По Костиному лицу видно, что больше всего сейчас он мечтает жить на необитаемом острове, и я разделяю это желание. Как же хорошо всё-таки было вдвоем, а мы, дураки, еще всех зазывали переехать в дом семьи, это ведь казалось очень важным, чтобы все были рядом.

Как жаль, что жалеть об этом уже поздно, и остается только привыкнуть. В конце концов, Яхонтовы у нас ненадолго, нам всего-то и нужно, что найти подлинный перстень и понять, что же в нем такого ценного, без чего Елисеев не может спокойно спать. А там уже будет видно, но семье ювелира в любом случае уже ничего угрожать не будет, и они смогут вернуться к себе. Ник тоже не задержится, потому что у него в центре Москвы есть целая квартира, да и бабушке понадобится его помощь по дому. Таля вообще не хотела переезжать сюда полноценно, чтобы иметь возможность чаще видеться с Димой.

— Ник, ты что-то хотел? — спрашиваю я, тихо надеясь, что он по-быстрому задаст все вопросы и уйдет наконец спать.

— Не-а, — брат пожимает плечами и уходит в неизвестном направлении, даже не скрывая издевательской улыбки.

Я очень люблю старшего брата, но иногда мечтаю его прикончить, и сегодня как раз такой случай. Эта наглая задница постоянно появляется рядом в самый неподходящий момент, и я безумно радовалась, когда мы с Костей наконец съехали от бабушки, где Ник буквально не давал нам прохода. Не потому ли днем он был таким довольным, что предвкушал, как будет меня бесить? Врезать бы ему хорошенько.

От братоубийства меня сдерживает лишь Костя, по-прежнему обнимающий, как ни в чем не бывало. Я в очередной раз поражаюсь его невозмутимости и, быстро чмокнув парня в нос, отправляю его мыть руки, а сама достаю лапшу, которая была припасена для особых случаев, когда я остаюсь дома одна, и иду на кухню — заваривать.

Устоять перед таким соблазном я не могу, и приходится тащить в гостиную поднос не с одной, а с двумя тарелками.

— Соевый или терияки? — спрашиваю сразу, как только парень приходит ко мне.

Костя горестно вздыхает, глядя на наш ужин.

— Серьезно, доширак?

— Нет, это другая фирма, — из вредности возражаю я и показываю ему язык. — Между прочим, это со вкусом курицы карри по-сингапурски, — от одного названия любимой лапши у меня уже начинает урчать живот, — а у меня курица гриль по-тайски.

Костя вздыхает еще раз и выбирает терияки, даже не осуждая меня. К лапше не хватает только настоящей курицы, но ее приготовление заняло бы слишком много времени, а вкусно ведь и так. Я ничего не могла с собой поделать, но, пристрастившись летом к доширакам с восточными вкусами, больше не могла отказать себе в этом удовольствии. Я трескала их за обе щеки в Заречье, приносила домой огромными пакетами, если находила в «Пятерочке» на акции, откладывала про запас, рассовывая по всему домику, как Тоха обычно поступал с сигаретами, прежде чем открывать водку.

В конце концов, с лета я прошла нелегкий путь, и проходила его не для того, чтобы потом в какой-то момент перестать есть свою тайскую лапшу. Бабушка уже отчитывала меня за это осенью, говорила — вредно, а рядом дядя ворчал о том, что несолидно и не положено Снегиревым таким питаться. В особняке я оказалась умнее: заныкала красивые пачки с нарисованной головой дракона в парочку самых неожиданных тайников, где их точно никто не найдет. Если Вера когда-нибудь доберется с уборкой туда, где мои запасы спрятаны, то обязательно выпишу ей премию, потому что ни один человек в здравом уме в такие места не полезет.

Моя безграничная любовь к тайским доширакам, произведенным на самом деле где-то в Казахстане, уже давно стала предметом шуток среди ребят, и Костя втайне надеялся, что я уже бросила эту привычку, но и сам сейчас увлеченно уплетал свою лапшу, ни на что не жалуясь. Я могла бы предположить, что он попробовал подобное впервые, если бы не знала, какой натуральной гадостью они с Ником питались в студенческие годы, когда, взбунтовавшись, съехали от отцов в общагу.

— Вкусно, — резюмирует Костя, первым опустошив тарелку, — а еще есть?

Рассмеявшись, я иду заваривать вторую порцию.

Ненавистное утро понедельника начинается совсем не так, как обычно: не с кофе и даже не с выгула собаки. Вместо этого меня будит истошный вопль неизвестно откуда, и мне страшно представить, как он звучал бы в доме без шумоизоляции. Кричит Яна, и, сбежав вниз и чудом при этом не скатившись кувырком с лестницы, я нахожу ее в столовой на первом этаже. Девушка дрожит от страха, и кофе вот-вот выплеснется из голубой чашки, если она продолжит так же трястись.

— Что случилось? — кажется, задавать вопросы вместо приветствия стало одним из нерушимых жизненных правил.

Яна не успевает ответить, как я замечаю под столом Бродягу, загнавшего ее в угол. Пес умильно виляет хвостиком, игриво порыкивая и тормоша зубами подол Яниного халата, и мне непонятно, как можно бояться такого прелестного создания.

— Он хочет меня сожрать, — сипло докладывает Яна, взглядом моля о помощи.

Я пытаюсь сдержать смех, но получается плохо, особенно когда я замечаю в руке у девушки печенье.

— Он хочет печеньку, — поправляю ее, — с клубничной начинкой — его любимые, — Яна так напугана, что не может даже пошевелиться, и мне приходится звать Бродягу к себе. — Иди сюда, — приходится повторить еще раз, потому что пес не собирается сдаваться просто так. — Хороший мальчик, — треплю его за ухом, пока Яна «отмирает» и растворяется за дверью.

А вот теперь можно попросить у Лизы крепкий кофе и, пока он заваривается, вести Бродягу исследовать сугробы. Кажется, только благодаря кофе я до сих пор и жива: просыпаться в школу теперь нужно было в половине шестого, чтобы успеть и собраться, и позавтракать, и доехать без проблем, а ложились спать мы обычно не раньше полуночи, и смещать график было решительно некуда. Как хорошо, что жить в таком режиме осталось совсем недолго.

За тот час, что я собиралась, параллельно помогая Яхонтовым освоиться, я пришла к выводу, что даже это «недолго» не переживу. Дети — пятилетний Кирилл и трехлетняя Маша — устраивали безобразия сразу, стоило только их родителям отвернуться, а самое страшное, что и в садик они не ходили: Архип Яхонтов считал, что до школы лучше детям воспитываться исключительно дома. К слову, работать он тоже предпочитал на дому, как и почтенный Дементий Кириллович: видимо, такова была их семейная традиция. Сложные имена, о которые в сочетании с отчеством язык сломать можно, — пожалуй, тоже.

Из всего прибабахнутого семейства, а оно определенно являлось таковым, самой нормальной оказалась Яна. Даже Кеша, хоть и был адекватным, имел свои причуды, а вот за его младшей сестрой не наблюдалось ничего необычного, кроме панической боязни больших собак. Своего рыжего лохматого Пуфика девушка практически не выпускала из рук: видимо, боялась, что Бродяга и его ненароком решит слопать.

Со стороны Яна Яхонтова производила впечатление спокойной и рассудительной девушки, возможно, глубоко несчастной, но принявшей судьбу. Я выясняла, что стало с детьми Дементия Кирилловича, и оказалось, что никого из них нет в живых. Яна и вовсе была не родной сестрой Кеши и Архипа, а двоюродной, но что-то не сходилось. Я узнавала, что мать Яны бросила ее, оставив на попечение дедушки, но по пробитой мной информации дочь ювелира сбежала из дома еще в конце восьмидесятых, а Яна ведь явно была намного младше. Если бы не возраст, то я бы, пожалуй, даже предложила ей поработать своим секретарем.

Правда, одна странность за Яной всё-таки водилась: она исправно шарахалась от Ника, как от прокаженного.

Я всё же не теряла надежды улизнуть в Питер за перстнем на будущих выходных, но опасалась оставлять особняк без хозяев, когда у нас гостит целая семья. Может, по-тихому смотаться вдвоем с Костей, а Ник и Таля присмотрят за домом? Старшим я вообще планировала не говорить ни слова, пока не привезу кольцо в Москву, а то вся затея обломается, даже не начавшись.

Можно было бы потратить время с пользой и подумать, где же в Питерской двушке скрыт еще один тайник, но в голову, как назло, не лезло ни одной мысли. Я чувствовала, что мне нужно оказаться в квартире, чтобы появились хоть какие-то идеи, а сейчас, что на уроках в школе, что за бумагами в офисе, была попросту бессильна.