— Линда, я завтра все доделаю, обещаю…
— Ох, дорогуша! — Линда подскочила к ней и приобняла за плечи, подталкивая к двери. — Это мне неудобно, что я так пользуюсь твоей добротой, завалила работой.
— Что ты, Линда!
— Так, дамы, сентиментальность оставим на потом, — твердой рукой Дима выдернул Соню из объятия Линды и приобнял за талию. Соня вздрогнула, почувствовав твёрдые пальцы, так по-собственнически прижимающие ее к твердому боку.
Затем Дима слегка поклонился, взял Линду за ладошку и запечатлел легкий поцелуй на ее пухлой кисти.
— Линда, покорно благодарю, — прошептал Димы, глядя на раскрасневшуюся начальницу глубоким взором. Соня с силой стиснула ручку сумочки, сбросила руку Димы с талии, проговорила:
— Пока, Линда, — и чеканным шагом прошла к выходу.
Только хотела открыть дверь на улицу, как Дима твердой рукой припечатал дверь обратно. И прошептал ей на ушко:
— Со-о-оня-я-я, не ревну-у-уй. Это просто вежливость.
Соня резво обернулась к Диме.
— Вы слишком много о себе возомнили! — прошипела Соня, глядя в смеющиеся глаза Димы. С придыханием и со злостью зашептала: — И вовсе я не ревную! Да вы можете хоть всех женщин тут перецеловать! Переобнимать! И вообще делать с ними такие вещи, что…
Ее злостный горячий шепот прервали теплые губы Димы, которые прижались к нее дрожащим устам на несколько секунд. Соня замерла, ощущая лишь легкое давление мужских губ. И не успела она насладиться вкусом Димы, пьянящим, порочным, с сигаретным привкусом, не успела впитать в себя мощь и тепло его тела, которое лишь слегка прижималось к ней, посылая по телу острые стрелы удовольствия, как Дима отступил на шаг и улыбнулся.
— Такѝе, — выделил он голосом, — вещи я хочу и буду делать только с тобой, Соня.
Отодвинул замершую от обещания в мужском голосе Соню, распахнул дверь и подтолкнул ее на выход.
Идти или не идти? Как сделать следующий шаг? Как не оступиться и не ошибиться? Как оттолкнуть того, кто уже так сильно намагничен к тебе и к кому ты сама тянешься, словно к свету, к теплу? Спрашивает ли любовь разрешения войти в твое сердце? Почему же она не стучится тихо и аккуратно перед визитом? Почему любовь сама вышибает дверь, врывается своевольно и порывисто, и разносит в пух и прах все твои принципы, представления о жизни, моральные устои?…
Потому что любовь никогда не приходит. Она пребывает в сердце, она всегда внутри. Ждет, замершая и молчаливая, чтобы в какой-то момент ощутить прикосновение пальцев, услышать голос, почувствовать запах, и безмолвно, не спрашивая разрешения, распахивает сердце изнутри и впускает свободу полета, самые яркие сочные краски в серость будней, растормошит тебя и покажет, какой на самом деле может быть жизнь, если просто открыть свое сердце…
— Что такое, Сонь? — спросил Дима, взяв ее за руки. Она подняла на него взгляд. Его высокая фигура заслонила собой солнце. Но теперь, сейчас и отныне Соне не нужно природное освещение. Потому что теперь у нее есть свой источник тепла и энергии. Тот, который согревает ее одним взглядом золотистых глаз, полуулыбкой, прикосновением грубых пальцев. Вот как сейчас, когда Дима берет ее за руки, аккуратно, но уверенно, Соня наполняется жизнью. Заполняя бесконечный поток ее мыслей, Дима так легко и просто заполнил собой ее жизнь, словно Соня и не жила до него. Словно пребывала в темноте, в череде серых дней и ночей, среди толпы таких же прохожих, что сейчас проходят мимо них.
— Я не поеду, — прошептала Соня, мотая головой.
Да, наш вариант — подхватить Соню, перекинуть ее через плечо, запихнуть в машину и заклеить эти дрожащие губы скотчем, чтобы больше никогда не слышать отказа. Но это был наш вариант до того, как Дима понял, что Соня — та самая причина, что будит его по утрам, убаюкивает по ночам, разжигает аппетит, встряхивает, сбрасывая с плеч тяжелый груз прошлых лет. И именно эта причина заставляет его принимать такие решения и шаги, на которые Дима не осмеливался все прошлые годы своей жизни.
Заставить Соню — это как сжать в кулаке хрупкий стержень, чтобы потом почувствовать, как хрустальной пыльцой разлетается ее самообладание, выдержка, ее смелость и отважность. И порезаться этими осколками, до крови, до сердца, чтобы потом не собрать и не склеить воедино того хрупкого доверия, что есть у Сони к нему сейчас. Поэтому Дима сжал в ладонях холодные тонкие пальцы и проговорил:
— Соня, если ты захочешь уйти после того, как мы приедем на место, то я самолично довезу тебя до работы или домой. В ту же минуту, без лишних вопросов. Обещаю.
Соня молчала. Она колебалась и эти малейшие колебания Дима чувствовал всем телом, словно тростинка мечется на ветру и ветки ее хлещут слабыми листочками, и эти взмахи отдаются в его душе глухими ударами.
Тогда Дима чуть надавил на Соню, сверкнув улыбкой и глазами.
— Вообще-то, кажется я знаю, кто с удовольствием займет твое место в машине. Кое-кто, кто сейчас очень внимательно наблюдает за нами в окно.
Соня не смогла сдержать улыбку. Она не обернулась, но живо представила румяное лицо Линды, с горящими любопытством глазами и улыбкой на розовых губах, прижатое к окну.
— Так что? Или может мне кликнуть Линду? — Дима подмигнул в сторону окна, и Соня выхватила свои пальцы из его обхвата. Дима усмехнулся, увидев такие милые и яркие стрелы, вспыхнувшие в голубых глазах Сони.
— Можете звать кого хотите, — пожала плечиком Соня. Дима наклонился к ней, провел губами по скулам, уткнулся в шею и горячо прошептал:
— Но хочу я только тебя, Софья.
Как? Ну как ему удается так просто и легко сломать, взломать, разрушить и снести к чертям все ее преграды, забыть все обещания и принципы?
— При одном условии, — подняла вверх пальчик Соня и Дима вздернул бровь. — Без рук, без приставаний, без поползновений.
— Та-а-ак, Соня, ну ты буквально выкручиваешь мне яйца, — покачал Дима и Соня засмеялась.
— Поверьте, выкручивать ваши…прибамбасы, это последнее, чего я хочу.
— Зато это первое, чего хочу я̀.
— Да вы садист, господин Львов!
— Ладно, Сонь. Будь по-твоему. Никаких выкручивании яиц.
— Я не то имела ввиду! — топнула ногой раскрасневшаяся Соня, а Дима хмыкнул в ответ:
— А я — то самое. Значит, договорились. Садись в машину. Надо еще к тебе заехать, чтоб одежду сменила, — и распахнул дверь машины для Сони.
— А чем моя одежда не подходит? И вообще, куда мы едем?
Выруливая на дорогу Дима бросил взгляд на ее фигуру, с ног до головы обдав жарким касанием, и проговорил:
— Пока на тебе э̀то, боюсь, я не смогу сдержать обещание.
— Это всего лишь белая рубашка и бежевая юбка, — усмехнулась Соня, поправляю складки на ткани.
— Ты хоть мешок одень, все равно на меня это будет действовать, как на быка красная тряпка, — хмыкнул Дима. — Надень что-нибудь удобное и практичное.
Они заехали к Соне домой. Дима ждал возле подъезда, пока она бегом поскакала в квартиру. Соня пыталась уговорить Диму пождать в машине, но он, как всегда, проигнорировал ее лепет.
Но вот в подъезд Соня его категорически пускать отказалась. На что Дима прикурил сигарету и хмыкнул:
— Ты права. С этим подъездом связано так много теплых воспоминании. Беги, Соня, пять минут тебе, туда и обратно.
Дима курил и цепким взглядом окидывал окружение. Конечно, тут ничего не изменилось. Тот же пробитый асфальт, те же полные мусорные баки, те же подозрительные личности, которые или только встали с постели, или только собираются туда после бурной ночи и не менее бурного утра.
Какого черта Соня тут все еще живет? Она ведь уже получила оплату за уроки. «Неужели спустила все на травку?», хмыкнул про себя Дима. Его напрягало то, что приходится сдерживать себя, свои порывы. Потому что самым главным порывом сейчас, стоя у грязного подъезда и вдыхая исходящие оттуда ароматы, было схватить Соню и увезти из этого района как можно дальше. И как можно ближе к себе…
Дима заботился о сыне, о матери и брате, о родных и близких. Но ни к кому он не испытывал таких собственнических чувств, как к Соне. И каждый ее своенравный поступок или слово вместо того, чтобы оттолкнуть Диму, наоборот будто приманивали его внутреннего зверя, который с осторожностью принюхивается, затем прижимается носом к мягкой раскрытой ладошке Сони.
