— Я тихонечко, — заверила я Талю, а для убедительности добавила: — Это и правда очень важно.

Перебинтованный Дима крепко спал на бабулиной кровати, и не пошевелился даже тогда, когда я случайно слишком громко захлопнула выдвижной ящик в шкафу. Испугавшись, я бросилась к другу: проверить, дышит ли, — но он был настолько в порядке, насколько это вообще возможно, имея дырку в боку. Мне оставалось только продолжить свои поиски: видно, с апреля бабушка переставила многие вещи в своей комнате на другие места или решила организовать у себя в комнате склад, потому что в просторном помещении — еще весной оно было таким — едва ли можно было найти хотя бы три свободных квадратных метра.

Шкатулка нашлась совершенно случайно, когда я, неуклюже развернувшись, задела широким рукавом рубашки старинный подсвечник на три свечи. Кажется, у таких есть другое, длинное и сложное название, которое я напрочь забыла: надо будет спросить у Тали или еще у кого-нибудь. Но главным, конечно же, было то, что при ловле подсвечника, падающего с комода, я заметила и украшенный узорами ящичек средних размеров, притаившийся на высокой полке: без стула будет не достать. Я попыталась было дотянуться хотя бы в прыжке, но потерпела неудачу и, чертыхнувшись, пошла в свою комнату за табуреткой: две бабушкиных, как, впрочем, и все поверхности в ее комнате, были чем-то заняты.

Когда шкатулка оказывается в моих руках, я еле держусь, чтобы не издать победный клич. В бабулиной комнате, как и всегда, мало света, поэтому я несу свою добычу в столовую, которая снова оказывается пустой. Аккуратно раскладываю бабушкины украшения на столе: многие из них и правда старинные. Мамины, во многом похожие, лежат у меня в шкафу, но за полгода я ни разу к ним не притронулась, да и свой фамильный комплект не надевала ни разу; кольцо, принятое нами с сестрой за пустышку, притаилось на самом дне, куда мы его и забросили, но прежде, чем достать его на свет, на всякий случай ухожу подальше от всех окон, хотя понимаю, что никто из чужих не сможет меня здесь увидеть.

После безуспешной попытки что-то рассмотреть в конце концов я плюю на осторожность и подхожу к самому светлому месту столовой. Металл потемнел от времени, но всё же было видно, что перстень оберегали и ухаживали за ним; интересно, как мы раньше не заметили, что камень — наверное, всё-таки гранат, а может быть, рубин — мягко переливается в солнечных лучах, а внутри него, если присмотреться, можно найти едва заметные пятнышки. Тема камней и минералов очень хорошо мне запомнилась: как раз по ней я в начале сентября делала доклад по географии — да и сама я чувствовала теперь, что камень настоящий, но всё же кольцо следовало показать компетентному ювелиру.

Что особенного нашел Елисеев в этом кольце? Несомненно, за этим крылась какая-то старая тайна, но разговор предстоял серьезный, невозможный без дяди Игоря и Жилинского-старшего, который тоже мог что-то знать. Надевать фамильный перстень я побоялась, да и по размеру он больше подходил для мужской руки: не хватало еще, чтобы у меня он упал и потерялся. Была мысль присоединить украшение к кулону, который я всегда носила на шее и который первым делом заметил Елисеев, но я сразу ее отвергла: лучше спрятать с видного места подальше. Кажется, в доме даже завалялась пара маленьких коробочек для колец.

Я уже собиралась отправиться снова перелопачивать бабушкин шкаф, как проход мне загородил старший брат, и на всякий случай я незаметно засунула кольцо в карман. До жути хотелось сказать Нику что-нибудь очень страшное, чтобы уничтожить его просто одним словом, но взгляд вовремя выхватил неестественно распухший нос и подбитый глаз, и одновременно с этим внутрь закралось нехорошее предчувствие. Оно подтвердилось парой секунд позже, когда вслед за братцем в столовую явился и его лучший друг с рассеченной губой: похоже, что они и правда подрались, и чую жопой, что я была основной причиной.

— Хорошо хоть на дуэли стреляться не удумали, господа, — ехидно произношу я.

— С чего ты вообще взяла? — спрашивает Костя с нотками обиды и возмущения.

— Чтобы сложить два и два, не надо быть гением мысли, — вместе эти два хоть и любимых, но придурка выглядят так уморительно, что мне стоит больших усилий сдержать смех. — Ладно, черт с вами, сидите здесь, а я за аптечкой.

После обработки честно полученных боевых ранений, которая проходит в полном молчании, я всё же осмеливаюсь спросить:

— Ну и каков итог, господа дуэлянты? — мне слишком страшно слышать ответ, хоть я и верю Косте, поэтому сразу же продолжаю: — В двадцать первом веке подобные решения принимаются без кровопролитий, причем в первую очередь спрашивают даму.

— Вот примерно к этому мы и пришли, — старчески покряхтывая, Ник поудобнее усаживается на диване. Костя смотрит на меня исподлобья, как будто сегодня у меня в комнате ничего не было и он еще не знает, что я скажу.

— Ну вот и славно, — я улыбаюсь. — Пиццу кто-нибудь будет?

Парни не успевают раскрыть рта, а я уже мчусь на кухню за посудой: есть опять очень хочется. Ник застает меня за подбором тарелок из одного набора, и я стараюсь скрыть раздраженный вздох. Ну что еще?

— Только не говори, что ты это всерьез, — произносит брат, то ли вопросительно, то ли с угрозой.

— Ты о чем?

— Я про тебя и Костю, — явственно слышу, что брат злится. Наверное, я бы тоже злилась, будь у меня такое разукрашенное лицо.

Сдержанно улыбаюсь, стараясь не провоцировать новый конфликт, хотя, по правде говоря, очень хочется.

— Я серьезна как никогда, — с вызовом смотрю ему в глаза. — Почему-то отношения Тали тебя так не заботят, хотя она твоя сестра не меньше, чем я.

— Гиблое дело, — ворчит Ник. — Там я устал бить ебальники еще пару лет назад, — видимо, брат всё-таки ждал грозы, но я ведь решила быть спокойнее.

Поборов желание рассмеяться — всё-таки я знала Талю, как никто другой, — отвечаю:

— Тогда чем лезть в чужие отношения, нашел бы себе девушку и доставал бы ее, — вижу, что брат хочет что-то сказать, но продолжаю: — Между прочим, ты потомок древнего княжеского рода, а ведешь себя как пацан. Я думала, ты и так давно в курсе, ведь в августе я жила у Кости, не помнишь?

На лице Ника — такая смесь эмоций, что так и тянет не то треснуть сковородой, не то задушить объятиями.

— Просто это было самым безопасным для тебя местом на тот момент, — с чувством объясняет он. — И вообще-то я следил, чтобы вы жили в разных комнатах и даже почти не пересекались, потому что видел, как Костя на тебя смотрит, — черт, а я тогда и правда не понимала, что происходит. И естественно, что Костя даже не намекнул тогда, в чем дело.

— Может, ты еще и выставил меня шлюхой или расписал, что он мне нахрен не сдался? Ну, чтобы наверняка, — наполненные злобой слова вырываются непроизвольно, и я даже не контролирую, что говорю. Жду, когда брат ответит, что я сошла с ума, он ведь никогда не сказал бы обо мне такого, но по его виновато-испуганному взгляду понимаю, что попала в точку.

Я плохо разбираю, что делаю, когда хватаю первый попавшийся под руку предмет — это оказывается как раз сковорода, которую забыли убрать из сушилки и сложить на место — и наотмашь бью Ника по лицу. Не имеет значения, как давно это было и столько всего произошло с тех пор: он заслужил.

— Не попадайся мне на глаза, — рычу сквозь зубы. — Ближайшие лет десять.

Не глядя забираю из ящика первые попавшиеся тарелки — естественно, все разные — и, отпихнув старшего брата в сторону, как можно быстрее покидаю кухню: ссора с Ником нисколько не уменьшила мое желание поесть пиццы — той самой, по семейному рецепту. Уже в коридоре натыкаюсь на обеспокоенного Костю, который, судя по всему, направлялся как раз к нам.

— Что за шум там был?

— Не парься, это семейное, — я успокаивающе улыбаюсь, а затем, под локоть уводя парня обратно в столовую, шиплю: — Почему ты сразу не сказал мне про Ника? — он молчит. — Ты понимаешь, что если бы не дурацкое стечение обстоятельств, то я бы и не подумала тебя прощать?