Надо отдать должное, Костя ни разу не упрекнул меня в том, что по моей милости он стал рабом бабушкиных плантаций. Парень и вовсе мог бы отказаться — его ведь напрямую никто и не просил — но он просто брал и делал, и это говорило больше, чем любые слова.

А насчет школы дядя оказался прав, пусть и не в том смысле: добираться стало жутко неудобно, и поняли мы это в первый учебный день, когда намертво встали в пробке перед въездом на МКАД.

— Супер, теперь быстрее оставить машину и пешком пробежаться до метро, — Костя стукнул ни в чем не повинный руль.

Я с тоской наблюдала за тем, как минутная стрелка на его наручных часах приближается к двенадцати. Таля с Ником, которые пока не переехали в особняк и жили у бабушки, наверняка уже давно в школе: почему-то мне кажется, что сестра добиралась не пешком, а попросила подбросить ее по дороге в офис. Будет забавно, если первым уроком в понедельник так и останется английский, правда, сегодня вторник, а вчера было седьмое января, официальный выходной. К тому же, так феерично опоздать одновременно с Костей будет слишком подозрительно: возможно, даже поползут слухи.

Точнее, обязательно будет именно так, ведь все новости распространяются по школе уже к третьему уроку. Не хватало еще вляпаться, когда доучиться осталось всего-то пять месяцев.

— Знаешь, пожалуй, именно так я и сделаю, — я стараюсь не смеяться, потому что в моей голове трагедия уже разрослась до немыслимых масштабов. — Если бы мы успели вовремя, то ничего страшного, но опаздывать нам лучше по отдельности, — звучит это так, словно я извиняюсь, хотя прекрасно понимаю, что ни в чем не виновата.

В ответ на мое предложение парень закуривает. За последние полчаса мы продвинулись вперед всего метров на двадцать, и глупо отрицать, что моя идея хороша.

— Я не очень хочу, чтобы ты добиралась одна, — он осторожно сжимает мою руку, — это может быть опасно.

— С таким же успехом ты можешь напяливать на меня каску каждый раз, как я покидаю пределы дома, вдруг кирпич на голову свалится, — я поморщилась. — Всё будет хорошо, тем более, мораторий еще в силе.

— А Питер?

Чтобы не накричать, приходится вздохнуть.

— Собственно, там на нас никто и не нападал. Мне просто задали пару вопросов, — наклонившись, я трусь щекой о мужское плечо. — Не переживай так, я позвоню сразу же, как буду в школе, — подумав, добавляю: — и как зайду в метро, тоже.

— И когда выйдешь, — его настойчивости можно только позавидовать. Сопротивляться — бессмысленно.

— Хорошо, — я оставляю на его губах короткий поцелуй и выпрыгиваю из теплой машины в январский мороз.

Холод сразу же впивается в кожу сотней мелких иголок, заставляя жалеть о забытых дома перчатках. Одеваясь сегодня утром, я вообще не предполагала, что буду ходить по улице больше ста метров — примерно такое расстояние между школой и ближайшей к ней автомобильной парковкой. Перебираться через заснеженную кольцевую на своих двоих, неуклюже прощупывая поверхность при каждом шаге, чтобы не поскользнуться на высоких каблуках, в мои планы точно не входило.

Лезть через ограждение тоже оказалось не слишком удобно, хотя бывали в моей жизни переделки и похуже. Навигатор в машине показал, что мне нужно делать большой круг и полчаса обходить по нескольким переходам, но дорога всё равно стояла, и положение лишь усугублялось усилившимся морозом: термометры показывали на девять градусов ниже, чем вчера.

Решив, что мне точно ничего не угрожает, я схитрила и просто пошла вдоль дороги, правда, в конечном итоге наткнулась на небольшой заборчик, отделяющий проезжую часть, который я издалека не заметила в темноте, но было бы смешно, если бы он меня остановил. Когда я наконец спустилась в метро, то сразу подбежала к настенной карте: хоть бы посмотреть, где я нахожусь.

Громко выматерившись вслух, я запомнила станции, на которых нужно будет пересаживаться — их оказалось две — и поплелась к эскалатору. Вспомнив о времени, ускорилась раза в три: хоть Аннино и не было конечной станцией, но расстояние до школы было приличным, и стоило поторопиться.

Было бы здорово когда-нибудь еще пройтись по вагонам с гитарой: как ни крути, мне не хватало этого последние полгода. Справедливости ради, я никогда не ездила в метро в час пик, потому что в такой давке играть бессмысленно, но теперь, пропустив третий по счету поезд, я уже начинала жалеть о том, что не осталась в машине вместе с Костей. На сидячее место я даже не надеялась — пыталась впихнуться хотя бы в четвертый прибывший состав, при этом ничего не порвав и не уронив.

Первая весенняя поездка в школу на автобусе теперь показалась цветочками. Вспомнив о постоянных кражах в метро, я вцепилась в сумку чуть ли не зубами: не очень хотелось тратить кучу времени на восстановление документов и банковской карты. Радовало только то, что в этот раз меня не прижимало ни к кому так откровенно, как тогда, в апреле: даже если бы ситуация повторилась, то через плотный мех шубы я бы этого даже не узнала.

Пару раз мы тормозили между станциями, и тогда я искренне проклинала и себя, и московский метрополитен, невольно думая о терактах. Однако ничего не происходило, и после остановки поезд просто двигался дальше как ни в чем не бывало. Все вокруг выглядели на удивление спокойными — хоть в таких условиях было нереально рассматривать людей, но уловить общее настроение не составляло труда.

Мысленно записав напоминание спросить об этом у кого-нибудь, кто ездит в метро, я пулей вылетаю на нужной станции и лечу вверх по эскалатору так быстро, как только могу. Час пик уже успел закончиться, и можно было даже нормально дышать, правда, на второй урок я тоже безнадежно опоздала. Появляться в школе до начала перемены — слишком рискованно, поэтому можно было не спешить.

По пути я забежала за кофе и даже успела выкурить сигарету, завернув в безлюдный дворик, чтобы случайно не встретить никого из учителей: я не была в курсе, насколько у нас категоричны к курению, но проверять на себе не хотелось. В общем-то, если бы заметили, то скорее всего доложили бы родителям, которых уже почти год как нет, поэтому информация о моей пагубной привычке досталась бы бабушке или дяде, которые и так были уже в курсе. Костя получил бы нагоняй от директора, если Николай Петрович вообще был на такое способен, но после выпускных экзаменов парень всё равно собирался увольняться насовсем: работать в школе ему было больше незачем. Несмотря на это, хотелось всё-таки закончить учебный год без лишних происшествий.

Правда, для нас, наверное, без лишних происшествий — это непозволительная роскошь. Иначе как объяснить обеспокоенных Талю и Костю в холле, сосредоточенно и одновременно беспорядочно нажимающих что-то в мобильниках? Последний, судя по выражению лица и напряженным плечам, готов был вот-вот швырнуть свой новомодный аппарат в стену.

— Что случилось? — опустив ненужные приветствия, с ходу спросила я. По привычке чуть не поцеловала Костю, как и всегда при встрече, но опомнилась как раз в тот момент, после которого объяснять что-либо стало бы бессмысленно: всё-таки мы были на виду у всей школы.

— Джина! — сестра бросилась ко мне, заключила в крепкие объятия, попутно отвешивая подзатыльник. — Где тебя черти носят?

Ошарашенная таким вопросом, я отстраняюсь, чтобы еще раз окинуть Талю и Костю беглым взглядом, выискивая, что же не так.

— Я ждала конца урока, чтобы не палиться с опозданием, — бегло объясняю, не акцентируя внимание на себе. — У вас-то что происходит?

Костя вздыхает, как-то вымученно и устало.

— А трубку почему не берешь? Телефон недоступен, — он включает громкую связь, и из динамика слышится ровно-противное «перезвоните позже».

Странно, я ведь прекрасно помню, что ставила мобильник на зарядку вечером, и не снимала до самого утра. Может, в кармане случайно понажимались какие-нибудь кнопки? В той давке, что я застала в метро, это было бы неудивительно: я в принципе выбралась из нее какой-то помятой, и лишний раз приводила себя в порядок, то и дело протирая зеркальце, на морозе потевшее от каждого выдоха.