По спине у нее вновь пробежали мурашки.

- Так… так и что ты хочешь от меня? – спросила девушка в зеленом костюмчике. Глаза ее не отрывались от ножниц. Она еще не решила, что делать с этим ребенком, всё зависело от его просьбы.

- Мне нужен Король Мёртвых, - ответил Лондон. – Мне нужно его увидеть. Я слышал, что ты знаешь, как это сделать.

- Это легко – надо всего лишь умереть, - ответила женщина в ветхой шали. Она внимательно взглянула в глаза Лондону и тот почувствовал, что на миг его сердце ударило вдвое сильнее.

- Нет, - Лондон отвел глаза. – Мне надо его увидеть, а потом вернуться обратно.

- Я не могу устроить тебе встречу именно с ним, - задумчиво ответила та. – Но я могу рассказать, как найти того, кто, возможно, знает ответы на твои вопросы.

Мальчик внимательно посмотрел в глаза девочке в зеленом костюмчике. К нему неторопливо подъехал Иррах, сидевший верхом на огромном коте. Вид у кота был немного безумный.

*****

- Тебе будет нужно зеркало, - ведьма листала книгу.

-…

- Нет, зеркала у меня нет! – рявкнула старуха в шали. – Имей совесть! Я и так согласилась тебе помочь! Так вот: нужно зеркало. Большое! Ростом с тебя, иначе ты не пройдешь. Еще нужны свечи. Хотя бы одна. Во тьме, не просто ночью, но во тьме, надо будет зажечь свечу и подойти к зеркалу. И нужно будет показывать своему отражению горящий огонь ровно до тех пор, пока оно не отдалится, и ты не увидишь пространство вокруг зеркала, но пространство по ту сторону стекла. Ты поймешь, - ведьма перестала листать толстую книгу в малиновой обложке и принялась, нахмурившись, бегать глазами по странице. Закончив, она сказала: - Да, всё верно. Увидишь пространство. Это будет быстрее, если не моргать. И тогда произнесешь заклинание. Стекло исчезнет, и ты сможешь шагнуть, пройти через стекло. Так что тебе же будет лучше, если зеркало будет стоять на полу, у стены. Понимаешь?

- Да, - Лондон кивнул. Он всё еще сидел за столом и внимательно смотрел на девушку с книгой. – Какое заклинание?

- Тебе придется выучить его наизусть, - сказала ведьма. Затем она несколько раз прочла его вслух и велела мальчику повторить. К счастью, заклинание было коротким и Лондон выучил его довольно быстро. – Теперь иди.

- Это всё? – сухо спросил ребенок.

- Всё, все! – отмахнулась женщина. – И скажи своему… Пусть отстанет от кота! Тот и так уже старый.

- Иррах, - негромко позвал Лондон. Помметри сразу же спрыгнул с одуревшего кота, потрепал его за ухом, от чего кот озадачился еще больше, и неторопливо подошел к мальчику. – Мы уходим. Я благодарен тебе за помощь, ведьма.

- У меня имя есть… - растерянно ответил та, но мальчик уже вышел, не оглянувшись. – И что это было? – спросила она у самой себя. Затем взгляд ее вернулся к книге и картинке, нарисованной на следующей, после заклинания странице. Жутковато. – Может быть, стоило сказать ему про то, что зеркало после ритуала будет проклято и что его лучше разбить? Или даже переплавить… коридор нельзя держать открытым…

Но мальчик уже ушел, растаял в кромешной тьме за порогом.

А ведьма все еще задумчиво стояла в комнате и смотрела то на пустую чашку из-под чаю, то на неплотно прикрытую дверь. Прошло несколько минут. Кот вернулся обратно на лежанку и быстро уснул. Дверь внезапно захлопнулась сама, ведьма вздрогнула – ей вдруг почудился приглушенный шёпот.

Глава следующая.

Слушай! Меланхолию и отчаяние –

их можно ощутить, когда мы приближаемся…

Другой день, другой дом. Лондон не знал, где взять большое зеркало. На улицах их не продавали, в магазинах и лавках он его тоже не встречал. Да и купить ему было не на что, равно как и обменять.

К тому же, ведьма сказала, что нужна тьма. Не просто ночь, но отсутствие света.

Поэтому Лондон решил зеркало украсть. Может быть, даже не в том смысле, что вынести и удалиться с ним от хозяина, но воспользоваться без ведома обладателя. Проникнуть ночью к зеркалу, создать тьму и провести ритуал.

А где у нас есть большие зеркала? В больших домах. Домах, наполненных светом, музыкой, весельем и жизнью! Жизнью, бьющей ключом. Лондон видел такие дома и порой гадал, каково это было бы – жить там? Видеть всех этих красивых людей, кушать эту вкусную еду, слушать музыку? Играть в интересные новые игры с новыми друзьями.

Наверно, это было бы весело.

Он представлял, порой, как входит в огромную залу, залитую светом. А там все танцуют, кружатся парами – как в тот раз, когда он увидел это в одном окне! – кавалеры приглашают дам! Вальсируют, кружатся, трогают за груди! И пьют что-то из высоких стеклянных фужеров. Сначала робко, а потом все больше и больше, активнее! И танцы становятся быстрее, а музыка – визгливее и громче. И все меньше кружений, всё больше рук…

Лондон не понимал этого всего. Но он думал, что это здорово. И он хотел так.

А потом он понимал, что у него могло бы быть это всё. Было бы, если бы его родителей не убили. Жестоко не вырвали бы его из самого тёплого времени детства. Вырвали стальной рукавицей, заляпанной кровью.

У него всё это могло бы быть: и светлые залы, и веселая музыка, и новые игры, и игрушки, и друзья.

Но у него это всё отняли, растоптали, бросили в грязь!

Он осознавал это. Осознавал очень отчетливо.

И тогда его сердце наполнялось черной завистью к свету, к танцующим людям, к музыкантам, сжимающим в руках свои инструменты. Ненависть разжигала его сердце, а потом приходила чёрная смертная тоска, гасившая в себе всё желание жить дальше. И тогда он задавался вопросом: к чему это всё? Зачем он всё это делает? Чего добьется?

Не находя ответа на эти вопросы, Лондон, с присущим ему детским максимализмом и не менее детской упёртостью и яростью берсерка внушал себе: потом. Потом это всё решим. Сейчас у меня есть дело, и я должен его сделать. Что будет дальше – не важно. Ничего не важно. Надо сделать дело. А эти… да и пускай танцуют, кружатся в своих бессмысленных танцах. Пусть дергаются в такт музыке. Пусть пьют хоть из всех фужеров разом! Пусть! Пусть живут в своей счастливой глазуревой скорлупе, красивой, хрупкой, ненадежной и отупляющей. Пусть не ведают, как порой бывает. Пусть! Пусть танцуют и не знают, от чего избавлены, от чего спасены. Чего лишены.

Потому что если бы они знали, как оно порой бывает (вырвали стальной рукавицей, заляпанной кровью), они бы упились своими фужерами насмерть и покончили с собой, продолжая безумно вертеться в своих танцах, задыхаясь под хриплый вой труб и гогот блестящих виолончелей.

И Лондон шёл дальше.

Но сейчас он вспомнил про эти дома, про людей, живущих там, и понял – ему туда, именно туда ему надо. В такой большой и светлый дом, заполненный танцами, музыкой и питьем.

Надо просто войти и сделать то, что нужно. От них не убудет.

Глава следующая.

Без слов.

Мальчик ступает тихо.

Он слышит за закрытыми дверями говорки и шепотки. Что там? Кто здесь?

Никого.

Зала темна и пустынна. Лишь лежат, тут и там, там и здесь, разбросанные фужеры и объедки фруктов. Липкая тишина обманчива – на самом деле, ее прерывают говорки и шепотки. Люди разошлись кто куда – в другие комнаты, в другие дома.

Лондон твердо и уверенно шагает по опустевшему бальному залу, еще буквально час назад заполненному огнями и людьми. О, как же пышно тут все происходило! Люди кружились в танцах, музыканты с упоением (а позже, и с остервенением) выпиливали мелодии вальсов и каких-то разбитных ритмовок. Люди дергались и плясали, кружили по залу в одиночестве или по двое, по трое, по четверо!

Они пили светлое игристое вино из высоких тонких хрустальных фужеров. Они смеялись и шутили. Дамы, ряженые в роскошные объемные платья, прикрывали свои блестящие зубы яркими веерами, да такими огромными, будто за ними мог спрятаться целый дом. Их галантные кавалеры, все, как один, носившие блестящие маски на верхней половине лица, щеголяли в чем-то хвостатом: фраки? Камзолы? Высокие ботинки с яркими пряжками… они окружали дам, нежно смотрели им в глаза, шептали что-то в уши и не забывали подливать им ещё и ещё. А дамы пили и смеялись, и всем было хорошо и весело! И пробила полночь, и маски были сняты, но всем было уже безразлично – музыканты пилили и высекали, изгаляясь смычками и трубами и так, и этак. И всё чаще губы кавалеров прикасались не к холёным ручкам и тоненьким пальчикам, а к щекам, нежным плечикам, лебединым шейкам… губам…