Бабушка — совсем хрупкая и худенькая женщина — тащила эту невообразимую ценность в подвал в одиночку, не подпуская к себе никого из слуг. Папе тоже хватило ума не показываться ей на глаза.

Лоло даже выглянула из комнаты, чтобы посмотреть в спину бабушке, медленно скрывающейся в паутине лакированных резных лестниц с Клеткой в руках. И как раз в этот момент в парадные двери их дома раздался стук.

Отец подлетел ко входу так быстро, словно стоял за углом в ожидании. Жестом отогнав дворецкого, он самолично распахнул широкие двустворчатые двери, и на пороге появились странного, даже немного угрожающего вида люди в дорогих черных сюртуках и шляпах. Лоло все трое показались совершенно безликими — разве что того, что в центре, можно было заподозрить в плохом зрении из-за пенсне на кончике крючковатого носа.

—О! А вот и хозяин собственной персоной! —Бесцеремонно перешагивая через порог, воскликнул этот центральный, —Надо же, какая птица снизошла до нас!

Из-за лестницы, да еще и со второго этажа, девочке было видно только отцовскую спину, но даже сзади ей показалось, что папа ни на шутку испугался — это действительно не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал перед бабушкой.

—Ну, чем порадуете, ваше благородие!? —Хохотнул незнакомец в пенсне.

—Вот, —Отец протянул ему какой-то сверток, —Через неделю соберу еще.

—Опя-я-ять! —Всплеснул руками мужчина, —Я просил тебя завязывать с этой песней, разве нет?

—Я выплачу свой долг до последнего номинала, —Отчеканил отец, —А теперь уходите.

—Ты не понял что ли? —Незнакомец приблизился к нему вплотную, —Или дураком прикидываешься? Мы пришли сюда не за деньгами, Фелиссен. Знаем, у тебя есть кое-что получше…

Угрожающее давление человека в пенсне заставило отца попятиться. Теперь Лоло видела лишь его напряженное плечо, но зато ей открылся прекрасный вид на двоих незнакомцев, что с жадностью пересчитывали деньги, отданные им в уплату долга.

—Я… я не имею права, —Запинаясь, выговорил отец, —Это собственность Колонии…

—Лоло! —Окликнул девочку испуганный голос.

Бабушка появилась словно из ниоткуда — должно быть, вышла из подвала другим коридором, увидев, что к ним нагрянули гости.

—Живо в комнату! —Бросила она, буквально заталкивая девочку обратно в игровую.

Последнее, что слышала Лоло, прежде, чем бабушка скользнула следом и заперла за собой дверь, было фразой:

—Я не собираюсь тут с тобой нянчиться. Клетка — и мы в расчете.

У девочки сердце оборвалось в груди. Они знали не просто про Древности — они знали про Клетку!

—Бабушка! —Лоло рванулась к двери, но встретила на пути цепкую хватку бабушки, что сковала ей руку, —Мы должны что-то сделать! Иначе папа отдаст им Клетку!

—Не отдаст, —Глаза бабушки смотрели куда-то в пустоту, —Он не знает, где она.

Следующие минуты прошли для Лоло, как в тумане. За закрытой дверью она не слышала всего, что происходило в доме, но до ее ушей все-таки доносились обрывки грубых фраз и грохот из коридора и соседних комнат.

Они искали Клетку. Искали ее везде, расшвыривая в разные стороны мебель, книги, безделушки, пачкая и ломая все в их прекрасном доме. Они не брезговали даже Древностями — то, что не казалось им сколько-нибудь стоящим денег на черном рынке, тотчас разбивалось жестоким ударом о стену.

—Говори! Говори, где чертова Клетка! —Расслышала девочка крик из соседней комнаты — маминой спальни.

В ответ послышался лишь отцовский неуверенный лепет. И следом — женский визг. Выстрел.

До этого момента Лоло не знала, что револьверы стреляют так громко — она даже содрогнулась от этого громоподобного звука.

И все равно отцовский крик оказался громче.

К тому моменту, как до девочки дошло, что произошло в соседней комнате, в их дверь уже колотили ногами. Бабушка, сама белая, как полотно, прижимала внучку к груди, строго-настрого запрещая ей плакать. А все потому, что она понятия не имела, что это такое — слышать, как убили твою мать.

Лоло пыталась сдерживать свой ужас, но было слишком поздно. Дверь их комнаты поддалась, и девочка вся обратилась в страх.

Человек в пенсне шагнул в комнату так, словно он был хозяином в этом доме. На начищенных до блеска ботинках застыли слишком темные и слишком яркие для воды капли. На светло-сером костюме отца, которого остальные двое буквально втащили в комнату — они и вовсе напоминали абстрактную багровую картину.

—А вот и хозяйка всего этого великолепия! —Представил бабушку своим приспешникам незнакомец в пенсне, —Мадам Фелиссен в компании молодой наследницы!

—Прошу, умоляю — нет! —Взвыл отец, вмиг растерявший весь цвет своего обыкновенно румяного лица, —Не трогайте их!

Вот они сидели в кресле, точнее, в кресле сидела бабушка, а Лоло — у нее на коленях. И вот — блестящий, начищенный револьвер целится девочке в голову. Рука у незнакомца прямая, как палка, и твердая, как алмаз. Он не промахнется. И не отступит.

—Н-н-не-е-ет, —Простонал отец, оседая на пол.

—И как таких ничтожеств до сих пор земля носит!? —Возмутился убийца в пенсне, резко разворачиваясь к отцу, что распластался на ковре без чувств.

Лоло увидела, как поднялась его рука, сжимавшая револьвер, а уже в следующее мгновение ей на глаза легла ледяная бабушкина ладонь.

Девочка не видела, как умер ее отец. Но слышала.

Точно так же, как слышала она сердцебиение бабушки, на глазах у которой убили ее сына. Лоло уловила, как на мгновение застыло ее сердце, чтобы потом застучать быстро-быстро, как у испуганного зверька.

Одно лишь сердцебиение и выдавало то, что бабушке страшно.

В остальном же ее твердое лицо не выражало ничего, кроме незыблемой решимости — такой, от которой даже самой Лоло стало жутко.

Как бы девочка не любила бабушку, в этот момент она поняла, что та позволит ей умереть, но не выдаст этим головорезам местонахождение Клетки.

—Не терплю слюнтяев, —Бросил человек в пенсне, отворачиваясь от окровавленного тела отца, застреленного прямиком в живот, —Другое дело — пообщаться с деловым человеком.

Дуло револьвера снова нацелилось Лоло в лоб. Незнакомец широко улыбнулся и призывно качнул головой:

—Говорите, мадам — где вы прячете Клетку?

Ночь — самое трудное время. Потому что неизменно приходится ждать утра. Ночью людей посещают идеи — жуткие, прекрасные, безумные, гениальные — но все они ничто, пока не наступит утро, и эти идеи не станут чем-то действительно стоящим.

Поэтому Найджел Ардайк ненавидел ночи. Обычно по ночам он предпочитал спать, выработав эту привычку с ранней юности, но временами, особенно, учитывая его сложности с засыпанием, долгие часы после заката становились для него сущим мучением.

Сегодняшняя ночь была одной из таких: сначала Най не мог уснуть, а теперь, когда нео-солнце уже поднялось над горизонтом и стукнуло лучами в окна его захламленной квартиры — не мог проснуться.

Он бессильно открывал заспанные глаза и закрывал их через несколько секунд, снова и снова проваливаясь в поверхностный бесполезный сон.

Окончательно пробудиться ему помог только приступ кашля, и сейчас Найджел был за это ему даже благодарен. Он резко сел на кровати, сотрясаясь от бесполезных попыток собственных легких покинуть тело, и наощупь потянулся к тумбочке. Пальцы судорожно нашарили мятый застиранный платок и все-таки успели в последний момент поднести его ко рту, чтобы не перепачкать простыни сгустком ярко-алой крови.

“Что ж, хотя бы не больше, чем вчера” — с облегчением подумал Най, разглядывая кровавое пятно на платке. По лбу его градом катились капли пота, а грудь ходила ходуном, хрипло хватая воздух.

Преодолев желание рухнуть обратно в постель, Най спустил ноги на пол и, вновь наощупь отыскав на тумбочке очки среди груды бутылочек с микстурами и снадобьями, что тут же противно зазвенели, водрузил их на нос.

Внезапно память его прорезали мысли, которые и стали причиной его вчерашней — а точнее, сегодняшней — бессонницы. Позабыв обо всем на свете, включая брошенные возле кровати ботинки, из-за которых он сейчас чуть не растянулся на ковре, Най пробрался к небольшому столу в углу и нервно вцепился в собственные ночные записи.