— Больше никто тебя не обидит, — заявил Тёма, вернувшись. И моё сердце радостно затрепетало. Хотелось броситься ему на шею, прижаться всем телом, вдохнуть его родной запах… Конечно, ничего подобного я не сделала. Он стоял и смотрел на меня, будто чего-то ждал или хотел сказать, потом пожелал «спокойной ночи» и вышел. А я почему-то расплакалась.

Может, чувства к нему не совсем умерли? Или мне просто нужен кто-то, на кого можно положиться. А Тёма всегда был самым близким человеком. Но теперь многое изменилось, мы столько помоев вылили друг на друга, что, наверно, обратной дороги нет? Пару раз мне казалось, что от него пахнет женскими духами.

В поселении не так много свободных женщин. Из молодых всего две: Зинка, на два года старше, и Софья, ровесница, — её муж погиб на охоте. Вряд ли Тёма встречался с кем-то из замужних, слишком велик риск. За измены отправляли в шахты.

Пока он работал, я провела дома небольшой обыск. В ящике стола нашла его блокноты, обрадовалась: раньше он часто рисовал меня, вдруг и свою пассию уже запечатлел. Но нет. Похоже, он вообще не брал в руки карандаш в последнее время. В блокноте лишь старые рисунки. Хотя он мог купить новый и носить его с собой. Я положила блокнот на место и тут заметила в дальнем углу знакомую вещицу. Янтарный камень на нитке. Он его снял. Мы больше не связаны. Это ударило меня больнее, чем если бы я застала его в постели с другой. Он снова меня предал.

Я решила проследить за ним. Стала часто гулять с коляской по улицам, где он работал. Вроде как случайно. Специально шла по другой стороне, чтобы если он и заметит, то не сразу. И однажды, проходя мимо, увидела, как он болтает с Софьей. Всё-таки она. Я так и думала. Ничего предосудительного они не делали, обычный разговор, обычный смех. Разумеется, они не стали бы флиртовать посреди улицы, где полно рабочих и строителей. Но то, как он смотрел на неё… я давно не видела такого взгляда. И возненавидела эту женщину.

Дома к ненависти добавился страх. Если Тёма и правда попросит развод, чтобы уйти к ней? Мы давно не живём как муж и жена, это вполне могло сыграть в его пользу. Он женится на Софье. А если Ваню отдадут ему? Ведь ребёнок должен расти в полной семье. Тёма — его отец, имеет такие же права, как и я. Я бросилась к кроватке, схватила тут же проснувшегося Ванечку, который разразился отчаянным плачем, прижала его к сердцу и сидела в углу комнаты, боясь разомкнуть объятия. Ванечка так и уснул в моих руках.

Каждый мой день превратился в кошмар. Вот сейчас Тёма зайдёт в детскую и сообщит, что нас вызывают к Советнику. В выходные он уходил с Ваней на прогулку, а я металась по дому как раненый зверь. Вдруг он не вернётся? Что, если они уже всё решили, и меня просто поставят перед фактом? И как только Тёма переступал порог, выхватывала Ванечку из его рук и скрывалась в детской. Мама, забежав к нам в гости, сказала, что у меня нездоровый цвет лица, позвала на приём, но я отказалась.

Она сторонилась меня, как и все в поселении. Я внушала им страх. Может, и Тёме тоже. Тот мужчина со шприцем, из научной лаборатории, что изувечил меня, спустя месяц умер. Зашёл после работы в лавку за хлебом, вдруг побледнел и упал замертво. Врачи сказали, тромб оторвался. Но, готова дать голову на отсечение, в поселении все поверили, что это моих рук дело. Я же его прокляла. Мне и самой бы хотелось верить, что у них не получилось, и я по-прежнему сверхчеловек. Но, увы, волшебного сияния больше нет. Внутри меня только пустота.

Ванечке исполнился год. Тёма позвал родственников: мою маму, Антоху с семьёй и своих родителей, я приготовила ужин и весь вечер просидела с приклеенной улыбкой, пока внутренности сводило от страха. Если Командующий заметит, что мы в ссоре, нас пригласят на беседу. А там выяснится, что никакой семьи уже нет. И тогда они заберут Ваню. Я даже пару раз обняла Тёму, поймав его удивлённый взгляд. И смогла вздохнуть с облегчением, только когда за последним гостем закрылась дверь. Мы вместе мыли посуду на кухне. Впервые за несколько месяцев мы что-то делали вместе. Тёма закатал рукава рубашки, чтобы не намочить, и я украдкой смотрела, как ловко его пальцы скользят по тарелке. Невольно вспоминая, как эти самые пальцы когда-то ласкали моё тело. Пришлось до крови закусить губу, чтобы физическая боль заглушила душевную. Он стоял так близко, всего-то протянуть руку… Я мечтала броситься в его объятия, зарыться носом в ворот рубашки и почувствовать, как его крепкие руки сжимают талию.

Я вдруг поняла, что больше нет той обиды и ощущения предательства, что оттолкнули меня от него. Не заметила, когда они исчезли. Эмоции улеглись, я смогла оценить ситуацию объективно и оправдала Тёму в своих глазах. Подсознательно. Он сделал всё, что мог. Он всегда оставался хладнокровным в стрессовых ситуациях, в отличие от меня. Он всё сделал правильно. Решил, что мой дар — это самая малая жертва, он никогда не понимал, насколько это важно для меня. Но он и не обязан. Обычным людям такое не понять.

Последняя тарелка выскользнула из моих рук и разлетелась на звенящие осколки по полу.

— На счастье, — прошептала я. Тёма горько усмехнулся. Мы одновременно присели, чтобы собрать осколки и стукнулись лбами, что вызвало нервный смех, переходящий в хохот до коликов в боку. А потом, всё так же сидя на полу, я вдруг разрыдалась, и Тёма замер в растерянности.

— Прости, — еле выдавила я из себя между рыданиями. — Я снова всё испортила.

— Ты из-за тарелки что ли? Да у нас их полно! — не дошло до него.

Я резко качнула головой.

— Что случилось то? — он робко задел моё плечо. — Ань?

— Всё кончено, да? Ты больше ничего ко мне не чувствуешь? — Глаза застилали слёзы, рекой текли по щекам, словно пытались вынести из моей души всё, что там копилось столько времени.

— А мои чувства ещё имеют какое-то значение? — тихо спросил он. Я только кивнула в ответ. Он осторожно протянул руку и коснулся моей мокрой щеки. Я закрыла глаза, но даже так не получилось сдержать слёз. Тёма рывком притянул меня к себе, прижал крепко, будто если ослабит хватку хоть немного, мы оба лишимся жизни. И мы сидели так, обнявшись, целую вечность.

— Я люблю тебя, — шептал Тёма мне на ухо, тут же подтверждая слова жадным поцелуем. — Никогда не переставал любить.

Я хотела спросить про Софью, но отмахнулась от своих мыслей. Неважно. Уже неважно, переспали они или нет. Тёма — мой. Всегда был моим. И всегда будет. А я — его. Я отвечала на его поцелуи и исступлённо шептала эти три заветных слова, которые и близко не передавали то, что я чувствовала.

Нет слов в этом мире, чтобы описать ту жажду обладать каждой клеточкой его тела, раствориться в его объятиях, как капля молока в чашке вечернего чая, давиться криком от наслаждения, когда его губы страстно впиваются в мои. Нет слов, способных передать то, что я чувствовала, когда он сорвал с меня платье, а я сгорала в предвкушении ощутить его плоть внутри себя. И не замечала, что пол слишком жёсткий, тонкий плетёный коврик не спасает (завтра, наверняка, заболит спина), я цеплялась за рукава рубашки, помогая ему скорее освободиться. Я не замечала ничего, кроме его взгляда, обжигающего страстью, кроме своего желания отдаться ему без остатка. Каждое движение заставляло меня вскрикивать от нестерпимого желания.

Я запустила пальцы в его мягкие волосы, жадно осыпая поцелуями шею, лицо. Он пристально смотрел мне в глаза, словно не верил, что всё происходит наяву. Я и сама сомневалась. Его тело дрожало от вожделения, но он нежно и неторопливо целовал меня сначала в губы, затем в шею, опускаясь ниже, ласкал грудь, слегка прикусив сосок, от чего я издала громкий стон. Он тут же закрыл мне рот поцелуем. Сейчас мне не нужны прелюдии, я уже умирала от пожара в моём теле и торопливо дёрнула ремень брюк. У Тёмы получилось быстрее, мы наконец освободились от одежды и наши тела соединились.

Как я могла отказаться от него? Ненавидеть. Причинить боль. Мы лежали на полу, переводя дыхание и держась за руки.