— От чего, дорогая?

Она сделала глубокий вдох, медленно выдыхая, а затем сделала шаг, и еще один, пока не сократила расстояние между нами. Я выпрямился, повернувшись к ней лицом, и она обхватила меня руками, прижавшись головой к моей груди.

С ее губ сорвались три слова, которых я никогда раньше не слышал.

— О того, что могу потерять тебя.

С таким же успехом она могла бы сказать: «Я люблю тебя». Если бы она это сделала, у меня были бы чертовски большие неприятности — потому что Кили Келли была самой опасной работой, которую я когда-либо выполнял, и ее сердце было самой ценной вещью, которую я когда-либо крал.

Он никогда так на меня не смотрел.

Даже в первый раз, когда мы встретились на кладбище.

Даже когда он смотрел, как я иду к алтарю.

Даже после того, как он трахнул меня в первый раз.

Или время после.

Или в любое время с тех пор.

Даже когда он застал меня в платье цвета его глаз — ярко-зеленом — перед первым политическим мероприятием.

Даже когда я объявила перемирие «У Салливана».

Он смотрел на меня без притворства, без маски, не сдерживаясь. Кэш Келли посмотрел на меня взглядом, правдивым взглядом. Именно так он смотрел на меня тогда, в квартире в Дерри, но он больше не закрывал глаза.

Если у Кэша Келли не было сердца, как он утверждал, он поглотил меня чем-то еще большим — своей душой.

Я никогда не возражала против темноты. Я была бы его путеводной звездой, огнем, пока он не нашел бы дорогу домой. Ко мне.

Неожиданно Кэш приподнял мой подбородок пальцами, чтобы я посмотрела на него. Он прошептал что-то грубое по-гэльски, а затем четко произнес:

— Кили Келли, ты доказала, что я ошибался, моя дорогая. Был так чертовски неправ. Я вырвал свое сердце с корнем и положил его к твоим ногам задолго до того, как понял, что сделал это, — сердце, которое всегда знало и защищало твою честь.

Он наклонился, прижимаясь своими губами к моим, и наши языки слились в поцелуе, который, казалось, слил наши души воедино окончательно и безвозвратно. Он отстранился первым, пристально глядя на меня, прежде чем взял меня за руку и повел прочь с Моста мира.

• • •

Мы быстро добрались до квартиры в Дерри, и он велел мне собрать вещи.

— Мы только что приехали, — сказала я, но сделала так, как он велел.

— Мы не собирались оставаться здесь на все время нашего путешествия, — сказал Кэш, хватаясь за мой чемодан после того, я запихнула все вещи внутрь. Я почти ничего не вынимала, и он, похоже, тоже, поскольку вернулся в хозяйскую спальню не менее чем за минуту.

Кэш махнул рукой в сторону кухни и велел мне собрать все, что можно, из шкафов. Кто-то забил их до отказа до того, как мы приехали сюда — Келли сказал, что у него есть кто-то, кто присматривает за этим местом для него. Я нашла многоразовые пакеты и набила их как можно большим количеством скоропортящихся продуктов.

Потом мы покинули квартиру.

Он наклонился над сиденьем «лендровера», его рука коснулась моего бедра, и острая боль желания пронзила меня прямо между ног. Мне пришлось контролировать дыхание, медленно слетающее с моих губ. На нем была кепка, а костюм подчеркивал все достоинства его фигуры. Тогда я отказалась прикасаться к нему, но на мосту моя решимость растаяла, и все, что было заперто в клетке, вырвалось на свободу.

Когда Кэш вернулся с картой, он задержал руку, и я поняла, что он делает это нарочно. Я провела рукой по его руке, пока не нашла его ладонь — плоть к плоти — и взяла у него карту.

— Куда мы направляемся, дорогой? — прошептала я.

— На небеса, — сказал он.

— Ты имеешь в виду, если мы сможем найти путь туда?

Растянула губы в медленной улыбке.

Он заглянул мне в глаза.

— Я уже знаю направление, дорогая. Тебе просто придется направлять меня на некоторых поворотах.

Мы промчались через Дерри, граффити, изображающие политические беспорядки, все еще выделялись даже ночью, и не в первый раз на ум пришел Ронан Келли. Я не связывала все воедино, пока мы не оказались на мосту.

Когда я вернулась в Нью-Йорк, новость о взрыве грузовиков с овощами освещалась практически на каждом телеканале и во всех газетах, в некоторых сообщениях говорилось, что использованная взрывчатка напомнила властям бомбу, которая использовалась много лет назад в политической войне за рубежом. Власти за рубежом до сих пор не знали, кто к этому причастен, но они обвинили в этом радикалов.

У меня возникло ощущение, что, если близнец Кэша появится со своей матерью на следующий день, жизнь Ронана Келли, его настоящая жизнь, впервые окажется на первых полосах всех газет, что станет ударом для его сына.

Дерри исчез из виду с наступлением ночи, а Келли велел мне открыть карту. Он указал нам пункт назначения и велел мне указывать ему направление.

— Что все это значит? — Я подняла карту. — И как мне это все прочитать?

Я пошутила, но шутила недолго. Если нам нужна была карта, это означало, что покрытие сотовой связи в том месте, куда мы направляемся, вероятно, хреновое, а это означало только одно: мы направлялись по пересеченной местности.

Он ухмыльнулся.

— Это называется карта, дорогая, и, на случай, если ты не знаешь, как ею пользоваться, тебе лучше начать учиться прямо сейчас. Утони или плыви. Один неверный поворот, и никто не знает, где мы окажемся.

Я направляла его на нашем пути до места назначения, а в перерывах между моими указаниями мы разговаривали. Это был первый раз, когда Кэш оказался со мной вот так, один на один, за долгое время. Это было похоже на ту ночь, когда мы были «У Салливана», когда я предложила перемирие. И я очень хотела, чтобы эта ночь завершилась иначе.

Когда мы приблизились к месту под названием «Отравленная долина», он описал это местечко. Я не могла видеть этого в темноте, поэтому мне пришлось поверить, что то, что он рассказал мне о красоте этого места утром, окажется правдой.

Кэш сказал, что ходили слухи, что раньше это место называлось «Небесный плен», но как считалось, что-то потерялось в переводе с ирландского на английский, и вместо этого это место стало называться «Отравленная долина».

— Ирландское слово, обозначающее небеса¹¹, при подстановке к нему гласной в первом слоге и окончания на гласную меняет значение на противоположное… «яд», — пояснил он.

— Рай и ад, — сказала я. — Разделенные двумя гласными.

— Чтобы попасть туда, не потребуется и пары минут. Один неверный шаг может привести тебя в то или иное место.

— Расскажи мне историю об этом месте, — сказала я, вглядываясь в его лицо в темноте.

— А истории может и не быть.

Я улыбнулась.

— В таких местах всегда есть истории.

Его смех получился низким.

— У Балора, короля Тори, была красавица дочь, которую он запер в башне, чтобы ни один мужчина не мог ее видеть. Легенда гласит, что у нее были огненно-рыжие волосы, голубые глаза цвета неба, пяток веснушек на носу и дурная привычка сквернословить, из-за чего о ней слагали легенды по всей стране.

— Звучит знакомо, — бросила я, улыбаясь еще шире.

— Она была дикой штучкой, — продолжил он, сделав ударение на слове «штучка». — И, как водится в дикой природе, ее красоту нельзя было держать в клетке, поэтому новости об этом распространились по всей стране. Ее похитили…

Я приложила руку к сердцу, дурачась.

— Похитили? Кто мог пойти на такое?

— Один ублюдочный мародер, — сказал он. — Тип вроде меня.

— Определенно кто-то вроде тебя, — сказал я. — Продолжай.

Он взглянул на меня.

— Да, босс. — Затем он прочистил горло. — Итак, ее похитили и привезли в Магероарти, но ее отец с самого начала шел по ее следу. Балор убил Мародера огромным камнем. И один гигантский камень все еще стоит при въезде в Отравленную долину, и поговаривают, что это ядовитый глаз короля Тори.

— И это все? Мародера убили камнем?