Я доверял этой женщине.

Что, черт возьми, я с собой сотворил?

Мешок с костями, без сердца, но она все еще хотела меня таким, какой я есть. Она ненавидела то, что приняла меня. Она ненавидела то, что любила меня без всяких ожиданий. Она любила меня, несмотря на то, что, по ее мнению, я делал неправильно.

Ее любовь придавила ее ненависть, поставила на колени, заставив мою жену кричать от гнева, прежде чем она простила, а затем взмолилась о пощаде.

Она любит меня.

Я украл ее сердце, по-настоящему не понимая последствий того, что я действительно претендую на такое сердце, как у нее.

В этом смысле любовь была подобна смерти. У нас не было возможности принять обоюдное решение.

Осознание этого вызвало шок в моей груди и вырвало меня из вихря моих мыслей. Я моргнул, осознав, как пристально я на нее смотрел. Мне следовало бы одернуть себя от того, чтобы сделать это снова, не позволить Кили полностью поглотить меня.

— Келли, — сказала она, огрызаясь. Жар переместился с ее шеи, окрашивая щеки. — Выражение твоего лица.

— Я для тебя отнюдь не открытая книга, — сказал я, хотя знал, что все с точностью наоборот.

Как чертовски опасно — даже мой старик не мог читать то, что было написано у меня на лице. Мой близнец. Он был единственным, для кого я был раскрытой книгой.

Она прищурилась, тыкая в меня, водя пальцем слева направо.

— Очень даже открытая. И мне не нравится то, что я почувствовала после.

Затем она погрозила мне пальцем, как будто я был непослушным ублюдком.

— Просвети заблудших.

— Ты кое-что понял.

— И что?

Она приложила руку к шее, вероятно, чтобы охладить жар.

— Я достаточно взрослая, чтобы признать, что знаю, что это значит, но я отказываюсь говорить об этом. Потому что это… — она провела рукой между нами, — это то, что есть. Я думала, что то, что есть между нами, куда-то приведет, но я ошибалась. Чертовски ошибалась.

Я указал ей за спину, в сторону главной комнаты.

— Твоя комната.

— Я не буду с тобой спать.

— Я собираюсь занять другую комнату.

Она постояла там с минуту, уставившись на меня, ожидая, поэтому я взял ее сумку и свой чемодан, прошел мимо нее, оставив ее сумку у двери спальни.

— Будь готова к восьми, — сказал я. — Ужин.

— Я устала, — сказала она.

— Я подожду.

• • •

Она была готова ровно к восьми.

Я сомневался, что Кили была голодна, только пытаясь доказать, что я ошибаюсь, если предполагал, что она заставит меня ждать до рассвета, чтобы поужинать.

Она уставилась на меня, а я уставился на нее.

Кили была одета во все черное, и цветом своих волос она напомнила мне пожар посреди ночи. А эти небесно-голубые глаза… мои небеса были окрашены красным.

— Не важно, сколько ты на меня будешь так пялиться, я не поддамся на это, Келли.

Она заправила непослушную прядь за ухо, на мгновение ее обручальное кольцо блеснуло на пальце. Указательным пальцем она вытерла уголок глаза. Затем снова посмотрела на меня.

— Пустая трата времени.

— Тратить его на меня, — произнес я.

— Нет. — Она покачала головой. — На то, что между нами — надежда на то, что наши отношения могут развиться. Я принимаю тебя. Это. Таким, какой ты есть. Потому что, хочешь верь, хочешь нет, но какое-то время мне казалось, что все идеально. Как и должно было быть. Даже с учетом тех поганых обстоятельств, которые привели тебя ко мне. — Она коснулась точки пульса у себя на шее. — Но когда я смотрю на Сиси и Райана, то с чистой совестью не могу согласиться с тем, что добавляю яд в то чистое, что еще может быть. Не в таком виде. Не тогда, когда речь идет о моих родных.

Прежде чем я успел что-то сказать или она снова увидела правду на моем лице, она вихрем пронеслась мимо меня. Ее обычный аромат смелой девочки изменился. Теперь он стал металлическим.

То был запах ее крови. Она будто вскрыла вену прямо у меня на глазах, даже не ожидая, что я наложу швы, а сделала это потому, что верила в дело, которое, по ее мнению, я затеял.

Я шел прямо за ней, пока она добиралась до машины. Знал, что поездка будет спокойной, и так оно и было. Она отвернулась, уставившись в окно. Мы припарковались, и даже когда мы шли по улицам, она держалась на расстоянии, осматривая не меня, а окружающие ее достопримечательности.

Я направил ее к старому пабу на Ватерлоо, и, когда я вошел внутрь, у меня в голове зашумело от накатившего шума после того, как я так долго был окружен ее молчанием. Я взял пальто жены и положил его на свой стул у бара. Черный свитер, который, как она клялась, доходил ей до середины талии, а черные брюки струились по ее длинным ногам. Ее буйные рыжие кудри разметались, а голубые глаза светились под тусклым светом, делая несколько веснушек над носом более заметными.

Она была чертовски идеальна, и это привлекало внимание. Я уставился на одного гребаного придурка, пока его взгляд не переместился с моей жены на меня. Секунду спустя он отвернулся, смеясь со своей компанией подружек-кисок.

Моя жена хлопнула меня по руке, и когда я посмотрел на нее, на ее лице было выжидающее выражение. Она кивнула в сторону барменши.

— Тебе нравится есть в баре, Келли?

Я кивнул, поворачиваясь, чтобы посмотреть барменше в глаза.

— И виски. Держите наши бокалы наполненными.

Барменша на мгновение замерла, уставившись на меня так, словно увидела привидение. У нее были черные волосы и голубые глаза, но они не обладали таким магнетизмом, как у моей жены.

— Келли, — повторила она.

Я улыбнулся ей, и ее дыхание участилось.

— Ты не в первый раз видишь мужчину, который похож на меня, — сказал я. — Скажи мне, где он.

— Кто? — спросила она, солгав сквозь зубы. Ее руки, лежавшие на видавшей виды столешнице, дрожали. На ее левой руке красовалось золотое кольцо.

— Киллиан Келли, — произнес я, указывая на мужчину, работающего рядом с ней. — Два бокала. Виски. — Затем я снова посмотрел на девушку. — Ты можешь сказать мне сейчас. — Я пожал плечами. — Или я подожду.

— Справедливое предупреждение, — пробормотала моя жена, забирая свой стакан у бармена. — У него терпение святого.

— Вам придется ждать чертовски долго, — сказала барменша, за секунду превратившись в ту еще язву. Ее «чертовски» прозвучало, как «чертховски».

— Сомнительно. По крайней мере, до тех пор, пока не настанет время живой музыки.

Она выпучила глаза.

— Он не хочет тебя видеть.

Я расслабился, положив руку на спинку стула жены, отпивая глоток своего виски. Из задней комнаты выехал мужчина с гитарой в руках, и барменша поспешила выйти из-за стойки, проталкиваясь сквозь толпу.

Мужчина, очень похожий на меня, подкатил свое инвалидное кресло к сцене, толпа похлопала его по спине, пропуская, прежде чем он поднялся на сцену и занял свое место перед светом.

Барменша оказалась недостаточно расторопной. Его появление помешало ей добраться до него вовремя. Она стояла перед сценой, маша ему, но он только помахал в ответ. Киллиан начал петь. Однако вместо того, чтобы наблюдать за ним, я смотрел на свою жену. Ее глаза были прикованы к сцене, и когда она, наконец, повернулась ко мне, она схватила свой стакан с виски и осушила его одним глотком.

— Он поет, — сказала она, ее дыхание, как прямой огонь, проникло в мои легкие. Я кивнул. — Он правда может петь, — сказала она. Нет, он в инвалидном кресле; и он поет.

— Похоже, музыка — это удел ирландских близнецов, — произнес я.

— Ты умеешь петь?

— Просто потому, что я могу, не значит, что я пою, — ответил я.

— Вообще-то это не ответ.

— Если у человека полосы и зубы, как у тигра, — я пожал плечами, — то он одиночка, дорогая.

Она наблюдала за моим лицом, ее шок и любопытство постепенно сходили на нет, чем дольше она смотрела на меня, а затем она повернулась обратно к сцене. Я вернулся к своей порции блюда, доев то, что принесла барменша. Время от времени жена откусывала кусочек-другой, но почти ничего толком не ела.