Соня смотрела на острые голубые пики, что выводил аппарат, и сжимала в ладони холодную руку Милы, удивляясь хрупкости костей и тонкости пальцев. Пытаясь согреть их, хотя в палате стояла самая комфортная температура, Соня укрывала руки Милы тонкой простыней и прижималась губами, даже сквозь ткань ощущая холод кожи. И в эти моменты с губ Сони срывались молитвы, за жизнь, за спасение, за еще один шанс для жизни, выпрашивая у Бога возможность для Милы выкарабкаться и выжить.

А что же до самой Сони… То, как она себя чувствовала в те моменты, когда в ее усталом мозгу проносились мысли о Диме, были сравнимы с той болью, что пережила Мила, только не в физическом смысле.

Боль внутри стала постоянной спутницей. Просыпалась ли Соня после короткого рваного сна, умывала ли бледное лицо прохладной водой, принимала ли быстрый ледяной душ в соседней палате, которую руководство клиники выделило для Сони. Отпивала ли белыми губами терпкий черный кофе, заедая горьким шоколадом, листала ли медицинские книги, что привозил Семен, помощник Жаната. Боль всегда была в Соне, внутри, поселилась с комфортом и шиком, разгульным пиршеством торжествуя свою победу. Заставляя Соню в десятки раз прочитывать строки в книге, по которым она пробегалась невидящим взором, вся и полностью погруженная в короткие алчные кадры и счастливые моменты.

Там, где был Дима.

Его золотистые глаза, которые горели нежностью и желанием, когда он смотрел на Соню. Его руки, сильные и крепкие, что дарили ей только удовольствие, при этом защищали и оберегали. Родной и вкусный запах, который так любила вдыхать Соня, прижимаясь носом к сильной шее. Или короткие вдохи, что делал Дима, когда склонялся к Соне и заслонял собой весь мир. Его губы — теплые и твердые, алчные и жадные, мягкие и нежные, властные и наглые. Его вкус — терпкий, насыщенный смак из мяты и табака. Его глаза — золотистые и искрящиеся, серьезные и задумчивые, наглые и задорные. Его голос — низкий и грубый, хриплый и нежный, громкий и грозный, ворчливый и добрый.

Все это было внутри Сони, запечатано в сердце, в самом его клокочущем бурлящем центре. Воспоминания, как фотокарточки, на которых запечатлены краткие мгновения — мимолетные улыбки, искристый взор, уверенное объятие. Все это было ее, Сонино, и только ее. Мысли и воспоминания, терзания и отчаяние, тоска и безысходность — все принадлежало только Соне, и она знала, что никогда ни с кем этим не поделиться. Даже с Милой.

Потому что Соне было…жадно! До одури жадно до этих воспоминаний и того, что теперь было личным и сокровенным! Соня не хотела делиться тем, что принадлежит только ей. То, что она сохранит только для себя. То, что никогда не будет принадлежать никому другому, так же, как и сама Соня, которая никогда более не будет принадлежать другому, храня в сердце только Диму.

И даже боль — тянущая, взвывающая, полыхающая боль, была только ее. Соня с ней слилась в одно целое, сплелась венами и капиллярами, дрожала от самых острых жалящих вспышек и даже просила еще и еще, больнее и страшнее.

Чтобы проверить, может ли она еще чувствовать.

Оказалось, что может. Но легче от этого понимания не становилось.

— Пап, ты мой телефон сломал!

Удивленный вскрик сына вывел Диму из ступора, в который от впал, когда прочел сообщение, которое пришло в 4:43 утра на телефон сына: «Серёжа, дорогой мой. Прости, что не смогла попрощаться по-человечески. У меня возникли очень-очень важные дела, которые я обязана решить. Поэтому я уезжаю, на очень долгое время. Пожалуйста, Серёжа, учись хорошо и слушайся отца. Будь умницей. Целую, Софья.»

Дима посмотрел на свою руку и заметил, что, от сжатия его кулака, дисплей телефона треснул.

— Пап, то с Софь Арнольдовной? — спросил Сергей взволнованным тоном.

— Серёг, думаю, тут просто какие-то непонятки, — как можно спокойнее ответил Дима, через силу разжимая кулак и возвращая телефон сыну. — Я съезжу и все узнаю. Может, Софья решила подшутить над нами? — чуть усмехнулся Дима, пытаясь и самого себя убедить в этом. Хотя внутри у него все горело и пылало от подозрения, что все происходящее далеко не розыгрыш. Какой бы озорной и изобретательной ни была Соня, вряд ли она стала бы подобным образом разыгрывать Сергея.

Не в силах усидеть на месте, но при этом не желая показывать сыну своего истинного состояния, Дима как можно спокойнее застегнул пуговицы на рубашке и заправил полы в брюки. Взял свой телефон и набрал номер Сони. «Абонент недоступен», пропищал безразличный женский голос, и Дима готов был во все горло послать автоответчик к херам! Но потом посмотрел на Сергея, и спокойно сбросил вызов. В глазах сына, который не умел скрывать своих истинных мыслей, Дима увидел беспокойство и неуверенность. Сергей уже не смотрел на свой телефон, который стал непригоден к использованию, а все его внимание было сосредоточено на отце. Поэтому Дима легко улыбнулся сыну и потрепал его по волосам.

— Серый, ты завтрак свой доедай. Я съезжу по делам, и к Софье заскочу, посмотрю, что там да как. А вы с Вовкой смотайтесь в молл, телефон купи. Можешь выбрать любую модель, — и весело подмигнул Сергею, хотя до этого предпочитал лично выбирать телефоны или другую технику.

Но сейчас ноги Димы уже несли его к двери, чтобы побыстрее добраться до Сони и выяснить, какого черта творит эта девица! И что произошло со вчерашнего дня, когда Дима отвез Соню на квартиру и оставил ее собирать вещи. Дима ругал себя всеми словами за то, что поддался на уговоры Сони и позволил ей остаться в квартире одной, чтобы спокойно, без посторонних, собрать вещи. К тому же, домой пришел Сергей, и его тоже надо было подготовить к тому, что Соня будет жить с ними.

Дима и Соня договорились, что Дима заедет за ней утром, чтобы помочь перенести сумки, но с утра телефон Сони был отключён. А когда Дима вышел на кухню, то увидел, что Сергей сидит за столом и вертит в руках свой телефон. Сын молча протянул телефон, и у Димы сердце в груди замерло от какого-то нехорошего предчувствия. А когда Дима прочитал сообщение Сони, то кровь хлынула к голове, застилая все вокруг красным маревом, и Дима сам не заметил, как сжал в руках пластик до хруста.

Дима втопил ногу в педель и несся по трассе, пытаясь хоть немного соблюдать правила дорожного движения, и еле сдерживался, чтобы не крутануть руль и не выехать на встречную полосу. Дурацкий автоответчик до сих пор нудел, что телефон Сони недоступен, и Дима со всей злости стукнул кулаком по рулю. Набрал номер Стаса и рявкнул, как только тот взял трубку:

— В квартиру Сони! Живо! — и, не дожидаясь ответа, сбросил вызов и закинул мобильник на соседнее сидение. Дима не знал, что его ждет впереди, но предполагал, что если все-таки с Соней что-то, не дай бог случилось, то Диме понадобится помощь. А на молчаливого серьезного Стаса можно положиться почти в любом деле.

Телефон пиликнул, и Дима судорожно схватился за него, пытаясь не съехать с дороги от волнения, и со злостью чертыхнулся, когда увидел имя вызывающего.

— Да, Стас!

— Дмитрий Алексеевич, Алена Вилорьевна в больнице, — быстро проговорил Стас.

Дима резко нажал на тормоза. Визг покрышек по асфальту, сигналы позади едущих машин, пыль от резкого торможения — весь этот хаос даже не задел Диму, который сжал в руке трубку и процедил:

— Что с ней?

— Как я понял от врачей сокрой помощи, она отравилась какими-то препаратами. Ее повезли в окружную клинику, на 27 съезде…

— Стас, — тихим и ровным голосом произнес Дима, глядя прямо перед собой сузившимися глазами. — Если я сейчас приеду к Соне, а тебя там не будет, обещаю, тебе совсем-совсем не понравится, что я сделаю с твоим лицом. Все понял?

— Принято, еду, — отрапортовал Стас, и Дима сбросил вызов. Огляделся и понял, что чудом избежал аварий. Водители объезжали его машину со всех сторон, при этом отчаянно сигналя и жестикулируя. Но Диме было плевать. Главное, добраться до Сони и разобраться, какого хрена вообще происходит!