Дима чувствовал, как дрожит и ноет член, прося ввести его в Соню. Ощущал, как дергается налившаяся головка, готовая ворваться в желанное лоно, куда сейчас Дима вводил язык. А яйца окаменели, готовые излиться в любимой, но Дима хотел доставить наслаждение Соне, чье удовольствие намного важнее его собственного. Поэтому Дима продолжил ласки, быстрее и ритмичнее, пока не почувствовал, как начинают сокращаться нежные мышцы под языком. Соня приподняла бедра выше, прижимаясь к губам Димы еще сильнее, и он убыстрил движения языка, вводя и выводя его, быстрее и быстрее, время от времени сильно и грубо втягивая в рот клитор и со звуком его отпуская, чтобы вновь ворваться языком и терзать Соню, доводя до безумия, до грани, ведь Дима и сам еле сдерживает себя, и контроль уже ушёл точку и его уже не нагнать.

— Да! Да! Да! — кричала Соня, сама уже прижимаясь к Диме бедрами, пока тело ее сотрясала безумная агония, от которой лоно ее горит и пульсирует, ощущая горячий язык Димы. Так глубоко в ней! Так горячо! Так постыдно и пошло! Но при этом так феерично и остро, что тело Сони выгнулось, а с губ сорвался протяжный долгий стон. Экстаз и эйфория наполнили ее, прошивая с ног до головы яркими искрами наслаждения и удовольствия, от которых Соня почти потеряла разум, дрожа и агонизируя в волнах оргазма.

Дима потянулся к джинсам и вытащил из кармана резинку. Поспешно натянул презерватив. Потом лег на Соню, удерживая свой вес на руках, чтобы выпить из уст любимой последние томные вскрики удовольствия, наслаждаясь ее дрожащим под ним телом, делясь с Соней ее же вкусом и лаская ее опухшие от поцелуев губы.

— Дима, — прошептала Соня, когда он раздвинул ее ноги и устроился между ними. — Войди в меня, Дима. Будь со мной, во мне. Люби меня, прошу, люби…

— Люблю тебя, Соня, люблю, — простонал Дима, входя в Соню, сатанея от ощущения все еще пульсирующих горячих складок, которые принимают в себя его тугую головку, что растягивает узкую дырочку, а потом и раскаленный ствол, что тараном проникает внутрь дрожащего лона. До конца, до упора, до искр из глаз! До громкого стона из его и ее уст!

Дима начал раскачиваться, сначала медленно и чувственно, чтобы Соня подстроилась под его ритм, поняла и приняла его, и Соня приподняла бедра, принимая в себя его толчки. Дима подхватил Соню под ногу и закинул на свою согнутую руку, чтобы она еще шире открылась ему, чтобы его член плотнее вошел и задевал каждый мускул внутри ее, терся сильнее и быстрее, пока их стоны вырываются из губ бессвязными звуками.

Они отрывистыми алчными поцелуями впились друг в друга, раскачиваясь в ритм, который от неспешного и томного уже перешел в отрывистый и ускоренный. Грудь Сони с возбуждёнными сосками терлась об взмокшую грудь Димы, а ногтями Соня царапала его спину. Дима от этого еще сильнее возбудился, и ускорился настолько, что мышцы бедер напряглись до предела.

Они принимали выпады друг друга, синхронно двигались в такой бешеной скачке, что простыни и подушки сбились в сторону. Громкие стоны слились вместе и непонятно, где начинаются высокие стенания Сони, и продолжаются низкие гортанные стоны Димы, пока он берет свою любимую так, как мечтал, так, как хотел и так, как будет брать всегда и везде!

Еще немного, еще несколько грубых резких толчков и Соня с утробным вскриком приподняла бедра и вцепилась пальцами в плечи Димы. Который вслед за Соней задрожал в ней, хрипло и прерывисто дыша от мощного оргазма, наслаждаясь ощущением Сони вокруг себя, так плотно и горячо. Наслаждаясь руками Сони, которые галдят его напряженные плечи, ее подернутыми дымкой экстаза глазами и ее тихим сиплым шепотом:

— Я люблю тебя, Дима …

Алена с остервенением выжала клочок хлопковой ткани и расправила. Глянула на помятую ткань и лицо ее скривилось при виде огромных панталон из белого хлопка, которые могли вместить в себя три ее задницы!

«Вот ты и попала, Алена! Думала ли ты, выходя замуж за Диму, что тебе придётся вручную стирать трусы под проточной водой и сушить их на балконе? Конечно же, не думала! Ты была занята тем, что пыталась затащить этого идиота в постель! И теперь, спустя столько лет брака, этот самый идиот запер тебя в твоем же доме, изолировав ото всех, даже без средств связи!»

Хотя дверь входная так и оставалась открытой. Но неужели это спасает положение?! Куда Алена может пойти в таком виде?! У кого попросить помощи? Все те, кого Алена называла друзьями и подругами, на самом деле только и ждут, когда Алена оступится, и с превеликим удовольствием кинутся ей на помощь, прикрывая благодеяниями то, что на самом деле является злорадством.

Этот недоумок Стас, которого Алена всегда считала недалеким молчуном с куриными мозгами, оказался не так-то прост. В то время, как Алена бегала по любовникам, самодовольно рассуждая о том, как ей удалось одурачить этого идиота, оказалось, что всё-ё-ё-то этот Стас знал и замечал! И как он ее провел, а! Если бы Алена не была так зла, то даже похвалила бы Стаса за профессионализм!

Внизу послышался гул автомобиля, что подъехал прямо к входной двери. Алена выглянула в окно, чуть отодвинув портьеру. Увидела, кто выходит из машины и чертыхнулась. Помяни черта…

Стас вытащил из багажника два пакета и направился в дом. Алена стояла у окна без движения, и, даже когда услышала голос Стаса, зовущего ее, она не шелохнулась. Неужели этот недоумок рассчитывает, что Алена в таком виде спустится вниз и будет вести с ними светские беседы? Алена оправила белую рубашку, которая была на два размера больше, и поморщилась. Смотреть же на простые голубые джинсы, которые Стас привез ей в прошлый раз, было вообще не выносимо.

Услышала хлопок двери, и отошла от окна. Машина отъехала от главного входа, пересекла двор, шурша по графию колесами. Ворота плавно отъехали вбок, и автомобиль выехал на дорогу.

Только потом Алёна решилась спуститься вниз.

На столе, за которым в пришлый раз сидел Дима и демонстративно ее линчевал, Алена увидела два пакета. Вывалила содержимое одного из них на стол и поморщилась, когда ворохом перед ней легли дешевые футболки, джинсы, что-то из нижнего белья и предметов гигиены. Алена кончикам пальцем подцепила слаксы и поморщилась, словно от ткани несло зловонием. Хотя одежда была новая, с бирками, один только взгляд на пошив, фасон и ткань заставляли недавно съеденный сыр подняться к горлу горьким комом. Алена заглянула во второй пакет. Продукты. Сыр, молоко, хлеб, еще какие-то бумажные свертки, в которые Алена не хотела даже заглядывать. Она уже хотела привычно засунуть нераспакованный пакет в холодильник, а второй вообще забросить куда подальше, но тут заметила, что вместе с одеждой на стол выпала папка. Тоненькая такая, прозрачная, с какими-то бумажками.

Алена уставилась на тисненную белоснежную бумагу, с симметричным строгим логотипом адвокатской конторы. “Baker McKenzie” было выведено крупным шрифтом на верхней строчке. Алене смотрела на бумаги и ее не покидало ощущение, что ей в руки случайно попало чужое письмо, которое она открыла по ошибке, и которое не имеет к ней никакого отношения.

Алене вдруг показалось, что с окна потянуло холодом. Зимним студёным холодом. Как такое может быть? Ведь на улице плюс тридцать, а в распахнутое окно врывается влажный бриз с соленым ароматом океана. Но чем еще можно объяснить, что пальцы на руках потеряли чувствительность, враз онемев? Холод парализовывал руки постепенно, медленно поднимаясь выше, и вот уже Алена не чувствует ничего. Все ее тело онемело и словно перестало принадлежать ей. Только белеющий прямоугольник на полированном черном дереве удерживает ее внимание. Мелких букв с такого расстояния не рассмотреть. Но это и не нужно. Слова и так уже высечены ржавым гвоздем в мозгу Алены, и сейчас эта кровавая вскрытая рана пульсирует и глушит все остальные мысли.

Алена знала, что брак с Димой рушится. Но этот его поступок, когда он запер Алену дома, а потом снабжал одеждой и продуктами, давал ей надежду на то, что все же пройдет время, Дима поостынет, и все вернется на свои круги. Ведь не выгнал же он Алену с голой задницей на улицу! И терпел же все эти годы ее измены! Может, и в этот раз спустит все на тормозах ради Сергея?