«Шулхан-арух» лег в основание дальнейшего развития польского раввинизма. Лишь немногие крупные ученые того времени осмеливались оспаривать авторитет этого общепризнанного кодекса. К числу таких смельчаков принадлежал современник Иссерлисар. Соломон Лурия, известный под сокращенным именем Рашал (ок. 1510-1573). Соломон Лурия был уроженец Познани, куда его дед переселился из Германии. Противник новой школьной диалектики, он поставил себе за образец старый метод тосафистов, состоявший в анализе текста Талмуда по существу. В этом духе он начал составлять свой замечательный комментарий к Талмуду под названием «Море Соломоново» («Ям шел Шеломо»), но успел комментировать лишь несколько трактатов. Во всех своих исследованиях он руководился только талмудическими первоисточниками и высказывал пренебрежение к позднейшим авторитетам. О кодификаторах («поским») он отзывался иронически: «Их считают высшими существами, но так как они рассуждают как люди, то я могу не согласиться с ними и обратиться к Талмуду как единственному решающему источнику». Даже к классическому своду законов Маймонида Лурия относился критически: «ведь Моисей бен-Маймон не воспринял своих законов из уст Всевышнего, подобно Моисею бен-Амраму». Тем менее мог он щадить своих современников, прослывших авторитетами. О «Шулхан-арухе» он отзывался с пренебрежением, утверждая, что Иосиф Каро без надлежащей критики пользовался источниками и разрешал спорные вопросы законодательства путем простого компромисса между мнениями различных авторитетов.
Соломон Лурия имел многих восторженных почитателей и преданных учеников. В 1550-х годах он состоял раввином в городе Остроге, на Волыни. Своими талмудическими лекциями, привлекавшими слушателей из всего края, он сделал этот город умственным центром волынского и литовского еврейства. Последние годы жизни он провел в Люблине, где доныне существует синагога, носящая его имя.
Лурия и Иссерлис слыли столпами раввинизма в Польше; к ним обращались за разрешением вопросов ритуала и права не только из разных мест их отечества, но и из Западной Европы: из Италии, Германии и Богемии. Ответы их на такие запросы опубликованы в особых сборниках респонсов («Seelot u’teäubot»). Оба раввина вели научную переписку и друг с другом. Вследствие различия их характеров и умственных направлений между ними происходили горячие споры. Лурия, при всей трезвости своего ума, чувствовал склонность к каббале; Иссерлис же, при всем своем раввинском консерватизме, уделял часть своих досугов философии. Этими «слабостями» ученые попрекали друг друга: Лурия говорил, что «мудрость необрезанного Аристотеля» к добру не приведет, а Иссерлис доказывал, что многое в каббале несогласно с догмами иудаизма и что мистицизм более опасен для веры, чем умеренная философия. Иссерлис был прав: та философия, которой он занимался, едва ли могла быть опасна для правоверия. Это доказывает его большой труд «Торат га’ола», представляющий собой пеструю смесь рассуждений на сюжеты из «Путеводителя» Маймонида с размышлениями по поводу архитектуры иерусалимского храма и порядка жертвоприношения, где автор умудряется находить какую-то глубокомысленную символику. Он ищет разумного объяснения для многих законов и обрядов иудейства и не запрещает другим доискиваться «смысла законов» («тааме мицвот»), но вместе с тем предупреждает, что обязательность всех этих законов не обусловлена пониманием их смысла: вера остается незыблемой и там, где ее нельзя согласовать с разумом и философией, ибо Тора и Талмуд выше философии, поскольку в них заключается высший разум.
По мере того как расширялась деятельность центральных органов самоуправления, Ваадов Польши и Литвы, усиливалась и теоретическая деятельность раввинов, легистов польской Иудеи. Новые своды законов или комментарии к прежним и «респонсы» или решения актуальных вопросов права — таково содержание тогдашней раввинской литературы. К разряду кодификаторов принадлежал р. Мордехай Яффа (ок. 1540-1612). Уроженец чешской Праги, он пережил там тревоги 1561 года, когда по декрету императора Фердинанда I началось выселение евреев из Богемии. Молодой Яффа отправился в Италию, где закончил свое образование под руководством тамошних просвещенных раввинов. Из Италии он переехал в Польшу и с 1572 года занимал пост раввина последовательно в крупных областных общинах Гродны, Люблина, Кременца и Познани (лишь временно, между 1592 и 1599 гг., он замещал знаменитого раввина Лейве бен-Бецалеля в Праге). В качестве раввина в метрополиях Литвы, Волыни, Малой и Великой Польши, в эпоху образования союза этих кагальных областей, Мордехай Яффа был одним из главных организаторов союза и его центрального Ваада. Он, как полагают, председательствовал в судебном трибунале при Вааде. Еще незадолго до смерти он подписал «отяжелевшей рукой» послание по одному бракоразводному делу, отправленное из Познани в Люблин к заседавшей там коллегии раввинов. Кипучая общественная деятельность не мешала Яффе заниматься литературной работой. Преемник Моисея Иссерлиса по части законоведения, Яффа не считал, однако, даже его дополненный «Шулхан-арух» последним словом кодификации, находя, что там законодательные выводы изложены догматически, без достаточной мотивировки. Поэтому он предпринял составление нового, более пространного свода законов, под именем «Левушим» («Облачения»). Расположенный по общепринятому плану четырех отделов «Турим», свод этот занимал среднее место между полным компендием Иосифа Каро «Бет-Иосиф» и его ежатым экстрактом в «Шулхан-арухе». Опубликованные в 1590-х годах тома «Левушим» вызвали среди раввинов опасения, что новый кодекс поколеблет авторитет «Шулхан-аруха» Каро-Иссерлиса, но эти опасения не сбылись. Кроме пяти томов своего кодекса, Яффа опубликовал (под тем же заглавием «Левушим») еще четыре тома исследований о библейском комментарии Раши, о «Путеводителе» Маймонида, о календаристике и о каббалистическом толковании Торы. Здесь выступает смесь разнородных воззрений, типичных для «многосторонних» умов того века: немножко философии, но в строгом подчинении у религии и обряда; немножко мистики, без крайностей практической каббалы; допущение светских наук, но лишь для тех, которые раньше наполнили свой ум раввинской наукой и гарантированы от заразы вредными идеями. В общем же воззрения Мардохая Яффы, как и его образованных товарищей, проникнуты глубоким консерватизмом, не допускающим ни малейшей критики основ раввинизма.
К кодификаторам той эпохи может быть причислен и ректор иешивы во Львове Иошуа-Фалк Коген (умер в 1616 г.). Ученик Иссерлиса и Лурии, он жил в эпоху, когда кодекс «Шулхан-арух» был уже введен в раввинскую практику и стал предметом интерпретации. Иошуа Фалк написал комментарий к отделу гражданских законов этого кодекса, «Хошен Мишпат», где с огромной эрудицией выяснил источники каждого закона в предшествующей раввинской литературе. Этот комментарий, названный «Сефер Меират-энаим» или сокращенно «Сема», стал так популярен среди ученых, что его автора называли впоследствии «сочинителем Сема» и многие не знали его собственного имени. Менее известны его комментарии к кодексу «Турим» («Дериша у’периша»). След общественной деятельности Иошуи-Фалка сохранился в его небольшом трактате о ростовщичестве («Контрос ал риббит» или «Контрос гатаканот»), где обоснованы постановления Ваада 1607 года о дозволении взимать проценты по ссудам под видом дележа прибыли (см. выше, § 47). Иошуа-Фалк был автором этого законопроекта и в своих объяснениях к нему обнаружил отрицательное отношение к ростовщичеству.
Образец раввинской схоластики мы видим в респонсах р. Мейра Люблинского, известного под сокращенным именем Магарам (Maharam, умер в 1616 г.). Он был раввином и ректором иешив в Кракове, Львове и Люблине, писал новеллы к труднейшим галахам Талмуда и рассылал ответы на многочисленные запросы раввинов, судей и частных лиц. В сборнике, состоящем из 140 таких «респонсов» («Шеелот у’тешубот Магарам»), имеются следующие отделы: о денежных обязательствах и торговых сделках, о праве наследования сирот и вдов, о браках, разводах и безвестной отлучке мужей, о женских очищениях («нидда», «миква»), о законах убоя скота, о «кошере» и «трефе» в пище, о чине богослужения в синагогах, об епитимиях для кающихся грешников, о трауре, о спорах между кагалами, о доносчиках и другие. По всем этим вопросам и казусам Люблинский раввин давал ответы, основанные на обширной эрудиции и тонкой диалектике. Придавая значение только анализу первоисточников, Магарам пренебрежительно отзывался о тех, которые основывают свои решения на готовых кодексах вроде «Шулханарух», где выводы изложены догматически. Диалектически разбор всякого трудного вопроса является для него самодовлеющей целью, и он одинаково серьезно разбирает, например, спор о наследстве или разводе супругов и казус такого рода: можно ли считать нарушительницей супружеской верности жену, имевшую сношения с дьяволом, который явился к ней сначала в образе ее мужа, а потом под видом польского пана? После тончайших рассуждений о том, можно ли подвести этот случай под закон о прелюбодеянии или о скотоложстве и должен ли муж развестись с такой женой, вопрос разрешается благополучно: жена считается оскверненной лишь при сношениях с чужим мужчиной, но не с духом, принявшим человеческий образ. До таких курьезов спустилась раввинская схоластика.
