- Все так. Это связано с пальцами. Вернее, пальцы связаны с этим. Мы… - он снова ненадолго задумался, - Мы… исповедуем одну религию. Каждый из нас. Одну и ту же. И, как знак принадлежности к этой религии, мы отнимаем мизинец на правой руке. Видишь, ли, это уходит корнями в нашу доктрину. Наш великий Господь, он…

- Прошу вас - не нужно сейчас об этом. – Остановил его мальчик. Староста молча кивнул. Джейк не хотел говорить об этом именно сейчас. – Просто скажите: если я и Лиз останемся у вас, нам придется принять вашу религию и потерять палец на руке?

- Да.

- Дайте нам времени подумать. До полуночи, хорошо? Мне надо посоветоваться с сестрой.

- Хорошо, - староста улыбнулся, хлопнул Джейка по плечу, встал и молча ушел куда-то по своим делам. Джейк посмотрел на Лиз, играющую с другими детьми и понял, что никогда не сможет уговорить ее здесь остаться. Он не хотел, чтобы сестра потеряла палец. Джейк знал, что если уговорит ее, то она ему это никогда не простит. Да и он сам себе не простит, что обманул девочку словами «так нужно, потерпи».

Детей обманывать нельзя.

Больше с ним в этот день никто не пытался заговорить о чем-то важном.

*

Вечером жители деревни закатили пир горой: на столах, выставленных прямо на улице, было множество блюд: рыба, овощи, сыры, но преобладали мясные творения кулинарного искусства. Староста сказал мальчику, что сегодня религиозный праздник, смысл которого он объяснит, если дети решат остаться.

А уйдут – то и объяснять ничего не придется.

Лиз и Джейк ели, пили и смеялись вместе со всеми жителями. Все пели разные песни: баллады, частушки, какие-то веселые истории. Особенно запомнилась Джейку история о двух ворах, которые не могли поделить между собой монету. А Лиз понравилась про человека, превращенного в медведя. Хоть и с печальной мелодией, но она вызвала у девочки широкую улыбку и хохот от души.

Произносились короткие, но воодушевляющие речи, воздавалась хвала поварам и скотоводам, рыбакам и землепашцам – все чествовали друг друга, как одна большая дружная семья, закончившая длинный трудный период в жизни.

Над столами витал дух уюта, умиротворения и дружбы.

Пировали до ночи. А когда на улице стемнело и в небесах появилась луна, Джейк, осоловевший от еды, отвел Лиз в их комнату, уложил спать и вернулся вновь на пир, решив перекинуться со старостой парой слов об обряде посвящения. В принципе, он был не против тут остаться: уютно, спокойно и жители дружелюбны. Он просто хотел узнать, можно ли как-то обойти проблему с пальцем его сестры. Отложить там, или еще что…

По пути мальчик прошел мимо огромной кухни, где повара почти сутки напролет готовили всю эту гору яств, торжественно уничтожаемую сейчас населением деревни. Там он поздоровался с женщиной, у которой недавно приобрел целую котомку вкусной еды (вообще-то он хотел взять чуть-чуть только на завтрак, но сердобольная повариха напихала ему полную сумку вкусностей, посетовав, что мальчик-то худой, да и сестренка у него отощала).

- Привет-привет, Джейк! – улыбнулась женщина.

- Здрасьте, тетя Герда! – Джейк помахал ей рукой. – Помочь, может, чего?

- Да уж помоги, милок, - вновь улыбнулась повариха, - а то что-то отходов многовато! Донесешь мешок до выгребной ямы?

- Конечно! – ответил Джейк. Ему тут же выдали тяжелый плотный мешок, и мальчик в потемках отправился на край деревни к освещенной факелами выгребной яме. Жители сбрасывали туда различные отходы, потом закапывали ее землей и через год-другой использовали эту плодородную почву либо в качестве удобрений, либо прямо как поле под засев. Урожай такие ямы давали просто потрясающий.

Мальчик подошел к краю почти полной ямы, крякнул и швырнул мешок вниз. Не рассчитал силу, мешок шмякнулся близко к краю, лопнул и его содержимое, поблескивая в свете факелов, скатилось на кучу отходов.

Джейк увидел все это и понял, что кушать он сегодня больше не захочет. Посмотрев на кучу костей и шкур того, что только что выбросил и того, что выбросили раньше, он решил, что стоит поговорить наконец-то со старостой относительно их пребывания в деревне.

*

- На рассвете мы уйдем, - сказал мальчик. Староста заметно опечалился. Он и Джейк стояли у горящего в центре площади костра и смотрели, как рядом со столами танцевали под звуки домры девушки.

- Почему? – с искренним сожалением спросил староста.

- Черт с ними, с пальцами, - сказал Джейк. Староста увидел, что мальчик очень бледен.

- А в чем дело?

- Я сейчас помог с кухни мусор выбросить…

- О…

- И мешок лопнул. Уже там, в яме.

- Угу…

- Скажите, что… нет, кого мы съели и почему?

- Хмм… Джейк, знай: ни тебе, ни твоей сестре никакая опасность не угрожает. Наоборот, тут вы в полной безопасности.

- Допустим. Так что там с ответом?

- Понимаешь… Наша религия, она… Она подразумевает, что бог любит нас. Тебя, меня, мою жену, твою сестру – всех нас. Понимаешь?

- И?

- Нас – это значит «людей». Все остальные – наша еда.

- О, - Джейк почувствовал, как внутри у него все похолодело. – То есть вы не только пальцы…

- Да, мы не только пальцы отнимаем. Мы еще и считаем вполне нормальным есть всех тех, кто не является человеком. Особенно в большие религиозные праздники.

- Так кого мы сегодня съели?

- Сатира, корвума и людоящера. Остальные – это корова и пара свиней.

- То есть для вас нет разницы, кого съесть – корвума, этого сквалыгу-торговца с птичьей головой, или безобидную хрюшку? – уточнил мальчик.

- Да.

- И мы… мы… тоже…

- Ты уверен, что хочешь знать ответ?

- Да.

- Да, вы оба тоже ели этих существ, - спокойно сказал староста. Джейку резко поплохело. Он не отрицал, что в его жизни были моменты, когда он вынужден был есть… разное. Но чтобы такое…

- И если мы останемся, мы должны будем принять вашу религию, лишиться мизинцев и принимать участие в подобных мероприятиях?

- Да.

- Вы не считаете это аморальным?

- Прости, Джейк, но нет, - твердо ответил староста. Он посмотрел на мальчика серьезно и отсветы костра добавили морщин на его лицо. – Пойми, это – религия наших предков. Моих родителей, их родителей и всех остальных. Кто-то проповедует одно, кто-то другое. Кто-то говорит, что нельзя рубить деревья, кто-то – что нельзя есть свиней, кто-то – что нужно питаться только мясом. Некоторые вообще уверяют, что в субботу работать нельзя.

- В субботу? – не понял мальчик.

- Не важно, - отмахнулся староста. – И все, каждый, считают, что это – нормально. Джейк, я верю, что ты сейчас не сможешь этого понять и принять, но и я не могу понять твоего отвращения к тому, что делаем мы. Для нас это – норма. Употреблять в пищу существ, не являющихся людьми. Порой тут бывает крайне голодно и тогда у тебя стоит вопрос: съесть какую-то тварь с головой собаки или потерять из-за голода своих детей и жену. Прости, но мы выбираем жить. Зато человеческая жизнь для нас – самое святое, что только может быть. Понимаешь? Так мы воспитаны. И не собираемся ничего менять. Мы – не дикари. Для нас, скорее, ты – дикарь, раз не видишь и не понимаешь всего этого.

Помолчали.

- Утром мы уйдем, - тихо сказал Джейк. Голос его был тверд. – Спасибо вам за все, что вы нам дали. Кров, пищу… Вы очень славные. Только мы не останемся.

- Очень жаль это слышать, Джейк, - опечалился староста. – Мы начали привыкать к вам. Да и Лиз уже подружилась с моими внуками… Ну да ладно. Уходите – так уходите. Никто не станет чинить вам препятствий. Мы дадим вам еды в дорогу.

- Спасибо, - кивнул Джейк. - Последняя просьба: Лиз ничего не говорите. Про ваши «гастрономические пристрастия».

- Разумеется, - кивнул староста. – Мы не дураки ведь. Понимаем, что она – маленькая девочка, не правильно воспитанная с детства.

- Спасибо.

Как только рассвело, Джейк собрал вещи, с благодарностью принял еду в дорогу, тепло попрощался со всеми, с кем успел познакомиться и увел свою сестру обратно на дорогу.