— Если мы не успеем? — в панике шепчет сестра, озвучивая мои мысли. Нападение вечером — это понятно, но время перевалило за семь, уже почти стемнело, а значит, буквально в любой момент. — Что, если они уже напали?
Костя с силой бьет обеими ладонями по рулю.
— Ебучие пробки!
Подумав, что лишним сейчас не будет, выуживаю из его кармана пачку сигарет, достаю и подкуриваю сразу три — почему-то я уверена, что никто не откажется.
— В объезд не получится? — подношу фильтр к Костиным губам; получается немного похоже на то, как младенцев успокаивают пустышкой.
Вместо ответа парень дает задний ход — за нами еще никого нет — и паркуется прямо на обочине.
— Нахуй, — рычит он, ловко выпрыгивая наружу и оглушительно громко хлопая дверью, что совсем на него не похоже: в своей черной «бэхе» Костя души не чаял, и никогда бы не сделал так с ней. Но та машина была в ремонте, а с одной из сотни семейных можно было не особо любезничать. Если не выживем — она и вовсе никогда нам не пригодится. — Дойдем пешком.
Таля мгновенно вылазит из машины, а я, завозившись с ремнем безопасности, выбегаю последней. Ветер хлестко бьет по лицу, отрезвляя, холодит затылок — или это страх? Костя ведет нас какими-то дворами или переулками, в темноте не разобрать, и по пути я спотыкаюсь о какую-то корягу, чуть не распластавшись по земле, а потом еще и проваливаюсь ногой в большую гнилую кучу прошлогодних листьев, которые почему-то не убрали с осени. Чувствуя, что как раз сегодня я вообще не в форме, мысленно командую себе собраться — почему-то в голове при этом звучит мамин голос — и достаю себе новую порцию никотина. Курю, несмотря на бег, медленно, со вкусом, смакуя каждую затяжку этой чертовой сигареты.
Может быть, это моя последняя.
Офис встречает нас невообразимой суматохой: чуть меньше месяца назад такая творилась только на нашем этаже, сегодня же она поглотила все здание. Как же невовремя вышло: мы ведь сами собирались только послезавтра. Может, Елисеев как-то прознал про это и решил нас опередить? Откуда вообще стало известно, что он едет сюда?
Подниматься наверх, пожалуй, смысла нет: большая часть народу и так уже здесь. С лестницы вылетает Марс и, поскользнувшись на полу, еще блестящем после мытья, хватается за Димаса, который как раз пробивается через толпу, подталкивает его к нам и мчится дальше. Прокладывая себе путь, мы спешим навстречу Диме.
— Вы долго, — сразу упрекает друг, опустив ненужные сейчас приветствия. — Я думал, ты приедешь один, — обращается к Косте. — Хотя бы… — он осекается, снова взглянув на нас.
Может и не продолжать: и так ясно, что он хотел сказать.
Хотя бы без Тали.
Если я, не раз попадавшая в переделки, до сих пор не полностью оправилась с последней, то каково же сейчас ей? Сестра отмалчивается все время, как мы покинули машину, и я знаю, что в ней живет столько храбрости и самообладания, сколько мне и не снилось. Таля — мне всегда казалось, что она лучше меня: ярче и общительнее, увереннее и смелее, когда нужно. Мудрее, в конце концов. С детства она без раздумий решалась на все, на что мне одной никогда бы не хватило духу, год назад — старательно и чутко, по шажочку, вытаскивала меня из скорлупы, в которой я пряталась после аварии. Рвалась в бизнес впереди меня, что-то даже понимала в нем без разъяснений, пока я хлопала глазами и пыталась запомнить самые основы. Если бы не наша разница в полгода — ей-богу, я бы подумала, что нас подменили в роддоме или просто в какой-то момент наши мамы нас перепутали.
— Нет времени, — хмуро обрывает его Костя. — Не на дороге же их бросать.
Я всегда хотела быть хоть чуточку на нее похожей, а сестра смеялась и говорила, что ей, наоборот, хочется быть, как я. Мы хохотали обе и представляли, что никакие мы не двоюродные сестры, а самые настоящие двойняшки: светлая и темная, как инь и янь. В последнее время мы как будто с ней поменялись местами. Это началось, наверное, еще осенью, когда я была в плену у Елисеева, как будто те события в Тале что-то надломили, забрали добрую долю решительности и безрассудства, но сгладили углы, отсыпав взамен мягкости и рассудительности — тех самых, которые я утратила к прошлому лету. Сейчас мы как будто обе сменили полярность, хотя по-прежнему, если сложить, оставались половинками одного целого. В общем-то, мы и были ими все это время, несмотря ни на что.
— Мы сейчас эвакуируем людей, — как бы невзначай замечает Дима. Намекает, чтобы мы сматывались.
Как бы мы с сестрой ни менялись, я все равно всем сердцем считала, что она лучше меня. Но в одном Таля все-таки мне уступала: она так и не научилась ни драться, ни стрелять, сколько бы ни старалась. И бегать быстро не могла, хотя с дыханием все было в порядке, она даже танцами занималась какое-то время — просто не получалось даже круг на школьном стадионе, и все.
— Даже не думай, — с хорошо различимым оттенком угрозы, но тихо и даже почти спокойно произносит Таля, включаясь в разговор. — И хватит говорить так, как будто нас здесь нет.
— Вы не останетесь, — тем же тоном спорит Дима. — Это не обсуждается.
И только теперь, здесь и сейчас во мне все наконец становится на свои места. Как будто невидимые шестеренки, из которых сложена душа, спустя долгое время застоя вдруг завелись, проснулись и заработали. Закрутились с бешеной скоростью, наверстывая упущенное.
— Мы Снегиревы, — гордо вскидываю голову и смотрю свысока, хотя я гораздо ниже ростом. Выдержав достаточно драматичную по моим меркам паузу, добавляю: — Мы не убегаем, поджав хвост, если ты не забыл.
Забыть было нетрудно: когда Ник уехал, Дима остался в офисе за главного, и хоть эта роль была ему хорошо знакома, но с таким масштабом запросто можно сойти с ума.
— Да хоть Жар-птицевы, — угрюмо отзывается он, поубавив пыл. — Толку, если вы девчонки.
В его голосе я чувствую только недавно поутихшую боль: одну уже не уберег, да? В этом ведь не было ничьей вины. Зоя бросилась под пули, закрывая его, и ничего нельзя было изменить, в этом не было ничьей ошибки: просто она любила так отчаянно, что иначе не могла.
Глядя на Талю сейчас, я понимаю, что она без колебаний сделает то же самое.
И ради нее — хотя бы ради нее я должна засунуть гордость куда подальше и вместе покинуть офис: одна она ни за что это не примет. Впрочем, на этот раз не уйдет даже со мной. Таля такая светлая и славная, словно из солнечного света соткана, и мне всегда хотелось ее защитить от всех несчастий, взять все горе и все беды на себя, чтобы на сестру не хватило. Но сейчас я вижу в ней лишь несгибаемую волю и огромную силу, и Таля не позволит никому и ничему встать на своем пути, как волчица, охраняющая свою берлогу.
И на этот раз она не согласится стоять за нашими спинами.
— Эти девчонки с радостью надерут тебе зад, — предостерегаю я. — Не заставляй доказывать на деле.
— Да не собираюсь я в драку, успокойся, — сестра становится прямо перед носом Димы, как скала. — Пойду в медблок, там наверняка не помешает еще пара рук.
— Откуда ты умеешь? — почти сдавшись, удивляется Димас. — Да и мы о медиках вообще не думали, — признается он.
— На тебе научилась! — взрывается Таля. — Пошли поможешь, не думали они, — с гневным шипением сестра утаскивает Димаса в сторону лестницы, а меня внезапно пробирает на смех: ну просто образцовая семейная пара, и даже ругаются они тепло и по-доброму.
Мы с Костей остаемся вдвоем, пусть и вокруг — целая толпа.
— Ты даже не пытался меня отговорить, — прижимаюсь к нему.
— Если ты не получаешь, что хочешь, то творишь такую дичь, что впору вешаться, — ворчливо замечает парень. — Знаешь, чем сильнее я пытаюсь тебя обезопасить, тем сильнее ты сама лезешь в мясорубку.
— Угу, — киваю с довольным, несмотря на окружающий хаос, видом. — Если ты скажешь не совать в розетку мокрые пальцы, то это будет первым, что я сделаю.
— И последним, — напоминает парень, а затем отлепляется от меня и берет мое лицо в свои ладони. — Ты хотя бы ради приличия постарайся выжить, — взглядом как будто душу пронизывает. — Хотя бы ради меня.
