А младшая дочь Снегиревых, Анастасия, была, как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца: черноволосая, с чуть раскосыми ярко-зелеными глазами — хотя бы здесь была схожесть с кем-то из родителей — не в меру бледная и худая. И именно ее из всех детей глава семейства почему-то превозносил над остальными. Он не говорил об этом вслух, нет, он ведь примерный отец и любит всех троих одинаково, но его поведение зачастую говорило об обратном.
Он любовался на Настю и говорил, что она унаследовала фамильные аристократические черты Снегиревых, сравнивал ее со старыми, совсем древними фотографиями и чудом уцелевшими в пожарах войн и революций портретами предков, живших еще даже до изобретения дагерротипа. Он с малых лет давал ей примерять фамильные драгоценности, когда Игорю и Лене даже смотреть на них не всегда разрешалось. То и дело дома звучало это постоянное «Настя», «Анастасия», «Настенька».
Когда в начале девяностых отец забыл про свою науку и с головой бросился в бизнес, у Игоря уже была работа, жена и маленький сын: практически точная копия его самого, только неожиданно для всех на мир смотрели эти «Снегиревские фамильные» зеленые глаза, за которые Игорь так много раз злился на младшую сестру: ему всё время казалось, что именно из-за них Насте всегда доставалось всё, чего она только пожелает.
Лена училась в институте и до сих пор жила с родителями, но мало интересовалась делами отца: всё больше бегала с подружками на вечеринки, собирала хвосты из пересдач, зачастую не ночевала дома и надеялась поскорее улизнуть из-под родительского крыла. Шестнадцатилетняя Настя слушала ее рассказы с открытым ртом: она и сама не была пай-девочкой, но до веселой университетской жизни, которая не сравнится ни с чем другим, ей оставалась еще пара лет.
Настя училась в десятом классе, до дыр заслушивала пластинки Цоя, Бутусова и Агаты Кристи, носила дешевые кеды, купленные на Черкизовском, и рваные джинсы, что совсем не подобало дочке уважаемого профессора, а впоследствии — резко взлетевшего ввысь успешного бизнесмена. Настя играла на подаренной отцом гитаре, подрабатывала после школы в рок-магазине и тратила все заработанные деньги на новые пластинки, майки с любимыми группами и, конечно же, концерты этих самых групп, на которые отец отпускал ее вопреки протестам матери.
Со своей лучшей подругой Варварой младшая дочь Снегиревых познакомилась, как ни странно, не на одном из концертов, а на вечеринке, куда Лена однажды взяла с собой младшую сестру. «Ты не Варя, а варвар», — часто говорила она, хотя самым настоящим варваром была именно Анастасия, на летних каникулах объездившая со знакомыми неформалами пол-России — и тоже с папиного разрешения.
Варвара была почти на пять лет старше новоприобретенной подруги, у нее уже был муж и трехлетний ребенок, и было вообще неясно, как девушки умудрились найти общий язык. Еще более удивительным оказалось то совпадение, что и сын Вари, Костя, и маленький Никита Снегирев ходят в один садик и дружат так, что не разлей вода.
Бизнес Льва Снегирева процветал, и Игорь, уже имевший свою семью, сходил с ума от необходимости разрываться между родительским домом и своим собственным, между враз обедневшим после распада Союза НИИ, куда пошел лишь в угоду главе семейства, и отцовскими требованиями о помощи в делах: не зря же он растил наследника. Возражать ему за все свои двадцать шесть лет Игорь так и не научился.
Лев Геннадьевич хоть и был полон энергии, но понимал, что силы уже не те, и с бизнесом таких масштабов ему не справиться в одиночку. Конечно, он практически сразу взял на работу толкового управляющего: молодого, но, в отличие от его собственного сына, подающего большие надежды. В общем-то, это был один из его прежних студентов. Пусть и учился тот на экономическом, но отличился и на истории, которую как раз еще совсем недавно преподавал Лев Геннадьевич. Когда вчерашний профессор, а сегодняшний бизнесмен почувствовал нужду в управляющем, причем своем, давно знакомом, таком, чтобы можно было верить, выбор занял у него не больше минуты.
Именно Снегирев-старший сделал из совсем еще зеленого и вечно голодного аспиранта с кафедры экономики Вовика Елисеева уважаемого человека, управляющего крупным бизнесом, которого стали величать не иначе, как Владимир Семенович. Он стал часто бывать в доме Снегиревых: вначале исключительно по делам, затем и просто для компании — Лев Снегирев, грива которого уже почти на треть состояла из седых волос, со своим львиным характером так и не нажил себе друзей.
Девяносто третий год выдался не из легких: Настя поступала в институт, Лена — заканчивала, Игорь стал получать сущие копейки, а затем и вовсе потерял работу: его НИИ расформировали. Талантливый управляющий Владимир Елисеев принял решение покинуть Льва Геннадьевича в пользу открытия собственного бизнеса. Снегирев не злился: даже наоборот, стал звать своего бывшего студента в гости еще чаще, чем прежде.
На голову достопочтенного Льва свалилась уйма забот: нужно было обучать ведению дел бестолкового Игоря; ставить ему в помощь Лену, которая после пяти лет учебы так и не смогла найти работу по специальности: все вакантные места были уже разобраны теми, кто умел извлекать из своей профессии доход, в несколько раз превышающий официальную бухгалтерскую зарплату. Настя и вовсе провалила экзамены в свой ин-яз, который невесть зачем ей сдался, но переживала из-за этого даже меньше положенного минимальными приличиями. Может быть, потому, что главу семейства это скорее обрадовало, чем огорчило, а может, причиной было то, что восемнадцатилетней Анастасии было в это время совершенно не до учебы.
Пока Игорь с малых лет упорно доказывал, что достоин носить фамилию Снегирев, затем, уже будучи взрослым — управлять семейным бизнесом, Настя творила невесть что, издевательски хохоча, и тем не менее за все годы отец не то что ни разу не отругал младшую дочь, а даже не посмотрел на нее строго. В то время, как Игорь ни черта не понимал в бизнесе, а Лена, хоть и имела соответствующее образование, не интересовалась делами от слова совсем, Настя с горящими глазами слушала папины разъяснения, предназначенные, в общем-то, даже не ей, но схватывала всё на лету.
Размах Снегиревского бизнеса достиг небывалых размеров, и Лев Геннадьевич грезил о своей империи. Естественно, вопрос о главном наследнике — точнее, наследнице — даже не стоял: Настя, уже в восемнадцать лет именовавшаяся Анастасией Львовной, вела дела так рьяно, словно и впрямь была настоящей львицей; правда, по мнению Игоря, она больше походила на пантеру.
Девяносто четвертый еще не наступил, а в доме Снегиревых, увешанном новогодними гирляндами и игрушками, уже обсуждалось слияние с еще не особо крупным, но крайне перспективным бизнесом Владимира Елисеева. Лев Геннадьевич наконец начал прислушиваться ко всем своим детям, правда, старшие подозревали, что это лишь разовая акция в честь предстоящего праздника.
Анастасия, в отличие от Лены, не боялась идти вразрез с мнением отца и выступала против Елисеева со всей своей аристократической грациозной уверенностью, которой практически не унаследовали ее старшие брат и сестра, зато младшая получила за всех сразу. Игорь наблюдал, подстраивался: он давно понял, что с его собственным мнением здесь вряд ли будут считаться, а потому уже давно научился понимать эмоции и атмосферу дискуссии и принимать такую сторону, чтобы не впасть в немилость отца, от которого, к сожалению, зависело абсолютно всё.
Никто не понимал, почему Настя так яростно отстаивает право не объединять семейный бизнес с Елисеевым, партнерство с которым должно было бы в скором времени принести свои плоды. Но отец привык ей верить, Игорь привык подстраиваться под его настроение, а Лена — принимать сторону авторитетного большинства, если дело не касалось непосредственно финансов, в которых она разбиралась.
Правда, сейчас даже Лев Геннадьевич сомневался насчет позиции младшей дочери: он и не помнил, чтобы она хоть раз что-то доказывала настолько яростно, но он ведь привык верить своей Насте, а потому огласил решение отложить сделку до января. Дети не возражали, хоть и не понимали причин задержки. По правде говоря, старшие были только рады объединиться с Елисеевым, и даже Игорь находил этот бизнес выгодным вариантом, а самого Владимира — весьма интересным человеком.
