вопрос. Это — вопрос, может ли Великобритания быть осуждена в Европейском суде по правам человека (ЕСПЧ) за некоторые из её действий в Ираке, а конкретнее — за те действия, которые нарушают Европейскую конвенцию о защите прав человека (ЕКПЧ). Знаменательно (и не удивительно), что правовая доктрина по этому вопросу была разработана в отношении Турции и России.
Второй пункт соединяет Владимира Путина и Тони Блэра в нечестивую парочку. Технически проблема состоит в том, что война в Ираке, как и собственные войны России в Чечне, резко выпячивает скрытое доныне напряжение между международным правом прав человека (МППЧ) и международным гуманитарным правом (МГП), международным правом вооружённого конфликта. Действительно ли МГП есть lex specialis и вытесняет МППЧ в контексте международного или внутреннего вооружённого конфликта?
Общая рассматриваемая проблема следующая. ЕКПЧ и ЕСПЧ были разработаны как идеологический инструмент в контексте начала «Холодной войны»[324]. Великобритания очень неохотно приняла создание Суда, способного к вмешательству во внутренние дела и вынесению обязательных решений, но, в конце концов, согласилась в духе солидарности против угрозы коммунизма[325]. В первые три десятилетия работы ЕКПЧ механизмы Суда были главным образом призваны иметь дело с более или менее небрежными упущениями западноевропейских государств, в которых господство права и приверженность общепонятным принципам демократии не вызывали серьёзного сомнения. Даже многие североирландские иски против Великобритании не представали как результат серьёзного вооружённого конфликта. Только в 1990-х, с нахлынувшими волнами турецко-курдских исков, особенно касающихся разрушения деревень, а также многих чеченских исков против России, Суд был вынужден столкнуться с последствиями вооружённого конфликта для прав человека. Вопрос в том, эффективны ли или даже легитимны ли концепции и системы, разработанные в совершенно ином контексте полвека назад, когда Великобритания вторгается в Ирак и участвует в его оккупации.
Вспомним, что Великобритания уже бывала в Ираке прежде. Как указывает Джоул Рэйберн, в конце Первой мировой войны Великобритания захватила у Османской империи области Басры, Багдада и Мосула и в 1920 г. формально установила контроль над новой страной, согласно мандату Лиги Наций. В 1920 г. крупномасштабный шиитский мятеж стоил британцам свыше 2000 жертв, настроения в пользу вывода войск из Ирака стали нарастать. Поспешный выход Великобритании в 1932 г. повлёк рост насилия в Ираке, подъём диктатуры и катастрофическое обрушение всего, что британцы пытались там построить[326]. Может быть, история повторяется как фарс; но на сей раз есть международный механизм, который может призвать Великобританию к ответу за её действия.
