— Ася, как твои дела? — смахиваю буквы и убираю в сторону тетрадный лист.

— Ты всё испортил, — она перекрещивает руки и укладывает узелок себе на грудь.

— Не возражаешь? — поднимаюсь и возвышаюсь над ней. — Пусть поспит в переноске, — подхватываю Тимку и бережно опускаю в специальное, предназначенное для сна, место.

— Когда меня выпишут, Костя? — транслирует мне в спину Ася.

— Вероятно, завтра-послезавтра.

— Фух! — она, похоже, громко выдыхает и тихонечко хихикает. — А то я подумала, что отсюда никогда не выберусь.

Солнце скрылось. За окном, похоже, помутнение и августовская тьма. Будет дождь? Возможно, ветер? Гроза, ливень, шквал? Пора!

— Подвинься, пожалуйста, — повернувшись к ней лицом, говорю.

— Зачем?

— Я не помещусь на том клочке, где царствовал Тимоша. Ася, не упрямься, — направляюсь к ней. — Хочу поговорить…

Но не о том! Нет! Этого не будет. В этом месте я не смогу сказать, что киста переросла в нечто несуразное, затем спровоцировала собственный разрыв и отравила содержимым женскую брюшину, а напоследок организовала зачатки заражения и привела к смерти канала, по которому её яйцеклетка достигает маточного нутра.

— О чём? — Ася ерзает на кровати, передвигается на ягодицах и освобождает место, на которое я тут же забираюсь.

— Нам негде жить, жена, — поправляю простыню.

— А? — повернув голову, обращается ко мне лицом.

— Я затеял небольшой ремонт. Скоро закончат. Уверен, что тебе понравится. Там высококлассный специалист за главного, а Колька следит за процессом и докладывает мне, пользуясь спецсвязью. Ась…

— Что случилось?

— Нас приглашают погостить в одном необычном месте.

— Что?

Ярослав настоял на том, что после выписки, учитывая разгром, который я самовольно организовал у нас, мы обязаны с женой временно остановиться, пожить у них, вернее, у меня, точнее, там, где я родился и вырос, и где сейчас обитают Горовые, когда приезжают летом проведать море и струящиеся разноцветные пески.

— Помнишь Ярослава?

Он приходил один раз, где-то пять дней назад. Представился, познакомился с моей женой, потискал хихикающего Тимофея, а напоследок шепотом, когда я провожал его, заверил, что Дарья требует встречи с Асей и просит остановиться у них, пока всё не успокоится и само собою разрешится.

— Да. У него ведь нет руки?

— Да. Ася, послушай, пожалуйста, — смотрю в женское лицо, старательно налаживая зрительный контакт. — Это маяк! Помнишь, я говорил, что продал отцовский дом и…

— Они владельцы, да? — подняв руку, Ася трогает мои волосы, убирает упавшую на лоб прядь, перебирает пальцами, прикасаясь к коже.

— Даша — двоюродная сестра Юли. У них одна фамилия, их отцы — родные братья. Но…

— М-м-м, — Цыпа стонет и закрывает глаза.

— Мы дружим с детства, синеглазка. Дашка — интересная девчонка, теперь уже женщина и мать, она танцует. Аргентинское танго! Знаешь, что это такое?

— Нет.

— Я хочу провести время только с тобой и Тимкой. Гостиница — не вариант. Ты слишком слаба…

— Я здорова? — явно насторожившись, неожиданно задает вопрос.

— Тебя скоро выпишут.

— Костя, кисты больше нет? — она заглядывает, делая маленький нырок.

— Нет.

— Слава Богу, — откидывает голову на подушку и водит ею из стороны в сторону, купаясь в волосах.

— Ты согласна? — слежу за тем, что она делает.

— Это ведь неудобно, — снова возвращается ко мне.

— Удобно, Цыплёнок. Там несколько построек на территории. Мешать никому не будем. Хозяева планируют уехать в скором времени. Только мы: ты, Тимофей и я. Что скажешь?

Такая туристическая база! У Смирновых огромная семья. Два брата оказались дважды плодовиты на девчонок. Четыре сестры — Даша, Ксения, Юля и смешная Ния. Отцовский двор, заброшенный маяк и хозпостройки идеально подошли им в качестве возможного места отдыха на морском берегу. Дешево и сердито. Я на совесть постарался, когда дорабатывал проект, придуманный старшим Смирновым, так что места хватит всем, тем более что Горовые собираются обратно в город: их дочери давно пора в школу, а младший сын якобы заскулил и стал требовать регулярных свиданий с родителями, предусмотрительно закинувшими его к старикам.

— Ты этого хочешь? — она ложится на мое плечо, обняв за талию, потирается щекой по моей груди.

— А ты?

— Не знаю. Эта Даша дружна со своей сестрой?

— Какая разница?

— Ты был женат…

— Это прошлое, Ася, оно есть у каждого. Вот, например, твое прошлое.

— Я же извинилась…

За то, что отдала моего ребёнка «тётушке» Алине! С опозданием, конечно, но Цыпа рассказала всё: кто эта женщина, почему жена осмелилась и решилась, с чем был связан такой объективно глупый шаг и откуда взялось безграничное доверие к той, которую она видела всего чуть-чуть, совсем немного — от силы пару-тройку раз.

— У неё вкусные пирожки, жена, — зачем-то сообщаю, закатив глаза.

Да уж! Эта Яковлева несколько раз навещала Асю. Приносила ей вкусности, сидела рядом, о чем-то рассказывала, а после они на два голоса горько плакали. Кстати, первый раз я увидел свою жену в слезах, когда нашёл её в зафиксированном, как выразился Виктор Николаевич, черт бы его подрал, состоянии. А второе слёзное пришествие нас настигло, когда сюда пришла Алина Семёновна и её сын, Денис, которому я вынужден был пожать руку и заявить, что не имею никаких претензий, но по-прежнему настаиваю на увольнении Аси. Он, конечно же, возражать не стал. На этом и закончили. Однако младшая сестра приёмной матери Аси не намерена отступать. Что ж, а я не против, тем более что после их встреч Цыпа становится покладистее и нежнее, и я могу её приласкать, погладить, пошептать в душистую макушку, прикоснуться губами к венке на виске, украдкой потрогать грудь и прижать к себе, заверив, что:

«Всё будет хорошо. Всё будет очень хорошо, Цыплёнок! Не быть беде…».

— Костя?

— М? — утыкаюсь носом в темя.

— Ты не злишься?

И не злился. Ни-ког-да! Были помутнение, недопонимание, несуразицы и недоразумения, но остервенение не посещало мою голову ни разу. С чего она взяла?

— Злость — не мужское качество или черта характера. Ярость, свирепость, гнев — это слабость, а я мужик.

— … — она хихикает, уткнувшись носом мне в грудину.

— Наказать могу, Цыпа.

— Как? — упирается, пытаясь встать, я же набираю силу и впечатываю женушку в себя. — Р-р-р-р, не… Могу… Задушишь! — пищит в мою рубашку.

— Узнаешь, если не прекратишь чудить! Итак?

Сначала выписка. Затем быстренькие сборы. Назначения и закупки. А потом…

Маяк! Нас будет трое! Спокойный разговор! Неизбежная перезагрузка! Новый отсчет! Ещё одна попытка? Там! Там я расскажу ей всё.

Белые розы. Вернее, розочки. Очаровательные малышки, пухлые бутончики со снежными язычками, выглядывающими из зелёных отворотов, укрывающих от ненастий полноценный будущий цветок. Тонкий аромат, истинная нежность, отсутствующие шипы и в меру толстый стебелёк. Букет великолепен, а Костино внимание бесценно! Крафтовая светло-коричневая бумага, салатовая лента и открытка в виде небольшого плюшевого мишки, а внутри плоского зверька простое пожелание:

«Выздоравливай, жена!».

— Устала? — его рука накрывает мою кисть, покачивающуюся в такт движению машины. — Ася-я-я?

— Нет, — смотрю на обручальное кольцо на мужском пальце и шепчу. — Люблю тебя, Костенька. Я очень-очень тебя люблю. Будь со мной, любимый.

— М? — он аккуратно сдавливает мне фаланги и раскатывает бережным захватом мягкие хрящи. — Что ты говоришь?

— Спасибо за цветы, — тут же повышаю голос.

— Угадал хоть с выбором? — отпустив мою ладонь, теперь двумя руками удерживает руль и, прокрутив его, вынуждает повернуть направо спокойную здоровую машину. — Нравится?

— Очень, — еле слышно говорю. — Они великолепны. Дорого, наверное?

— О цене не спрашивают, Цыпа, тем более мужчину. Подарок, значит, даром!