Она все еще бастовала.

Уронив салфетку на тарелку, вздохнул, поворачиваясь к сцене. Брат выводил слезливую руладу. Моя жена, казалось, вся вжалась. Медленно развернул ее табурет ко мне, и обнаружил, что по ее щекам текут слезы. Она даже не потрудилась их вытереть.

— Эта песня для тебя, — прошептала она, прижимая руку к горлу. Она намеренно контролировала дыхание, пытаясь не потерять самообладание из-за его дерьмовой баллады.

— Черт возьми, она ни разу не про меня, — сказал я, опрокидывая еще один стакан виски в себя. — Я существую только в песнях, в дымке его сна, я для него не более, чем сон.

Песня закончилась под аплодисменты, и, поблагодарив толпу, он скатился со сцены, встретившись с барменшей. Она наклонилась, и как только она это сделала, он обхватил ее лицо руками и поцеловал. Когда он отстранился, уголки его рта растянулись в улыбке, и мне всегда было чертовски странно видеть на моем лице такую свободу.

Легкая улыбка растаяла, как только ее губы приблизился к его уху. Он прищурился и начал осматривать зал. Ему не потребовалось много времени, чтобы найти меня.

Я поднял руку и ухмыльнулся — но ухмылка вышла чертовски не дружелюбной. Меня будто впечатали в стену, к той версии себя, которую я любил больше, чем самого себя, и мне пришлось укрепить свою решимость противостоять накатившему чувству отрицания.

Толпа расступилась перед ним, когда он двинулся ко мне быстрее, чем мог бы, будь у него здоровые ноги. Он остановился прямо рядом с моим табуретом.

— Когда это произошло? — сказал я прежде, чем Киллиан успел сказать мне что-либо. — Помнится в том профессиональном поприще, которое ты избрал, романтические поцелуи запрещены. Ты же написал в письме своему брату, начинавшемуся со слов «Дорогой брат», что возвращаешься в Ирландию, чтобы стать священником.

— Пошли, — сказал он, указывая на дверь. Его лицо раскраснелось от выступления, а кожа блестела от пота. Его внешний вид напоминал меня после интенсивной тренировки, когда мне требовалось выпустить пар.

— После того, как я получу то, что мне нужно, — произнес я как можно более непринужденно. По нашим венам текла одна кровь, и отторжение ощущалось как отказ жизненно важного органа у моего тела.

Киллиан посмотрел мне в глаза, он знал меня так же хорошо, как и я его. Я не сдвинусь с места, пока он этого не сделает.

— Чего ты хочешь?

Его голос был низким, надтреснутым, сквозившим обидой.

— Правды, — сказал я, вставая со своего места. Схватил куртку Кили и, когда она встала, помог ей надеть ее.

— Завтра. Встретимся в Гвидоре. Прихвати ее с собой.

Но он смотрел не на меня. Он смотрел на мою жену.

Она посмотрела на него в ответ. Затем, без предупреждения, протянула руку женщине с черными волосами и голубыми глазами, представляясь.

— Кили Келли, — сказала она, пожимая руку женщины, не сводя глаз с моего брата.

— Да чтоб меня, — сказал он, переводя взгляд с нее на меня. — Ты женился, Кэш. Ты эгоистичный, маленький ублюдок.

Мышцы на его руках напряглись от давления, которое он оказывал на шины своего инвалидного кресла.

— Сомневаюсь, что вам интересно, как меня зовут, — бросила женщина рядом с Киллианом, вытирая руку о джинсы и глядя на меня при этом.

— Нет, мне не важно, как вас зовут, — сказала Кили. — Просто хотела, чтобы вы оба знали, кто я такая.

Она придвинулась ближе ко мне, не оставляя между нами ни сантиметра свободного места.

Она сделала свой выбор, кем бы я ни был, и она заявляла на меня права, как я заявлял на нее в нашу брачную ночь. Царапины, те полосы, которые она оставила на моей спине, горели в памяти.

Я положил руку на поясницу моей жены, собираясь подтолкнуть ее в направлении выхода.

— Завтра, — сказал я своему брату. — Или мы будем часто видеться друг с другом, пока я не добьюсь от тебя правды.

— Все тот же мародерствующий ублюдок, — сказал Киллиан. — Нисколечко не изменился.

— Ни капельки, — подтвердил я и ушел.

• • •

Мы шли бок о бок, не произнося ни слова, под аккомпанемент музыки из пабов, льющейся на улицу, пока не добрались до Моста мира¹⁰.

Я остановился посреди него, глядя на воду. Было темно, но огни с моста выхватывали некоторые участки реки. Время от времени свистел ветер, но в остальном ночь была мирной.

Кили плотнее запахнула куртку, ее волосы взметнулись, когда порыв ветра пронесся мимо нас, как старое привидение.

— Может быть, он не любит сюрпризов.

Она пожала плечами.

Я прислонился к перилам, сцепив руки вместе, пытаясь заглянуть в гладь воды.

— Я ему не нравлюсь, дорогая.

— Все из-за инвалидной коляски.

— Из-за той жизни, которую веду, — сказал я. — Из-за того, кто мы такие. Мы близнецы, но мы были рождены, чтобы быть разными.

— Он получил душу человека, а тебе досталась суть животного.

— Некоторые люди рождаются скорее животными, чем людьми. Это просто то, кто они есть, это у них в крови, — процитировал я своего старика.

Мы помолчали несколько минут, прежде чем она прочистила горло.

— Почему тебя это волнует? Мне нужна правда, Келли. Потому что я не сдвинусь с места, пока не узнаю правду.

— В тот день, когда убили моего старика, мой брат словил пулю, предназначавшуюся мне, чем спас мне жизнь. Но это навсегда изменило его жизнь.

— Нет. Правду о том, почему ты занимаешься этим. Почему борешься за общество, чтобы потом повернуться к нему спиной и разрушить его. Я не дура. Я знаю, что такое игра и знаю правила этой игры. Вещи, которые приносят наибольшую прибыль, являются самыми мощными, потому что они приносят больше всего денег. Наркотики занимают одно из первых мест в этом списке. Но ты не пытаешься управлять миром, Келли. Ты управляешь одной маленькой его частью. Бунтарь, у которого есть причина, сильнее бунтаря, у которого ее нет. Бунтарю, у которого есть причина, не только есть за что убивать, но и есть за что умирать.

Я тяжело вздохнул, и огонь от виски, задержавшегося на моем языке, обжег воздух вокруг меня.

— Я краду их, а затем уничтожаю. Я начиняю грузовики взрывчаткой и взрываю их. Управление Адской кухней — это не только и не столько управление ею. Речь идет о том, чтобы держать это дерьмо подальше от людей. Давая им лучший выбор, если это возможно. Это то, что делал мой старик. То, за что он умер.

— Что этот…

— Гребаный лжец наплел?

— Ага, — выдохнула она. — Он хотел…

— Он хотел вернуть их Грейди, но если он не сможет слизать их с земли, он не получит их обратно.

— Вот как ты навредил им. Почему они хотят твоей смерти.

Я постучал себя по виску.

— До тебя начинает доходить.

На некоторое время она умолкла.

— Овощи. Грузовики. Почему ты не поехал со мной в Италию. Ты…

— Бум, — сказал я, сложив руки вместе, имитируя взрыв, но вышло тихо.

— Самый большой груз. Больше всего денег.

— Твой отец, — сказала она, а затем заколебалась.

Развернулся к ней. Кили прищурилась, раздумывая о чем-то.

— Он научил тебя, как делать взрывчатку? Которую ты использовал, чтобы взорвать грузовики с овощами?

— Каждый из них, — ответил я, а затем повернулся обратно к реке.

— Новости… — начала она, а затем ее голос дрогнул. — Ты делаешь это из-за нее. Почему?

Она. Женщина, которую я считал мертвой. Моя мать.

— Мне сказали, что она умерла от передозировки.

Я вспомнил, как мой отец отвез ее в больницу, а потом я больше никогда ее не видел. Однако мои воспоминания были чертовски ошибочны, потому что я мало что еще помнил о ней. И я должен был. Мне было десять. Киллиан и я некоторое время жили с родителями нашего отца после того, как нам сказали, что мы ее больше никогда не увидим, сначала в Дерри, а потом в Гвидоре, а потом наш старик привел нас в Адскую кухню.

Кили что-то сказала, но мне потребовалась минута, чтобы посмотреть на нее.

— Я была неправа — Она колебалась. — И, может быть, немного напугана. Нет. — Она покачала головой. — Правда. Мне правда было страшно. Но теперь я в ужасе.