— Что, если годы рождения? — предлагает Таля. — У нас девяносто пятый, у Ника — восемьдесят девятый, у Кости — восемьдесят восьмой. Сколько вообще цифр в коде?

В ответ парни лишь пожимают плечами. Если подумать, то не меньше четырех, возможно, пять или шесть. Костя когда-то говорил, что семи- и восьмизначные пароли бывают, но это скорее исключение, чем правило.

— Ты уверена, что дедушка включил в такой важный пароль Костин год рождения? — уточняю я у сестры, которая уже успела где-то раздобыть ручку и клочок бумаги. — Всё-таки он, — я пытаюсь подобрать нужные слова, чтобы случайно не обидеть парня, — ну, не был его внуком.

— Лев Геннадьевич был очень добр ко мне, — объясняет Костя. — Я не застал родных бабушек и дедушек, но у Льва Геннадьевича нашлось внимание и для меня, — он улыбается детским воспоминаниям.

— Вроде как мы четверо — младшее поколение одной большой семьи, — подхватывает Ник, пока сестра увлеченно чертит на своей бумажке какие-то формулы. — Ни у кого никогда не возникало вопросов на этот счет.

Издав победный клич индейских племен, Таля демонстрирует нам несколько версий кода: из четырех, пяти и шести цифр; последнего — целых шесть вариантов. Сестра бегло рассказывает, по какой логике она рассчитывала каждый, но я перестаю понимать уже после первого.

— Смотрите, — она снова вооружается ручкой, — восьмерки — это год рождения Кости, — Таля подчеркивает первые две цифры. — На втором и третьем месте — восемь и девять, в восемьдесят девятом родился Ник. А последние цифры — девяносто пятый год, — гордо улыбаясь, сестра стряхивает со лба мешающую прядь волос. — Если пароль четырехзначный, то других вариантов быть не может, я проверяла.

Я пропускаю мимо ушей последующие объяснения и жду не дождусь, когда мы уже перейдем к делу. А когда переходим, выясняется, что ни один из высчитанных Талей паролей не открывает сейф. Костя с Ником находят еще пару вариантов, но и они оказываются неверными, и мы снова замираем в замешательстве.

— А если наши годы рождения ни при чем? — неуверенно предполагаю я, впрочем, не сильно верю в сказанное.

Перебрав все важные семейные даты, которые застал дедушка, мы обессиленно опускаем руки: ни одна их них не подошла ни в какой из вариаций. Кажется, дело даже не в них, но в чем тогда? Дедушка подготовил для нас столько загадок, что мы рискуем оставить многие без ответов. Ответы…

В следующую секунду в моей голове стремительно проносится цепочка из десятка ассоциаций, и пазл наконец складывается. В этом же кабинете до сих пор лежат две книжки Маяковского — две части одного шифра, наверняка подсказка спрятана в них. Две книги в полке, маскирующей сейф, — ключи; надо попробовать найти в Маяковском и в них что-то общее. Тем более, что и там, и там мы имеем одну книгу в красной обложке и одну в синей.

— Может, нужны номера последних страниц? — на удивленные взгляды растолковываю: — ну тех книг, которые открывают доступ к сейфу.

Как обычно, я совсем забыла озвучить линию своих рассуждений ребятам, а времени на объяснения не очень-то много; как хорошо, что все это понимают.

— Их нельзя достать, — мгновенно отзывается Ник, заставляя меня горестно вздохнуть.

— Ладно, хотя бы что это за книги? Я успела прочитать только одно название.

Снова подхожу ближе, рассматриваю корешок книги Стругацких. Если честно, название ни о чем мне не говорит, у нас дома были другие их произведения. Нахожу глазами сине-невзрачный переплет, но здесь мне незнаком даже автор.

— Непролитая туча? — с сомнением уточняю я. — Это вообще что?

— Никто не знает, — с готовностью отвечает Костя. — Ты не поверишь, но даже гугл не выдает ничего вразумительного, — для убедительности он потряс перед нами экраном телефона, показывая открытый поисковик.

Вздох.

— В общем, я думаю, нам нужно как-то связать это, — я указываю на полку, — и сборники Маяковского. В конце концов, там с десяток стихотворений отмечено, это даже больше, чем перстней, и попытаться сто́ит.

— И что здесь может быть общего, — с недоверием произносит Ник. Мне даже ответить ему нечего: будь моя воля, я бы тоже себе не поверила.

Мы сравниваем авторов книг, обложки, названия, и как раз на последнем замечаем сходство: в заголовке обеих книг упомянуты тучи. Но разве есть что-то на эту тему у Маяковского? Я открываю синий сборник, попутно думая о том, почему я решила, что перстень, спрятанный в особняке, обязательно должен был быть в водосточной трубе. Сначала я вообще не знала, что стихотворение-подсказка не единственное, а потом? Потом я почти не думала, одержимая своей идеей, но если рассуждать логически, ни в какой другой водосточной трубе дедушка ничего спрятать не смог бы.

— У него было милое стихотворение про тучки, — вдруг подает голос Таля, а на ее лице сияет добрая улыбка, — не помню, как дедушка, а вот мама часто читала мне его, чтобы поднять настроение.

Я такого не припомню, но оно и неудивительно с амнезией. Когда я читала здесь стихи, тоже не замечала ничего, связанного с тучами, — может, просто не дошла до конца?

Так и оказалось: на последних страницах обнаруживается стихотворение с безобидным названием «Тучкины штучки». Окинув взглядом ребят, я начинаю читать.

— Плыли по небу тучки. Тучек — четыре штучки…

— Так это что, Маяковский? — вопит Ник, не скрывая удивления. Вот уж кто меньше всех слушал дедушку. — В жизни бы не подумал, — добавляет брат уже спокойнее.

Дождавшись тишины, я продолжаю:

— От первой до третьей — люди; четвертая была верблюдик.

Прервав чтение, вдруг вскакиваю из кресла: слишком уж неожиданно я поняла дедушкин замысел. В стихотворении ведь есть числа, что, если ввести их по порядку? Мне не терпится проверить, и я, в два шага оказавшись перед сейфом, я набираю цифры четыре, один и три, а затем снова четыре, и продолжаю читать вслух.

— К ним, любопытством объятая, по дороге пристала пятая, — нажимаю на пять.

Остальные, кажется, поняли, и Костя даже подошел ближе, заглядывая в книгу.

— От нее в небосинем лоне разбежались за слоником слоник, — слышу я. Чисел в этой строфе нет, и парень продолжает: — И, не знаю, спугнула шестая ли, тучки взяли все — и растаяли.

Я уже успела пробежать глазами до конца страницы и убедиться в том, что больше в стихотворении нет ничего, что бы нас заинтересовало.

— И следом за ними, гонясь и сжирав, солнце погналось — желтый жираф, — заканчиваю, одновременно нажимая на шестерку и молясь, чтобы это сработало.

Издав характерный писк, дверца сейфа вздрагивает, и я не без опаски тяну ее на себя: мало ли дедушка решил испытать нас древнеегипетскими уловками со стрелами и кислотой. Но дедушка из ума не выжил, а потому всё проходит гладко и сейф открывается без проблем. Правда, то, что лежит внутри, не очень похоже на набор полностью адекватного человека.

— Так что там дядя говорил про документы в сейфе? — я стараюсь скрыть полную растерянность за броней из сарказма.

Первой в глаза бросается фотография: портрет дедушки, на удивление хорошего качества; примерно таким я его и вспоминала. Рядом покоится «Война и мир» в болотно-коричневом переплете. Если фото и книгу еще можно как-то объяснить, то детский пазл, каких еще много валяется у бабушки на чердаке, в сейфе главы — и основателя — местной мафии выглядит по меньшей мере странно. Я пока что боюсь трогать содержимое сейфа, но замечаю на коробке с пазлом Симбу из мультика «Король лев» — может, для дедушки это было чем-то личным?

Я замечаю дедушкино кольцо в форме головы льва: видела его среди немногочисленных детских воспоминаний, поэтому не могла перепутать. В этом всем совсем уж нелепо смотрится аккуратно сложенный полосатый галстук, темно-красный с золотисто-желтым, совсем как у гриффиндорцев в «Гарри Поттере». Это зрелище заставляет усмехнуться про себя: вряд ли дедушка был поклонником книг о мальчике-волшебнике, это мама такое любила. Наконец, я рассматриваю последний предмет из сейфа: кривой кусочек карты звездного неба, видно, кое-как вырванный из какого-то атласа.