— Одна половина тебя умерла вместе с ней в тот вечер, и с тех пор все изменилось.

— Это трудно объяснить тому, у кого нет такой близкой связи с близнецом. Но ты понимаешь.

Я посмотрела на него, и хотя я ожидала этого, сам факт все равно потряс меня ‒ его взгляд немного смягчился. А через мгновение от его взгляда вновь повеяло холодом. Он был таким тяжелым, что мне почти казалось, будто мужчина забрасывает меня камнями ‒ своими мыслями.

Я сжимала и разжимала руки, внезапно почувствовав себя неловко. Холодно. Тепло. Холодно. Тепло. Думала, что все дело в погоде и, возможно, в том, что есть с кем разделить этот момент, но я пришла к выводу, что дело было в нем. От него в мою сторону исходили какие-то странные вибрации.

— Мне пора бежать, мистер Келли. Приятного общения с отцом.

— Мисс Райан, — сказал он, приподнимая шляпу и наблюдая, как я ухожу.

Поспешила убраться оттуда подобру-поздорову, чувствуя, что запыхалась к тому времени, как добралась до своей колымаги. Что-то в том, как он произнес мое имя, заставило меня поверить, что про себя он говорил мне: «Берегите себя, мисс Райан. До скорой встречи».

Как, черт возьми, он собирался встретиться со мной, когда даже не знал меня? Я вдавила педаль газа сильнее, чем когда-либо прежде, моя старенькая машинка жалобно хрипела, пытаясь убежать от воспоминаний об этом мужчине, но даже после того, как я оказалась в стенах своего дома, я чувствовала, что он продолжает за мной наблюдать. Он был и красив и страшен одновременно.

Пущу ему стрелу в задницу прежде, чем он приблизится ко мне или тому, что принадлежит мне.

Затем очередная мысль впечаталась в мой мозг сильнее, чем что-либо когда-либо прежде, да так, что мне пришлось сесть и отдышаться.

Зачем Рошин прислала ко мне кого-то вроде него?

В моменты полнейшего бессилия иногда я мысленно беседовала с Рошин. После аварии, когда ее оторвали от меня, я плакала без остановки. Не могла перестать. Мне было пять, а моя единственная лучшая подруга на всем белом свете оставила меня совсем одну в доме, который всецело был захвачен братьями.

Харрисон, Лаклэн, Деклан и Оуэн.

Всего через двенадцать месяцев после рождения Оуэна на свет появились близнецы, также известные как РоКи, то есть мы. Мы с Рошин всегда раздражали мальчиков, постоянно делали им наперекор.

Когда моя сестра внезапно умерла, даже тогда — в пять лет я знала, что половина меня умерла вместе с ней. И я отчаянно хотела ее вернуть. Я хотела снова почувствовать себя цельной. Поэтому начала разговаривать с ней.

Я не позволяла никому слышать меня, поэтому разговаривала с ней мысленно.

Примерно в это время мама сказала, что я перестала разговаривать. Не помню, чтобы я не разговаривала. Может быть, потому, что разговоров с Рошин, звучащих в моей голове, мне вполне хватало. Но я помню, что просила ее послать мне другую сестру, кого-то вместо нее, чтобы боль в моем сердце прошла.

Весной, после того как Рошин покинула меня, я поняла, что она услышала мою просьбу. Мы с Харрисоном были на улице, когда я увидела маленькую девочку с голубой заколкой в виде бабочки в волосах, стоящую во дворе дома по соседству. Я и не знала, что у них есть дети, но Харрисон рассказал мне, что они ее удочерили. Маленькая девочка жила с ними с декабря, но она редко выходила из дома.

Джослин, которая была нашей ближайшей соседкой, встала рядом с ней и представила нас. Она назвала девочку Марипоса, а еще упомянула, что по-испански «Марипоса» означает «бабочка».

Марипоса покачала головой и сказала:

— Меня зовут Мари.

Я ничего ей не ответила, но она все равно продолжала пристально смотреть на меня.

— Когда у тебя день рождения? — попыталась она заговорить со мной снова. Причем слова она произносила иначе, чем я, но тогда я не могла понять, в чем было дело. Повзрослев, поняла, что у нее был итальянский акцент, но Мари старалась этого не показывать. Джослин постоянно поправляла ее, когда девочка произносила слова по-итальянски. Несмотря на то, что Джослин уверяла, что Марипоса свободно говорила по-испански, мы с братом так и не услышали от нее ни слова по-испански.

— В сентябре, — ответил за меня Харрисон. — А у тебя?

— В октябре, — ответила Мари.

— О, точно! У вас разница всего в две недели! — подсчитала Джослин, попытавшись подтолкнуть нас ближе друг к другу.

— Слышишь, Ки? — Харрисон ткнул меня локтем. — У вас с Мари разница всего в две недели.

Харрисон сказал мне, что услышав это, я взяла Мари за руку и потащила ее внутрь нашего дома. При этом у меня буквально глаз горел.

С этого момента Марипоса Флорес стала моей сестрой. И примерно в то же время я стала превращаться в ту, кого Мари называла «мастером на все руки». В ту, что была создана для того, чтобы решить все проблемы в мире, а моим «миром» была моя семья. В том числе и Мари.

Я никогда не говорила об этом Мари, но причина, по которой я начала разговаривать с ней в тот день, заключалась в том, что я знала, что ее ко мне послала Рошин. Чтобы та стала мне названной сестрой. Я была старше Рошин на две минуты. И когда Джослин заявила, что у нас с Мари разница всего в две недели, в глубине души я знала, что Мари приехала жить на Стейтен-Айленд, потому что я отчаянно в ней нуждалась.

Оказалось, что и она нуждалась во мне.

Ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда ей было пять лет, и она переехала жить к Джослин и ее отцу, которого все в округе звали не иначе, как Папаша Джанелли. Папаша Джанелли умер вскоре после того, как переехала Мари, а Джослин умерла, когда Мари было десять. После этого о ней некому было заботиться, поэтому государство отдало ее на воспитание в приемную семью.

И снова, казалось, от меня оторвали половину меня. Поэтому я снова отказывалась жить нормальной жизнью. Закрылась и отказывалась продолжать жить нормально, пока мама не найдет ее.

Я будто перестала дышать, когда потеряла свою сестру. Мне казалось тогда, что если бы я снова перестала жить нормально, Мари вернулась бы.

Что, в сущности, и произошло.

Моя мама нашла ее.

Однако по большей части моя мама старалась держать нас подальше друг от друга. Она была обеспокоена тем фактом, что я пытаюсь заменить Рошин, используя Мари, и маме это не нравилось. Мама сказала, что я разбила ей сердце тем, что нашла замену своей близняшке. Даже по прошествии многих лет, мама по-прежнему старалась держать Мари на расстоянии вытянутой руки. Она сказала, что от Мари одни неприятности, и что она принесет их с собой в наш дом. Об этом ей поведали чайные листья.

Неприятности или нет, и даже если мама никогда не сможет понять, Мари всегда будет моей названной сестрой; сестрой, близкой моему сердцу.

Однако никто из нас никогда не рассказывал Мари о Рошин. Мне не хотелось говорить о ней. Я боялась, что Мари подумает, что я пытаюсь заменить свою сестру, и тогда она поставит под сомнение правдивость тех сокровенных секретов, которыми мы делились с ней.

Мари не принимала доброе отношение по отношению к себе ни от кого, но, тем не менее, она доверилась мне. По большей части. Я понимала, что на то, почему она так яростно отвергла доброту других людей по отношению к ней, у Мари были свои причины, но самое прекрасное в ней, как и во мне — мы обе хранили свои секреты, но эти секреты никогда не вставали между нами.

Долгое время после того, как в моей жизни появилась Мари, я не разговаривала со своей близняшкой, но время от времени, когда жизнь становилась особенно невыносимой, я возвращалась к нашим с ней мысленным беседам.

В момент неуверенности, после того, как мама сказала, что она что-то узрела в этих чертовых чайных листьях, я попросила Рошин привести в мою жизнь нужного мужчину. Сказала ей, что когда он окажется прав, я буду знать, что она послала его, потому что он каким-то образом поймет то, что я потеряла, поймет мою боль. Он бы почувствовал меня.