Элиара, вытирая слёзы, улыбнулась через силу, а Торрик усмехнулся и погрозил крысолюду кулаком.

— Ты, хвостатый, смотри, как шутишь! А то как-нибудь я тебя этим моим упрямством научу, — усмехнулся гном, и в его глазах мелькнуло что-то тёплое, почти дружеское.

На несколько минут напряжение в кают-компании слегка ослабло. Путники сидели за столом, пили вино и пытались хотя бы на миг забыть о том, что им пришлось пережить на проклятом острове. Но каждый понимал, что их путь ещё далеко не закончен, и впереди их ждут новые испытания, возможно, ещё более страшные.

Когда свечи догорели, и комната погрузилась в полумрак, Самсон поднял свой кубок, взгляд его стал серьёзным.

— За то, что мы выжили, — сказал он, и в его голосе слышалась тихая решимость. — И за то, что дойдём до конца, несмотря на всё, что встанет на нашем пути.

Кубки поднялись в едином жесте, и крошечный огонь надежды снова зажёгся в их сердцах, освещая им путь в ночи Бесконечного Океана.

Корабль «Рыба-меч» уже пару недель бороздил просторы тёплых вод. С каждым днём море становилось приветливей, его воды — тёплее, а небо — ярче, так что даже звёзды в ночи казались живее. Жаркое солнце плавно сменило северную прохладу, и, хотя ветер всё ещё напоминал о холодных водах Северного Альдора, каждый день приносил всё больше уверенности, что холодные дни остались позади.

Капитанскую каюту ярко освещал солнечный свет, который пробивался сквозь окна и падал на карту мира, развёрнутую на столе. Лаврентий, склонившись над картой, водил по ней пальцем, словно пытаясь окинуть взглядом весь мир разом. Он размышлял о землях, через которые они прошли, о той тайне, которую они только начали распутывать.

— Знаете, капитан, — начал клирик, с интересом разглядывая старинную карту с кривыми линиями и художественными изображениями чудовищ в неизведанных водах. — Некоторые философы в нашей церкви считают, что наш мир — лишь один из многих. А Святая Матерь столь могущественна, что создала множество миров и населила их своими чадами. Они считают, что каждый мир — это её благословение, но лишь некоторые из тех миров обитаемы, другие же — пусты или таят в себе сущности, далекие от нас.

Самсон усмехнулся, задумчиво глядя на карту, где волнистой линией обозначались границы известных морей и далёкие земли, о которых мало кто знал что-либо. Он провёл пальцем по линиям, словно пытаясь уловить что-то большее за этими чернилами.

— Что же, — сказал он с улыбкой, в которой было больше сарказма, чем веселья, — выходит, нам придётся составлять карту для каждого нового мира, если таков замысел Святой Матери? У нас так никаких чернил в мире не хватит на всех, и картографов тоже!

Лаврентий улыбнулся в ответ и вежливо засмеялся, его смех был мягким, словно ветер, который скользил по мачтам.

— Вот именно, капитан, вот именно! — подхватил он, задумчиво посматривая на карту. — И знаете, такой взгляд не считается ересью, пока нет доказательств, существуют ли другие обитаемые миры или их вовсе нет. Это лишь философия, одна из многих теорий. Хотя многие наши братья считают, что даже думать о таких вещах — занятие бесполезное.

— Некоторые из моих братьев считали, что все миры — это гранёные части одного великого кристалла, — продолжал Лаврентий, проводя пальцем по карте. — Как свет преломляется через грани, так и божественное присутствие отражается в этих мирах. Одни из них похожи на наш, наполнены жизнью, светом. Другие же…

Он посмотрел на Самсона, его лицо омрачено мыслью.

— Другие отражают лишь тьму. И, может быть, наш корабль пересёк одну из этих граней. Оказался на той стороне, где свет Святой Матери больше не достаёт.

— А чем тот жуткий остров не доказательство того, что другие миры существуют? — резко спросил Самсон, и его голос прозвучал неожиданно серьёзно.

Он откинулся на спинку своего кресла, отхлебнув из стакана рома, его взгляд был устремлён куда-то вдаль, за границы карты, словно он вновь видел те кристальные берега.

Лаврентий на мгновение замолчал, его лицо побледнело, а затем он понизил голос, будто опасался, что его слова может услышать кто-то, кому не следует:

— Такой мир… такой кошмарный и лишённый жизни мир мог создать разве что Пирион Осквернённый, а не Святая Матерь, — сказал он тихо, почти шепотом. — Если это было сообщение с того мира, то, может быть, оно от него. Лишь он мог бы прислать мне видение… образ Мирланды.

Самсон настороженно посмотрел на Лаврентия, пытаясь уловить в его словах нечто большее. Он налил ещё рома клирику в стакан и подал его.

— Так кто такая эта Мирланда, Лаврентий? — спросил капитан, его голос был мягким, но в нём звучал намёк на приказ.

Лаврентий глубоко вздохнул, принимая стакан из рук капитана. Он взвесил свои слова, будто решая, готов ли он поделиться своей самой личной историей.

— Дайте мне куда-нибудь сесть, капитан, — сказал он наконец, стараясь не смотреть Самсону в глаза. — Стакан рома — и я поведаю вам её историю.

Самсон кивнул и указал на кресло у стола. Лаврентий медленно опустился на сиденье, держась за край стола, словно опирался на него в тяжёлый момент. Он отхлебнул из стакана и закрыл глаза, будто пытаясь снова увидеть то далёкое прошлое, что пронзало его сердце.

— Мирланда… — начал он, и в его голосе звучала нескрываемая горечь. — Она была дочерью богатого купца из западного края Агорана. Умная, красивая… таких женщин в мире мало. Я встретил её в Агоране, когда ещё был простым священником в одном из портовых городков. Она часто приходила в храм, молилась и спрашивала меня о жизни за стенами города, о далеких землях и о богах, которых она никогда не знала. И я полюбил её.

Его голос задрожал, и он снова сделал глоток рома, будто пытался заглушить горечь воспоминаний.

— Но я был лишь нищим священником, а она — дочерью одного из самых влиятельных купцов. Её отец нашёл ей богатого жениха, и, несмотря на все наши мечты, ей пришлось подчиниться. Она вышла замуж, и я не мог ничего сделать, лишь молился за её счастье. Но продлилось оно недолго… Мирланда умерла при родах: говорят, её сердце не выдержало, — его голос дрожал всё сильнее, и в нём слышалась боль утраты. — А её ребёнок умер вместе с ней.

Лаврентий замолчал, его лицо исказилось от боли, он закрыл глаза, будто пытался заглушить навязчивые образы, которые преследовали его.

— После её смерти я чувствовал, будто потерял свою душу, — продолжал он тихо, не открывая глаз. — Я видел лицо Мирланды в каждом сновидении, слышал её голос в шуме ветра. Она звала меня… просила уйти из этого мира и последовать за ней. Именно это чувство заставило меня оставить материк и отправиться в неизвестность. Я хотел её забыть, но в этих далеких водах, в каждом шторме, в каждом кошмаре я всё ещё вижу её…

Лаврентий посмотрел на свой стакан, словно в его глубине мог разглядеть далёкие образы.

— Она была… как свет в этом тёмном мире, — произнёс он, и на его губах появилась печальная улыбка. — Её смех был как колокольчики, а когда она говорила, весь мир словно замирал, чтобы слушать её. Я помню, как однажды она, смеясь, взяла мой амулет и спросила: «А если Святая Матерь настолько велика, почему она не создала второго Лаврентия? Тогда я бы смогла выйти замуж за одного из вас, а второй остался бы служить в храме!»

Он замолчал, а потом тихо добавил:

— Даже когда её не стало, этот её смех остался со мной. Но теперь он звучит иначе. Как будто она смеётся не от радости, а… из глубокой боли.

Капитан сидел молча, слушая исповедь Лаврентия, и пока священник говорил, лицо Самсона становилось всё более мрачным. Он осознал, что тот ужас, который они пережили на таинственном острове, для Лаврентия был не просто случайной встречей с потусторонним. Это была встреча с прошлым, которое не отпускало его.

— Значит, ты считаешь, тот образ, который ты видел, был не просто плодом твоего воображения? — спросил Самсон, пытаясь понять, что же стоит за этими словами. — Ты думаешь, это была… действительно она?