Он украл мое сердце. Теперь мое тело было настроено только на то, чтобы иметь его и только его.

Начала дрожать, сдаваясь, а потом кончила, взорвавшись на тысячу осколков. И этот взрыв, казалось, эхом разнесся по кухне.

Он развернул меня лицом к себе и, заглянув мне в глаза на мгновение, посадил меня обратно на столешницу, устроившись между моих ног. Я стянула его рубашку со своего тела, отбросив ее в сторону, полностью обнаженная перед ним. Используя ноги, стянула с него треники, и после того, как Кэш снял их полностью, он вошел в меня одним мощным толчком, который сотряс весь мой мир.

Он входил и выходил, как вор в ночи, похищая меня часть за частью, чтобы украсть целиком.

Наши напряженные взгляды пересеклись. Мое сердце было в состоянии войны с пространством, где должно было находиться его сердце. Оно боролось за него, несмотря на протесты моего разума. Мое сердце билось, словно кулак, пока он не решил впустить меня.

Кэш зарычал на меня. Блядь, зарычал на меня. Как животное. Из моего горла вырвался звук, похожий на его. Мое тело сходило с ума, желая разбиться вдребезги, готовое к тому, что у меня перед глазами вспыхнут звезды, но оно держалось изо всех сил, отказываясь так легко сдаться на сей раз.

Я вся была покрыта испариной. Как и он.

Царапала его спину, выпуская кровь, и он входил в меня еще сильнее, но с контролем, который был идеально выверен каждый раз. Я сжалась вокруг него, раз, другой, а потом мы оба кончили одновременно. Это было громко и некрасиво, и мы оба ослабли. Трахаться с ним было все равно что идти на битву, чтобы удержать частичку себя на месте, прежде чем она попадет в его руки. Он был из тех людей, которые легко поглощали все, к чему прикасались.

Мы стояли так некоторое время, он у меня между ног, я все еще сидела попой на стойке, мы оба едва дышали. Когда Кэш вышел из меня, я спрыгнула со стойки, потеряв равновесие. Он поймал и поддержал меня. Мои колени подогнулись.

Я посмотрела ему прямо в лицо. Его части идеально сочетаются друг с другом, даже если их собирали воедино неоднократно, и для меня было невозможно не восхищаться общей картиной такой, какой она была. Произведением искусства.

— Моя душа не чиста, — сказал он. — Перестань пытаться заглянуть мне в душу.

Да, но и бурной рекой его назвать было нельзя. Мой отец всегда говорил, что тихий омут глубок. Именно так можно описать Кэша Келли метафорически. Это значило, что молчаливые люди были более опасны, чем громогласные.

— Я бы не посмела, — произнесла я.

Однако есть более чем один путь в зону, где посторонним вход воспрещен, и я уже нашла как туда добраться. Забравшись ему под кожу.

Я скользнула рукой вверх по его руке, красиво и медленно, и он опустил глаза.

— Всю ночь, — прошептала я. — Давай забудем всю ночь.

Он взял меня за руку и повел обратно в спальню.

Я не курил с той ночи на пожарной лестнице. Я делал это, чтобы успокоиться, потому что в противном случае меня ждала бессонница. Или же неистовая головная боль. Я не лукавил, рассказывая лучнице, что мой старик преследует меня. Это был не его призрак, а то, что он оставил после себя. Ответственность за его наследие.

Единственное мнение, которое я когда-либо чтил, было мнение моего старика. Я уважал своего брата, но наши взгляды всегда расходились. У него всегда была потребность задавать вопросы. Я верил, что наш старик никогда не предложит нам неверный путь.

Он боролся за один из самых безжалостных районов Нью-Йорка и получил его в управление. Он завоевал доверие и уважение своих людей, хотя его и побаивались.

Не то что Ли Грейди и его семья, которые связались со Скарпоне, чтобы распространять наркотики среди своих же. Их наркоторговля разрушала браки, семьи, карьеры. Она разрушала жизни. Она забрала все, ради чего мой отец работал большую часть своей жизни, даже умер за то, чтобы это защитить, и похоронила под порохом.

Мой разум отказывался принимать это. Поэтому я не спал ночь за ночью. Даже в тюрьме, потому что я был зверем в клетке, из которой нет выхода.

Я постоянно думал о Грейди. Как он подставил моего старика, чтобы его зарезали.

Я постоянно думал о Скарпоне. Как они влезли во все это из-за своей жадности.

Я думал о Скотте Стоуне. Как он надел на моего старика наручники и сделал его легкой мишенью.

Ничто не заставляло меня слюной обливаться от предвкушения того дня, когда улицы Адской кухни станут моими.

Даже если бы весь остальной мир был охвачен наркотиками, мой район стал бы исключением. Мы будем праздновать браки, чествовать семьи и давать каждому мужчине и каждой женщине шанс на карьеру, на лучшую жизнь.

Кража сердца из мести противоречила празднованию брака, но я намеревался выполнить все клятвы, которые произнес Кили Келли у алтаря.

Я остановился на минуту, думая о чем-то другом, кроме мести или хаоса, как мне показалось, впервые за всю мою жизнь.

Как бы я ни презирал Кили, потому что знал, что она использует все это против меня как оружие, лучница усыпляла мою бдительность, словно колыбельная. Я трахал ее всю ночь, а потом, перед самым восходом солнца, провалился в то пространство, где ничего нет. Ни шума. Ни зрения. Никаких помех.

Лучница могла бы убить меня во сне, а я бы и не догадался.

Она была хуже наркотика. Она становилась моей зависимостью.

— Во власти киски, — пробормотал я про себя, открывая дверь в здание своего офиса. — Вот и все, Келли.

— Мистер Келли! — Сьюзан, моя секретарша, выскочила из-за своего стола. Она сощурилась после того, как по-настоящему рассмотрела меня. — Вы опаздываете.

— Ваши часы спешат, — сказал я, проверив свои и поняв, что так оно и есть.

Она махнула рукой:

— Ваш кофе ждет вас в кабинете. Но сейчас, наверное, уже остыло.

Она резко села и скрестила руки на груди. Ни для кого не было секретом, что она была главой клуба, который дружил против моей жены. Сьюзен и ее приспешники думали, что моя жена гордячка.

Я усмехнулся про себя, зная, что единственными, кому лучница забиралась под кожу, были ее семья и ее подруга Мари. И я.

— Мистер Келли.

Я остановился в вестибюле.

Морин О'Коннелл встала со своего места.

— У меня не назначено, — сказала она. — Но мне нужно поговорить с вами.

Я никогда не видел эту женщину такой усталой. И у нее было достаточно причин для этого. Она упорно трудилась всю свою жизнь, чтобы свести концы с концами после того, как ее муж умер, будучи еще очень молодым. Когда ее сын попал в какую-то передрягу и боролся с зависимостью, отдав богу душу из-за наркозависимости, а ее невестку постигла та же участь, ее жизнь стала еще тяжелее. Ей пришлось растить двоих детей, и она отказалась от помощи большинства женщин, которые ее предлагали.

Необоснованные слухи и сплетни никогда не нравились Морин. Она сказала, что любопытные женщины хотели попасть в ее дом только для того, чтобы узнать, что происходит.

— Когда люди знают, что тебе хреново, — сказала она. — Они будут пинать тебя, чтобы ты оставался там, где оказался, но так, чтобы этого никто не видел.

Морин О'Коннелл напомнила мне мою жену. У нее был сильный характер, и она не позволяла другим людям легко выводить ее из себя.

Я кивнул.

— У меня найдется время.

Как только мы оказались внутри кабинета, я жестом пригласил ее сесть. Занял место напротив нее, и мы сидели, уставившись друг на друга, пока Сьюзен не принесла два кофе. Морин встала и закрыла за собой дверь.

— Назойливая старая сука, — пробормотала Морин. Затем она снова села на свое место, но не притронулась к кофе. Я тоже никогда этого не делал. У меня в углу стоял горшок с растением с кофеиновой зависимостью. — Перейду прямо к делу, Кэшел. Мой внук будет дома через день или два. У него нет имени.

Она назвала маленького мальчика своим внуком, хотя он не был им по крови. Маленький мальчик стал результатом того, что его мать платила за наркотики своим телом. Безумное уважение к Морин О'Коннелл — это было еще мягко сказано.