“Я не просила меня спасать. И никогда не попрошу. Тебя — уж точно” — эхом отдалось в его памяти.

Остервенело взъерошив волосы, Най загнал эти мысли подальше. “Двадцать седьмая колония, — напомнил себе он, —Если Клетка там, надо поторопиться”.

И свернул в сторону гостиницы.

*

Моя память противится тому, что я сейчас вижу перед собой. Потому что этого никогда не было. По крайней мере, со мной.

Я не помню ничего из своей жизни, но не сомневалась, что нахожусь здесь впервые.

Я — просто разум. Пустота, наделенная сознанием. Осталось понять, для чего…

Моей памяти хватает только на то, чтобы дать мне ответ, почему все вокруг кажется таким чужим, инородным, неправильным. Этот ответ был прост — там, за толщей чего-то, что я сейчас никак не могу постичь, я вовсе не пустота. А человек.

Теперь мне приходится довольствоваться лишь мыслями. Я не могу прикоснуться к тому, что вижу, почувствовать, каково здесь, и разузнать, где нахожусь.

Вокруг лишь пустота и непроглядная в темнота, в которой словно из ниоткуда пробудилось мое сознание. Почему? Зачем? Одни лишь вопросы.

Я — все и ничто. Я то, что жило всегда и при этом никогда не существовало. Я проникаю во все, что встречаю на своем пути, но меня нигде нет.

Я не знаю, что я такое.

Но что-то пробудило меня и заставило наблюдать. Наблюдать за тем, как я заполняю все свободное пространство, создаю и уничтожаю одновременно. Я — единственная сила, оставшаяся в этой тьме. Я — единственная сущность, способная выжить там, где нет ничего.

Здесь можно было бы остаться навсегда, если бы не память о том, что все было иначе. Что есть места, где нет пустоты. Где я — не пустота.

И эта память обращает меня в страх. Страх того, что я останусь здесь навсегда.

И я пытаюсь вырваться.

*

“Еще немного, скоро это закончится”, —Убеждал себя Вэйл, стиснув зубы с такой силой, что они грозились раскрошиться. Он чувствовал, что сознание потихоньку возвращается к нему — мысли стали четче, руки и ноги ощущали боль от ремней, а до ушей стали доноситься звуки реального мира.

Когда послышался звон, пилот даже осмелился предположить, что звук раздался аккурат над его головой. Голос же был чуть дальше:

—Tegatos kortol dei sa maritur…

Не надо было доверять этому голосу. Он отправлял назад…

Боевой челнок Р-632 даже понравился бы мне, если бы не люди, с которыми мне довелось оказаться на его борту. Он был рассчитан на трех человек и предназначался для полетов на короткие дистанции. В условиях атмосферы он мог держаться на малой высоте, отлично маневрировать из-за скромного размера и развивать скорость, недоступную ни одному обычному судну. Это и делало его идеальным оружием.

И главным козырем “Межзвездных ножей”, главарь которых сейчас восседал в пассажирском кресле у меня за спиной. Почему этот мудень не удосужился составить компанию своим ребятам там, внизу, где развернулась основная заваруха, я спрашивать не стал. Не хватало еще обзавестись врагом в рядах мафии…

И все же скрывать свою неприязнь ко всему этому делу я даже не пытался. Пусть этому ублюдку лижут пятки его прихвостни — я же был здесь на правах едва ли не извозчика, а потому исправно исполнял приказы, но не спешил сверкать инициативой, которой я славился на “Дыре”. Если это и раздражало Скотти Болда, то виду он не показывал.

Тесное пространство челнока то и дело сотрясало шипение радиоволн, в котором главарь каким-то образом умудрялся разбирать человеческую речь. До меня же доносились лишь обрывки слов — чаще всего, отборных ругательств — из-за чего я быстро оставил затею въехать в происходящее внизу, на земле.

—Чертовы “Псы” забаррикадировались в Колесе! —Рявкнул Скотти своему вышибале Янеку, —Кертен!

Я дернулся и развернул кресло пилота к нему. Судя по роже Болда, спокойная жизнь нашего челнока подходила к концу.

—Снаряды этого корабля способны разнести Колесо? —Глаза у Скотти были совершенно бешеные. Впрочем, как и он сам.

Меня всегда удивляло, как этот человек смог добраться до места главаря одной из крупнейших банд Кольца — нервный, с трясущимися руками и вытаращенными глазами, мелкий, как подросток, и тощий, как дворняга. И это при том, что у него для этого было не так уж много времени — ему едва ли было больше тридцати пяти, а верховодил в “Ножах” он еще до того, как я оказался в экипаже Нильса.

—Снаряды этого корабля способны разнести весь город, —Мрачно отозвался я, —Может, твои парни все-таки справятся без них?

Скотти ой-как не понравился мой ответ. Его усыпанное веснушками сухое лицо посуровело, а глаза словно подернулись льдом:

—Если я говорю о снарядах, значит, не справятся.

Я развернулся к лобовому стеклу и глянул вниз, где среди типовой застройки и дымящих труб красовалось Колесо — главное здание местного порта и сердце этого города, безумное творение неизвестного архитектора, решившего, что даже столь дальняя колония заслуживает чего-то в духе Хранительских столиц.

Это и вправду было не просто здание — настоящее произведение искусства! Два кольца — большое и малое — соединялись равноудаленными друг от друга коридорами, словно спицами, а всю эту конструкцию удерживал на себе массивный подъемный механизм, способный поднять все колесо или любое из его колец в отдельности на высоту до двухсот метров. Для того, чтобы постичь принцип его работы, я был беспросветно туп, но это не мешало мне восхищаться сочетанием мощи и легкости Колеса — огромного порта с кучей доков, отсеков и кабинетов, в любой момент способного взмыть над городом.

Я не исключал и того, что моя любовь к этому месту вызвана еще и тем фактом, что именно здесь судьба — а точнее, бумажная путаница — свела меня с Лилит. В одном из этих кабинетов, скрытых за изогнутыми полукруглыми стеклами, что всегда напоминали мне глаза насекомых, я бубнил ругательства и потирал руками заспанные глаза, пока самая красивая блондинка из всех, что я видел, доказывала своему начальнику, что “эта небритая кепка” разнесет здесь все, если не переделать накладную в ближайшее время.

В тот день я выбросил свою засаленную кепку и стал исправно бриться.

И теперь все это Скотти Болд приказывал сравнять с землей.

—Подождите, —Рассудительно заговорил я, —Такое необдуманное решение… может иметь серьезные последствия.

Разрушение крупнейшего порта в системе — это же уму непостижимо! Не говоря уже о том, какой ущерб это причинит городу… Тут уж точно не обойдется без случайных смертей.

—А это уже не твоего ума дело, —Огрызнулся Скотти.

Я чувствовал, как меня загоняют в угол. По-хорошему, можно было отыскать еще с десяток аргументов, способных убедить здравомыслящего человека в нецелесообразности этой затеи — но Болд здравомыслящим не был.

—Снижайся и готовься сбрасывать бомбы, —Приказ прозвучал ближе, чем прежде. Я повернул голову и увидел, что Скотти стоит за моей спиной.

—Бомбардировка — крайняя мера, —Я понимал, что проигрываю, но сдаться почему-то не мог, —Неужели ситуация настолько безвыходная?

—Покажи шакалам слабость, и они вцепятся в глотку, —Сквозь стиснутые зубы прошипел Болд.

Меня его бандитская философия не впечатлила.

—Это не слабость, —Я повернулся к нему, —Это здравомыслие. Ни к чему наказывать город из-за кучки бандитов.

—Значит, сделай так, чтобы город не пострадал.

Пререкаться дальше не было смысла — Скотти не волновало, что это невозможно. Обломки Колеса в любом случае упадут вниз, на жилые кварталы. И это не говоря о запасах топлива в хранилищах порта — если взрыв доберется до них, то пожар — самое меньшее, на что можно надеяться. Это понял бы даже последний дурак.