— Кто этот клоун? — сиплым шепотом спросил Дима. Соня не смела поднять взора, а только смотрела на сильную шею, на которой бился пульс, и ощущала, как тяжело вздымается и опускается широкая грудь. Один только глубокий вдох, и он коснётся ее груди своей…

— Это не клоун. Это — виконт Беркли, — таким же шепотом ответила Соня. Запах мужчины — запретный, порочный, желанный, окутал ее и застопорил здравые мысли в голове.

— Хорошо. Кто этот клоун виконт Беркли?

— Этот клоун виконт…Черт! — шикнула Соня, и Дима тихо засмеялся.

— Кто. Он. Тебе. — с расстановкой спросил он.

Воздух искрился от напряжения застывших тел. Оба знали, что нужно всего одно неосторожное движение, чтобы на свободу вырвалась алчная страсть.

— Это не ваше дело.

— Не заставляй меня задавать этот вопрос самому клоуну.

Предостережение подействовало, и Соня выдохнула:

— Друг.

Она могла бы ответить, что Джереми ее жених и положить конец всем дальнейшим вопросам. Она могла бы спрятаться за худенькой спиной паренька. Но, как обычно, рядом с этим несносным мужчиной разум затуманивался, а все здравые мысли вылетали из головы Сони испуганными воробьями, и их место занимало острое опасное возбуждение.

— Друг? — хохотнул Дима. — Софья Антоновна…

— Арнольдовна!

— Плевать. Так вот, — продолжил мужчина. — Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Запомни это.

— Значит, мы с вами никогда не сможем стать друзьями, Дмитрий Алексеевич.

— О, — прошептал Дима, и его теплое дыхание коснулось уха Сони. — Дружба — это самое последнее, что может быть между нами.

Сладкая дрожь прошла по всему телу, а жар внизу живота был сравним с палящим жаром батареи в зимнюю стужу.

Дима не двигался с места, но даже с такого положения он касался Сони лишь одной частью тела. Одной наглой самоуверенной горячей частью тела в области паха. Он тянулся к ней, словно чуял близость самки, настойчиво натягивая тонкую шерсть брюк. Соня ощущала бесстыдное прикосновение восставшего органа и проклинала свое нутро, которое отзывалось постыдным жаром и влагой между ног.

Одно только движение вперед…

Но Сонька отказывалась его делать. Она вспомнила зеленые глаза отчаявшейся несчастной женщины, наивные глаза доверчивого ребенка, огромный пустой дом и горькие слова в клинике. Она все это помнила, поэтому сделала неожиданное движение, проскользнула под руку Димы и отбежала на несколько шагов.

— Что ж, — она обернулась к слегка растерянному Диме. — Если не быть нам друзьями, так быть нам врагами, Дмитрий Алексеевич. Кстати, остудите своего жеребца, а то Милену Ивановну удар хватит, если вы заявитесь за стол со своей вешалкой!

Остаток обеда прошел в той же странно-неловкой атмосфере.

Рубашка Джереми промокла насквозь. Соня сидела, закинув ногу на ногу, и пыталась унять постыдный жар между ног. И один бог ведает, какие усилия приложил Дмитрий Алексеевич, чтобы вернуться за стол таким же невозмутимым и спокойным, как и ранее. Может у него в кармане специальные утягивающие трусы, чтобы скрывать подобные эксцессы? Так, на всякий случай. Мало ли скольких женщин зажимал в темном коридоре этот глубоко женатый мужчина!

Время от времени Соня сталкивалась взглядами с горящими глазами мужчины. Неужели никто не замечает, какой огонь полыхает в этих потемневших омутах?

«Боже, деревянная мебель такая старая. А сухое дерево так легко горит», промелькнуло в голове Сони, и она в очередной раз отвела взгляд от Димы.

Их словесная перепалка напомнила Соне те дни, когда она жила под одной крышей с Димой, и ни один их ужин не проходил без колкостей и шуток. Они, конечно, никогда не переходили границ и не затрагивали тем ниже пояса. Но сейчас, когда в душе Сони клубком свернулись обида и злость на Диму, она уже не желала фильтровать слова. И даже получала удовольствие, глядя, как ноздри Димы затрепетали, когда Соня заговорила о его «немощности». Но неужели она полагала, что Дима спустит ей подобный выпад? Конечно, он никогда бы не позволил ей оставить за собой последнее слово. Ведь с какой легкостью и умением Дима отбил ее подачу, подловив на разговоре о «творчестве» и заставив ее почувствовать себя глупой и наивной.

Все словно вернулось на прежние места.

Вот только тихое восхищение Димой, как отцом и мужчиной, сменилось горечью после его поступка три месяца назад. Но также осторожные прикосновения волнения и жара, которые она ощущала рядом с Димой у него дома, сменились острым запретным возбуждением, от которого предательское сердце стучало быстрее, а дыхание замирало от одного только взгляда на мужчину.

Чета Ирисовых тщетно пыталась восстановить светскую беседу. Но двое пожилых против трех молодых — итог предрешен заранее, и обед закончился в еще более гнетущем молчании.

В любое другое время Соня с удовольствием побыла бы у Ирисовых подольше. Помогла бы Мирону Семеновичу в разборе груды бумаг в кабинете, а Милене Ивановне в составлении гербариев из сушеных соцветий. Но сейчас терпеть мрачного Дмитрия Алексеевича, даже в компании милой пары, было выше ее сил.

Мирон Семенович попросил Диму задержаться, а Джереми и Соня выскочили на улицу, как только все сердечно и неловко попрощались, толкаясь в узком коридорчике. Джереми вновь пожал всем руки, включая Соню, и в этот раз влажность его ладони явно превышала влажность атмосферы на Курильских островах (На Курильских островах относительная влажность достигает максимума (93–97 %)).

Соня и Джереми шли вдоль побережья, и Соня думала о том, как приятно вдыхать полной грудью чистый воздух. Просто прелесть в сравнении с тем, в каком стеснённом дыхании заходилась ее грудь последний час. Свежий бриз ерошил волосы, и Соня почти забыла про Джереми, когда тот произнес, тщательно проговаривая слова:

— Теперь я знаю, почему ты не хочешь встречи со мной, Софья.

— А? Что? — растерялась Соня. Молодой человек вышагивал рядом и кажется тоже впервые за последний час дышал свободно и легко.

— Я говорю, теперь я все знаю.

— Что именно?

— Почему ты отказываешь мне.

— И почему же? — Соне самой стало интересно услышать причину. Уж она-то знала, почему не принимает ухаживания молодого человека. Слишком большая пропасть лежала между ними — социальное положение, возраст, увлечения, планы. Вирус. Хотя Соня не ставила свой диагноз во главу угла, но неизвестно, как отреагировал бы Джереми, узнай он о ее положительности. Может так же, как Дмитрий Алексеевич — с омерзением и презрением.

— Этот мужчина, Софья. Это из-за него.

— Какого мужчины? О чем ты, Джерри?

— Это нормально, Софья. Я все понимаю. Как он смотрел на тебя. И ты смотрела на него.

Значит, кто-то еще заметил эти пламенные взоры, кроме Соньки. Стыдоба какая!

— Джереми, дело вовсе не в этом. Это ничего не значит…

Парень засмеялся и расстегнул пару пуговиц на рубашке.

— Это много, очень много значит.

— Джереми…

— Я не буду стоять между вами, — трогательно сказал молодой человек, и Соня сжала в руках руку парня.

— Между нами ничего нет, чтобы вставать там. Это просто…

— Пожалуйста, Софья, не давай мне объяснений.

И Сонька замолкла. Что она могла сказать? Это просто что? Страсть? Желание? Похоть? Но если поставить все это в противовес злости Дмитрия Алексеевича на нее, Соня со стопроцентной уверенностью могла сказать, какая чаша перевесит.

А Джереми в этот момент остановил задумавшуюся Соню за руку, приобнял за талию и притянул к себе.

— Ты можешь позволить мне один поцелуй, Софья? Для прощания? — спросил молодой человек, и Соня с улыбкой подставила щеку. Но Джереми имел в виду совсем другое, потому что его прохладные влажные губы прижались к губам Сони в неловком поцелуе. Она застыла, совершенно ничего не чувствуя и не отталкивая парня, который, так и не дождавшись ответа, сам прервал поцелуй и печально вздохнул.