— Рай-ан, — произнес прерывистый голос. — Рай-ан, не плачь.

— Коннолли! — закричала я. — Коннолли!

— Ки!

Она прижималась спиной к зданию, ее глаза расширились от страха, но она держалась за Райана хваткой, которая могла бы соперничать с хваткой взрослой женщины. Она пыталась встряхнуть его, чтобы он не заплакал.

Я упала перед ними на колени, пытаясь заглянуть поверх них обоих.

— Что произошло?

Слезы и дым затуманили мое зрение.

— Ты ранена?

Она покачала головой.

— Бабушка… Нью-Йорк. — Она втянула в себя воздух и указала на противоположную сторону улицы, на горящее здание.

Это заняло у нее минуту, но она рассказала мне прерывистыми словами, что ее бабушка ранее разговаривала с мужчиной, Март-ином, а затем он ушел. Раздался еще один стук в дверь, и ее бабушка сказала ей взять Райана и спуститься по желобу в их здании. Когда-то его использовали для того, чтобы выбрасывать мусор вниз.

Я вспомнила, как Морин рассказывала мне об этом, когда я однажды была у нее в гостях. Я поинтересовалась о том, что за картина весит у нее на стене, и когда она передвинула ее, за ней оказался квадрат размером с окно с ручкой. Морин сказала мне, что она боялась, что Коннолли однажды попытается спуститься по желобу, возможно, чтобы спрятаться, и так она попадет на улицу, поэтому она спрятала проход за картиной.

Мне нужно было позвонить кому-нибудь — кому угодно — чтобы они приехали и забрали нас, но я забыла свой телефон в машине, когда пыталась дозвониться Харрисону по дороге сюда. Я бы погрузила детей в машину и отвезла их в безопасное место, а затем позвонила бы Рокко, чтобы мужчины проводили нас внутрь. Он дал мне свой номер и сказал, чтобы я позвонила, если у меня возникнут какие-либо проблемы. Я не хотела снова рисковать с этими детьми. Один из мужчин проводил нас внутрь.

— Ки, — произнесла Коннолли, начиная плакать сильнее. Она пыталась заговорить со мной, но постоянно путалась в словах. Она пыталась сказать мне, кто постучал к ним в дверь, как только Мартин ушел.

— Я не понимаю, детка, — сказала я, помогая ей удержать Райана, который все еще немного плакал, но она не хотела его бросать.

— Кто постучал в твою дверь? Кто был тот другой мужчина?

Ее глаза расширились, и она еще крепче прижалась к зданию. Прежде чем я успел обернуться, она обняла Райана одной рукой, а другой указала мне за спину.

— Он!

Мне потребовалась всего секунда, чтобы повернуться, заслонить их своим телом, но прежде чем первый удар пришелся по моему черепу, я закричала:

— Беги!

Я почувствовал, когда ее губы накрыли мои в поцелуе, почувствовал, как ее слезы скатились по моему лицу, но доктор так накачал меня лекарствами, что я думал, будто парю в небесах.

Пока я не попытался пошевелиться.

Тито Сала зашил меня, как будто во мне были не кишки, а мясной фарш, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы все это не вывалилось наружу. Каждая частичка меня требовала двигаться, но на меня наложили чертову прорву швов. Не считая гребаные иглы в моих венах.

Тито Сала был известен тем, что обеспечивал своим пациентам комфорт во время операции, но после нее он превращал жизнь на земле в сущий ад. Поговаривали, что он делал это, чтобы вы не забыли. Я бы сказал, что он делал это, потому что в глубине души старик играл в расплату за те многочисленные ночи, когда ему приходилось собирать таких ублюдков, как я, по частям. Кучка гребаных Шалтаев-Болтаев.

В комнату вошли две женщины. Было тускло — кто-то приглушил свет, — но я мог слышать мониторы на заднем плане и их голоса.

Когда женщины подошли ближе, я узнал одну из них. Клара была медсестрой, и ее старик когда-то был связан с ирландской семьей. Я знал ее еще с тех пор, как она под стол пешком ходила.

Вторую женщину, доктора, я узнал не сразу. Алиша Картер. Хотя я не мог вспомнить, как она была связана. Может быть, она встречалась или была замужем за одним из Фаусти или за кем-то еще, связанным с этим миром.

Однако, если доктор Картер была в этой комнате, люди Фаусти доверяли ей — в той степени, в какой они могли доверять кому-то.

Это была одна из их самых сложных установок, если говорить о отделениях неотложной помощи. Я уже бывал в нескольких из них раньше. Должно быть, я был на пороге смерти. Боль в шее и плече служила мне напоминанием о том, что старая сука чуть не превратила меня в корм для червей.

— Насколько близко я был на этот раз? — спросил я невнятно.

Клара возилась с чем-то рядом со мной.

— Достаточно близко, чтобы отец Фланаган пришел проведать тебя. — Она хлопнула меня по плечу. — Твой старик был бы вне себя от ярости, узнай он, что ты подпустил убийцу настолько близко.

— Ага. — Я прочистил горло. — Прямо сейчас это чувство взаимно.

— Однако отец Фланаган ушел, так что это должно означать, что он чувствует, что с тобой все в порядке. — Она улыбнулась мне. — На случай, если ты решишь умереть позже.

У меня не было сил шевелить губами и ухмыльнуться. Кроме того, моя жена может обвинить меня во флирте и выколоть мне глаза, как она угрожала сделать это раньше. Когда я сказал, что она сойдет с ума, вонзив в меня когти, я имел в виду не только в спальне.

— Где моя жена?

Женщина, которая успокоила бы мою душу.

— Ммм.

Клара посмотрела на доктора Картер.

— Ты ее видела?

Доктор Картер покачала головой.

— Нет, с тех пор как она была здесь некоторое время назад. После этого она ушла в отдельную палату, но сказала, что вернется позже.

— Как долго? — вопросительно сказала я.

— Беспокоишься о времени, Келли?

Самодовольная ухмылка появилась на лице Клары.

— На самом деле, беспокоюсь, — сказал я, немного приподнимаясь.

Они даже не попытались остановить меня. Они знали, что это бесполезно. У меня закружилась голова, но я справился с этим.

— Где мой телефон?

— Она в другой комнате, Келли, — сказала Клара, собираясь уходить с доктором Картер.

— Не в другой стране. Она придет. Она, наверное, устала. Твоя жена была расстроена, беспокоилась о тебе. — Она легонько шлепнула меня по ноге. — Без понятия, почему женщина вроде нее могла влюбиться в кого-то вроде тебя. От вас всех слишком много хлопот.

— Слишком тяжело для сердца, — констатировала доктор Картер, прежде чем они оставили меня в покое.

Одного в тишине, чтобы подумать. Чтобы вспомнить. Сжал одеяла, которыми они меня укрыли, в кулаках, как какой-то ребенок, которому нужно было согреться, а пульс бился у меня в ухе. Если бы Тито Сала не зашил меня как следует, я мог бы уже разлететься на куски.

Судя по тому, насколько напряженным я себя чувствовал, он зашел слишком далеко. Может быть, он хотел, чтобы шов разошелся, чтобы он мог проделать со мной все снова — пока я не спал, зашивал бы меня самой большой иглой, которая у него была, без лекарств. Мне приходилось проходить через подобное, без лекарств, но его рука могла как врачевать, так и оставлять отметины, когда ему нужно было преподать урок в отношении сохранении храма, которым он считал человеческое тело.

В комнате послышалось щебетание. Сначала я подумал, что звук исходит от мониторов, но потом понял, что трезвонит мой телефон. Должно быть, они срезали с меня одежду, и мои штаны валялись в углу, звук доносился из кармана моих штанов.

— Кто, черт возьми…

Потом я понял. Это был звонок, который Кили установила на моем телефоне.

Она сказала, что не имеет значения, есть ли у кого-то еще что-то особенное, ее звонок я не спутаю ни с чьим другим. Она выбрала картинку с анимированной зеленой птицей, и когда мой телефон звонил, на экране появлялась птица и звучал этот странный птичий крик.

Сначала раздавалось щебетание, плавно переходящее в крик: «Внимание, — пронзительный крик. — Звонит ваша жена. Предупреждение, — очередной пронзительный крик. — Твоя жена звонит. Внимание, — прокричал мой телефон из угла. — Звонит ваша жена. Предупреждение».