В этот момент к ним подошла Галвина, её шаги были быстрыми, а лицо слегка нахмуренным. Она глянула на грифельную доску клирика, на которой были видны ряды цифр и символов, и покачала головой.

— Знаешь, Лаврентий, — сказала она, сев рядом на бортик и глядя на морскую гладь, — лучше бы ты учился сражаться, а не вот этими глупостями занимался. Каждый мужчина должен уметь сражаться, защищать себя и свою семью.

Её голос звучал твёрдо, в нём чувствовалась сила привычки и убеждённость в том, что она говорит. Лаврентий, однако, остался спокоен и лишь пожал плечами, как будто её слова не задели его.

— Святая Матерь дала душам свободу воли, чтобы они сами избирали свой путь, — сказал он, смахивая мел с доски и убирая её. — Вот у вас в Астерии следуют догматам гелионизма. Там считается, что каждый мужчина должен уметь защитить семью и церковь, не так ли?

Галвина чуть прищурила глаза, её лицо помрачнело, а в кулаках дрогнули мышцы. Она была готова ответить резко, но Лаврентий продолжил:

— Я мог бы сказать, что это не сильно помогло Астерии отстоять независимость в последние годы, — произнёс он, не глядя на неё, словно обращаясь к морю. — Но говорить не стану, потому что это может глубоко обидеть.

Он поднялся со скамьи, пригладил сутану и, взяв свою доску подмышку, отправился вглубь корабля, оставляя Галвину и Элиару позади. Галвина посмотрела ему вслед, её лицо потемнело от гнева, но она не произнесла ни слова.

Элиара посмотрела на неё, чуть улыбнувшись, но в её глазах читался скрытый интерес.

— Знаешь, он прав, — сказала она, присаживаясь рядом с Галвиной на скамью. — В мире есть много разных сил, которые куда могущественнее, чем умение владеть мечом. Мы все выбираем свой путь, но не каждый путь ведёт к победе.

Галвина стиснула зубы, её взгляд был направлен на горизонт, где небо сходилось с морем. На мгновение она замерла, будто боролась сама с собой, а затем вздохнула, и её плечи расслабились.

— Всю жизнь я тренировалась и училась, — проговорила она, не глядя на Элиару, её голос стал тихим, почти шёпотом. — Пусть среди астерианцев не приветствуется, чтобы женщина занималась военным делом или магией. Но это был мой путь, и я думала, что сила и навыки помогут мне что-то изменить в этом мире. Но в итоге… этого оказалось недостаточно.

Она провела рукой по борту корабля, её пальцы коснулись шершавого дерева, и лицо на мгновение стало печальным.

— Видимо, на самом деле лучше забыть Астерию и начать жизнь с чистого листа в новом месте. Может быть, там я найду нечто, чего не смогла найти дома.

Элиара кивнула и посмотрела на неё с искренним сочувствием.

— Это нелегко: оставить прошлое за кормой, — сказала она тихо. — Но иногда это единственный способ двигаться вперёд. Мы все бежим от чего-то, Галвина. Но кто знает, может, где-то за горизонтом мы найдём то, что так долго искали.

На палубе шумели волны, и лёгкий ветерок пронёсся по лицам девушек, как шёпот моря. Корабль продолжал своё плавание, унося путников всё дальше вглубь холодных вод Светлого моря, навстречу неизвестности.

«Рыба-меч» медленно подходила к архипелагу Отчаянному, пробираясь сквозь легкий утренний туман, который окутывал маленькие скалистые острова. Море было спокойным, но над головой витал тонкий ветер, обещавший перемены в погоде. Вдали виднелся маяк — старый, изъеденный временем каменный столп, чей свет мерцал сквозь дымку. Его лучи пробивались сквозь серые облака, словно пытались вырваться из оков тумана и предупредить мореплавателей о невидимых рифах.

Лаврентий, Галвина и Торрик стояли у борта, глядя на приближающиеся островки. Лаврентий с лёгкой улыбкой и задумчивым взглядом наблюдал за мерцающим светом, держа свои руки на перилах. Галвина стояла рядом, её плащ развевался на ветру, а на лице читалась смесь интереса и лёгкой тревоги, как будто архипелаг пробуждал в ней давние воспоминания. Торрик, прищурившись, затянулся трубкой и выпустил струю сладковатого дыма, который ветер мгновенно унес в сторону.

На мостике стоял Драгомир с подзорной трубой, внимательно изучая острова. Он пытался разглядеть очертания домиков на самом крупном из островов, но туман и расстояние скрывали все подробности. Увидев троих наблюдателей, он отвлёкся от своего занятия и усмехнулся, опуская трубу.

— Ну что, начинающие морские волки, — сказал он, и голос его был ироничным, но беззлобным, — в первый раз маяк видите? Прямо как дети, что за морем ничего не видали.

Торрик слегка нахмурился, его густые брови сошлись на переносице.

— Я, знаешь ли, за свою жизнь десятки маяков видел, — пробурчал он, проводя трубкой по борту, оставляя на дереве след от золы. — Но на этом архипелаге я в первый раз. Есть в нём что-то особенное, не находишь?

Галвина, продолжая смотреть на мерцающий маяк, бросила вопрос через плечо:

— А почему, собственно, название такое: «Отчаянный»? Уж слишком оно… неприветливое.

Драгомир усмехнулся, его лицо озарилось светом ностальгии, и он скрестил руки на груди.

— Слово «отчаянный» как раз и отражает суть этого места, — пояснил он, кивая в сторону скалистых берегов. — Селиться здесь будет только по-настоящему отчаянный человек. Островки маленькие, бедные. Ничего, кроме скал и паршивых пастбищ. Но кто-то ухитряется жить: ловят рыбу, пасут коз и овец, вот и живёт тут десяток-другой семей. Ветра здесь сильные, а во время штормов острова заливает почти целиком. Смотришь на них и думаешь: как у них хватает храбрости остаться?

Лаврентий слегка наклонил голову, его взгляд стал задумчивым, словно он пытался представить жизнь на этих суровых берегах.

— Смелые люди, — сказал он, поднимая руку в жесте благословения в сторону виднеющихся вдали домов. — Пусть Святая Матерь благословит их труды и дарует им защиту от бурь. В такой земле прожить каждый день — это подвиг.

Драгомир усмехнулся, вспомнив старые дни, когда ему доводилось пить с местными жителями в одном из трактиров на этих островах.

— Смотрители маяка — тоже ребята весёлые, — добавил он, и его голос был полон ностальгии. — Как-то выпивал с ними. Рассказывали всякие байки о том, как ночью, в тумане, на берег выходит что-то странное… Но в то же время, гостеприимны, как никто. Выпивку нальют, рыбки закоптят, да ещё и байку расскажут — за уши не оттащишь.

В этот момент на палубу поднялся Глезыр. В одной лапе он держал компас, а в другой — небольшую бутылку вина, которую прикрывал своим грязноватым плащом от любопытных глаз. Его шаги были медленными и меланхоличными, и он явно наслаждался моментом, несмотря на утренний ветер. Он подошёл к группе и на мгновение замер, глядя на свет маяка, а затем сделал глоток вина, уставившись на горизонт с задумчивым видом.

— Согласно легенде, этот архипелаг — останки чудовища, — пробормотал он, и его голос звучал неожиданно тихо и грустно, словно он делился тайной, которую не часто рассказывают.

Торрик, выпуская очередное облако дыма из трубки, приподнял бровь и повернулся к крысолюду.

— И что это за чудовище такое? — спросил он с лёгкой насмешкой, но взгляд его был полон интереса.

Глезыр усмехнулся, его острые зубы блеснули в свете дневного солнца, а затем он тяжело вздохнул, будто собирался рассказать нечто особенно важное.

— Есть древняя байка, — начал он, качая головой, словно вспоминая что-то далёкое. — В давние-давние времена, когда Атоллия ещё не была тем, чем стала, жила здесь одна прекрасная дева по имени Сцилла. Она была влюблена в капитана корабля, человека храброго, но упрямого. И вот однажды он погиб в стычке в море с людьми с материка. Говорят, что Сцилла тогда обезумела от горя и гнева, проклиная всё человечество. Она обратилась к древним богам, требуя у них силы для мести.

Галвина чуть нахмурилась, её взгляд стал холодным.

— А что, боги тоже к ней прислушались? Как это обычно в легендах бывает?

Глезыр, не обратив внимания на её сарказм, продолжил, сделав ещё один глоток вина:

— Да, — его голос стал мрачнее, будто он рассказывал нечто такое, чему сам верил. — Боги услышали её мольбу и превратили в огромное чудовище, женщину-осьминога. Сцилла поплыла к берегам, топя на своём пути все корабли. Но нашёлся герой по имени Бьерн, он сел на своего пегаса, взял в руки волшебный лук и полетел сражаться со Сциллой. Они бились долго, пока море не покрылось кровью, но в конце концов Сцилла была сражена. Её тело окаменело и развалилось на куски, которые и стали архипелагом Отчаянным.