Но, видимо, эта толстозадая тварь крепко взяла Диму за яйца, раз теперь он решается на то, чего не делал за прошедшие годы!

В той же тонкой папочке Алена нашла конверт с наличностью, мобильный телефон и короткую записку:

«Подпиши бумаги. Завтра Стас заедет за ними. Дом переписываю на тебя. Дима.»

Алена улыбнулась. Это была широкая рекламная улыбка, пугающая своей искусственностью. Улыбка тронула лицевые мышцы, но глаза… Изумрудные глаза Алены застыли, и лиственную сочность радужки покрыло тонкое инейное кружево.

Алена подошла к мини-бару, открыла бутылку скотча и одним махом сделала несколько быстрых глотков. Села за стол, не сводя взор с клочка бумаги. Обвела кончиком пальца выбитые линии логотипа. Легко и невесомо.

Именно так она и чувствовала себя. Легко и невесомо.

Странно, как одно простое решение внесло в ее разрушающуюся жизнь четкое и ясное видение.

Решение вспыхнуло ярким пламенем в пульсирующем мозгу и перехватило клокочущие в груди рыдания. Решение заглушило очередную истерику. Именно это решение, простое и легкое, заставило одеревеневшее тело Алены подняться со стула и подняться в свою комнату, прихватив початую бутылку и мобильный телефон. Идя по коридору, Алена скинула белую рубашку, расстегнула джинсы и оставила их там же, на полу коридора, как и нижнее белье. Распустила волосы и сбросила пластмассовую заколку. Вещи остались лежать на полу длинным шлейфом, подобно доспехам воина после сокрушительного проигрыша.

Алена встала под душ и до упора прокрутила хромированную ручку. Ледяные капли коснулись кожи, но Алена даже не вздрогнула. Что ей жидкие ледяные иголки, если ее уже уничтожил один прямоугольный лист бумаги? Что ей эта жалящая россыпь, так яростно отбивающая дробь на заледеневшей коже, если душа и так покрыта льдом, а сердце в любой момент готово остановить свой неспешный бег? Что ей этот мелкий озноб, что сотрясает тело, тогда как душа уже перестала биться в страданиях, и застыла в невесомости пространства?

Выйдя из душа, Алена ступила ногами на мягкий коврик и позволила холодным каплям свободно спуститься по телу, очерчивая каждый изгиб, оставляя за собой мелкую россыпь мурашек. Не вытираясь и без халата, Алёна взяла в руки телефон.

Алена сделала еще несколько глотков из горлышка, и сползла на пол. Алкоголь уже оказал свое влияние, пустив по дрожащему телу расслабленность и прекращая озноб, согревая ледяные пальцы, отпустив напряжение и отяжеляя веки.

Алена прикрыла глаза, глубоко вздохнула, готовясь сыграть свою самую яркую и решающую роль, как звезда театра готовится исполнить завершающую постановку своей догорающей карьеры.

Непослушными пальцами набрала номер. Один гудок, второй.

— Да!

— Па-а-ап! — рыдая.

— Аленушка, доча, ты что? Плачешь? Что с тобой? — взволнованно и с придыханием.

— Па-а-апа-а-а! Он!.. Он!.. Он ушел от меня-я-я!.. — громко и надрывно.

— Дима?! — еще более взволновано.

— Ну а кто еще?! Не святой же апостол, ей-богу, пап! — сквозь слезы, зло и ядовито.

— Послушай, доча, сейчас не лучшее время для семейных передряг…

— Какие еще передряги?! Он прислал бумаги на развод! Ты понимаешь?! Ты хоть знаешь, в каком я сейчас состоянии?!

— Развод?! — громко и с паникой. — Нет!.. Этого нельзя допустить! — звук зажигалки и быстрые отрывистые затяжки. — Нельзя, нельзя допустить…

— Па-а-ап! Он бросил меня ради какой-то спидозной мра-а-ази-и-и! — рыдания уже не наигранные.

— Алена, доча, послушай… — прерывисто и сипло. — Я… Мы сейчас не в том положении, чтобы… Слушай, ты должна вернуть его! Любым способом! Слышишь меня, Алена?

— Па-а-а… Забери меня отсюда… Я…

— Не будь дурой! — голос сорвался в крик и сквозь алкогольное марево Алена сообразила, что таким тоном отец никогда с ней не говорил.

— Па-а-ап, — жалостливо. — Ты что?…

— Слушай меня, — тихо и бездушно. — Как хочешь, избавляйся от этих шлюх. Да хоть дробовиком их отстреливай! Но ты обязана вернуть Диму обратно. Обязана! И никаких разводов! Поняла меня?!

— Но… Как?… Он запер меня дома, без денег, без одежды. Мне пришлось обманом добывать телефон, — ложь сорвалась с губ легко и просто.

Несколько секунд молчания.

— Алена, ты можешь купить мне билет до ЭлЭй (ЭлЭй (на англ. L.A.) — сокр. от Лос-Анджелес (Los Angeles)? — ровно и как-то обреченно.

— Пап, ты в своем уме?! — сорвалась в крик. — Ты что, какой-то сраный билет не можешь себе купить?! Что вообще это значит?! Пап!

— Ладно, ладно, — нервно. — Я… Что-нибудь придумаю…

Алкогольный туман чуть рассеялся от непривычного тона и несусветной просьбы отца.

— Пап, что происходит?…

— Алена, — тихо. — Никакого развода. Ты меня поняла? Я что-нибудь придумаю. Найду… Куплю билет. А ты не делай лишних движении и ничего не подписывай. Если надо будет, сделай то же, что и в прошлый раз.

— Что-о-о?!

— Я все сказал.

Конец вызова.

— Елагин, — пауза. — Вилорий Борисович, тесть Дмитрия.

Из ослабевших рук Сони выпала кофточка, которую она складывала в сумку.

— Могу я войти? — вежливо спросил мужчина, чуть ступая в квартиру. Но Соня уперла руку в косяк и холодно спросила:

— Зачем?

Соня старалась не показывать своего волнения. Видеть перед собой отца Алены — довольно странное, и не особо приятное, зрелище. Видимо, от отца Алена унаследовала зеленые глаза, прямой аристократический нос и широкие губы. А еще от отца Алена получила тяжелую мрачную ауру, которая тут же заполнила маленькую комнату.

— Так и будем стоять на пороге? — чуть усмехнулся Вилорий Борисович, и Соня невозмутимо пожала плечом.

— Не думаю, что наш с вами разговор продлится достаточно долго, чтобы я успела подогреть чайник.

— Госпожа Климова, — произнес мужчина, чуть наступая и заставляя Соню пройти в комнату. — Поверьте, будет лучше если мы с вами поговорим внутри, наедине.

— У вас что, какие-то нехорошие мысли, что вы не хотите свидетелей? — саркастично спросила Соня, подбирая кофточку и закидывая ее на диван.

Вилорий Борисович был довольно высок, почти одного роста с Димой, да и фигура у него была крепкая. Ровная спина, развернутые плечи, вздернутый подбородок делали его еще выше и мощнее. Соня ощущала его ауру — темную и непроглядную, и тяжелая вибрация силы, которую этот мужчина сдерживал, отдавалась в воздухе нестройными волнами.

Хотя, стоит отдать должное, Вилорий Борисович постарался произвести противоположное впечатление, спокойным тоном и примирительно поднятыми руками.

— Софья, я пришел с самыми благими намерениями, — слегка улыбнулся. Вот только эта легкая, скользкая улыбка не вязалась с тем, что чувствовала Соня буквально каждой клеткой своего тела.

— Надеюсь, вы помните куда вымощена дорога этими намерениями, — отбила она, скрестив руки на груди. Соня, конечно, держала лицо и ни мимикой, ни тоном не давала понять, как на самом деле ей неприятно находиться рядом с этим человеком. Вилорий Борисович оглядел Соню с ног до головы, прищурив глаза, и Соне казалось, что она прошла через рентгеновский аппарат под этим острым непроницаемым взором. По высеченным массивным чертам лица мужчины невозможно было понять его мыслей. Но встревоженное нутро шептало Соне, что ничем хорошим разговор с отцом Алены не закончится.

Елагин, не снимая обуви, прошел в комнату, выдвинул стул из-за стола и сел. Маленький портфель он поставил на пол у ног. Оглядел комнату со скромной обстановкой и взглядом зацепился за раскрытую дорожную сумку и разбросанные вещи.

— Далеко собрались, Софья? — спросил он, наклонив голову в бок. Говорил тихо и ровно, но именно эта неподвижность тона заставляла Соню нервничать все больше и больше. Но она старалась не показывать своего состояния, глубоко вздохнула и проговорила холодно и ровно:

— Вилорий Борисович, прекратите водить хороводы. Нас с вами не связывает никаких приятельских отношений, чтобы вы могли прийти, сесть на моей кухне и задавать вопросы, на которые все равно не получите ответа. У вас есть конкретная цель для визита. Так что перейдем сразу к делу, и вы четко, ясно и понятно объясните, зачем вы пришли ко мне.