— Все хорошо.

— Хорошо? — Инга наклоняется, потом вдруг как подкошенная, плюхается на задницу и, широко расставив ноги, демонстрирует тонкую полоску красивого белья. — Ой! И-к, и-к, и-к, — икает и тут же чем-то давится. — С-с-с-ука…

Вот это, твою мать, командировка! Грех жаловаться и кого-то обвинять. Тем более что кое-кто меня предупреждал.

«Саша, я возвращаюсь!» — пока кручу баранку, набиваю сообщение Фролову. — «В гостинице живут клопы и квартирует контингент, мягко говоря, не конструктивный и не подходящий. Не с кем даже козла забить. Всё маргиналы, да отщепенцы с социальной низкой ответственностью. Короче, радуйся! Все расходы только за мой счет. Встретимся в конторе послезавтра».

«Ты сбежал?» — хихикает пятеркой жирных желтых смайлов мой лучший друг.

«Иди на хер! Говорю, что это был мой последний раз. Не поездка, а бег с препятствиями. Короче, теперь пару слов скажу по договору. Мы возвращаемся на исходную позицию, клиент чинить препятствия не будет» — я резко бью по тормозам, почти влетаю лбом в стекло и обращаю взгляд на светлый ряд палаток, в которых цветет и пахнет то, что каждая, надеюсь, обожает. — «Всё! Сеанс закончен. У меня дела!».

«В полночь?» — большие круглые глаза и светло-желтый хрен с улыбкой идиота.

Не буду реагировать. Пусть катится к чертям и обойдется, избавлю болезного от объяснений.

— Эй! — хлопаю ладонью по толстому стеклу. — Откройте, пожалуйста.

— Что Вы хотите? — откуда-то из подземелья отвечает до безобразия накрашенная толстая девица.

— Розы! — воплю, при этом тычу пальцем, указывая продавщице на урну с крупными одноименными головками. — Все! Главное, чтобы нечетное число. Пожалуйста, милая. У меня есть деньги, — теперь я лезу за портмоне в задний карман своих брюк, вытягиваю и кручу ей перед носом, которым флористка упирается в стекло с той стороны цветочного киоска.

— Мы уже закрыты! — бормочет, открывая дверь. — Какие? — вопит мне в спину.

— Эти! — равняюсь с тем, что выбрал, разглядывая ассортимент через огромную витрину.

— Все, что ли?

— Проблема?

— Нечем перевязать. Я… — она оглядывается по сторонам, затем вдруг начинает вокруг себя вращаться, при этом дергая плечами, будто ни черта из сущего не понимая.

— Упаковка не нужна. Веревка есть?

— Найду, — она все-таки сменила гнев на милость. — Где же Вы так начудили, молодой человек? — подмигивает и наконец-таки подходит к нам с пластиковой тарой, в которой зевают полуоткрытыми бутонами гордые цветы с шипами и толстыми стволами по ширине в мой средний палец.

— Хочу порадовать одного хорошего человека.

— Розами? — таращится рыбьими глазами.

— Жена любит цветы.

— Это все жене?

— Да.

— Повезло, — гундосит, покачивая головой. — Концы подрезать?

— Сделайте все по протоколу. Я заплачу, — растаскиваю свой лопатник, демонстрируя девице огромную платежеспособность очень-очень запоздалого клиента…

Один…

Девять…

Восемь…

И опять… Один!

Год чьего-то, видимо, рождения?

Без ошибок набираю код и отключаю сигнализацию, с которой Ася, как это ни странно, с недавних пор на твердую пятерочку справляется. Растет жена и продвигается.

Огромный букет, который я несу в руках, цепляется цветочными стволами за штанины, оттягивает ткань и затрудняет, если честно, мое стремительное передвижение.

Ночник? Что за… Твою мать! Звезды, звезды, звезды… Млечный путь и бесконечная Вселенная! Маленькие точки кружат на потолке в нашей спальне. Жена лежит на боку, подложив под щеку молитвой сложенные ладони. По-прежнему невинность изображает? А дышит, дышит как? Почти как ангелок. Сажусь на корточки, устраивая и себя, и розовый букет перед ее лицом.

— Жена? Ш-ш-ш-ш, — зову и выдыхаю в нос теплый мягкий воздух.

Крепко спит или все же притворяется?

— Приве-е-е-е-т, — шепчу, почти выкрикивая.

Я замечал неоднократно, чем тише я стараюсь говорить — шиплю или цежу сквозь зубы, — тем громче я звучу и зачастую, между прочим, всегда бываю услышанным каждым из присутствующих.

— Ася-я-я-я? — направляю в нос букет. — Смотри, что я привез?

Витые лепестки щекочут кожу, а жена отмахивается от живой помехи узенькой ладонью.

— Просыпайся, синеглазка, — вожу туда-сюда.

— М-м-м, — ворочается и носом утыкается в подушку.

— Ах, так! — убираю от ее лица цветы, и зарываюсь рядом с ней в ту же мягкую подушку, щекой еложу по женскому виску, губами задевая распущенные волосы.

— Ходят волны на просторе, то ли поле, то ли море, — теперь, посмеиваясь, напеваю песню, которую услыхал давным-давно, еще в безоблачном, зеленом детстве.

Не помню — где, не помню — кто, не помню — как!

— Синий лён! Тихим шорохом прибоя обручил меня с тобою, — на одну секунду замираю, жена раскачивается, немного ерзает, а затем… Чихает, фыркает, смущается! Но все-таки прислушивается? Затихает, наслаждаясь!

— Синий лён! Горит, как пламя, синий лён, и, если я в тебя влюблён, твои глаза сияют добрым светом. Виноват, наверно, в этом, — ресницами трепещет, моргает неохотно, корчит рожицу и наконец-то просыпается. — Синий лён!*

— Костя? — жена пытается подняться. — Ты? Я… Что происходит? — скашивает взгляд, рассматривая звёздное небо, которое раскинулось на потолке этой спальни. — Это сон? Что со мной? Ты… — водит перед мои лицом ладонью, затем касается лба, бровей и носа, спускается на губы, но останавливается на слегка заросшем подбородке. — Привет! — мягко улыбается.

А я целую эти губы, пока в башке звучит заезженная старостью пластинка:

«Ведь он волшебник, синий лён, нам снова сказки дарит он, и наяву весь мир наполнен снами, может, просто шутит с нами, синий лён? Твой синий лён, в который я влюблён».

*Синий лён — песня на музыку Р. Паулса, стихи А. Курклиса, исполняла Лариса Мондрус.

— Ступина-а-а-а-а! — визжит с распахнутыми по сторонам руками поджарившая кожу на палящем солнце Лерка. — Привет, детка! Маленькая моя, подруженька любимая. Господи, сколько времени прошло?

— Немного, — бухчу, придерживая детскую головку Тимки, сладенько посапывающего на моей груди в эластичном слинге. — Не кричи, пожалуйста. Он только вот заснул.

— Прости, прости, прости. Ух, ты мой сочный персик, кабанчик в сахарном сиропе, сладкий зайчик, крошечка с красивыми глазами, — пристраивает ковшом уложенную ладонь на макушку сына, прикрытую легкой шапочкой и трогает губами ткань, целуя темя. — Он возмужал, малышка. Не узнать в этом бутузе мелкого, которым был, когда мы вас из роддома забирали. Стал отдаленно смахивать на взрослого чувака. Ты кормишь парня на убой? Иди ко мне, — обнимает мои плечи и бережно притягивает к себе, губами трогает висок и потирается щекой. — Я соскучилась, Ступина. Мы так не договаривались, подруженька. Ты должна была выйти на связь и доложить о своих успехах. А ты?

Так я и вышла. Не пойму, в чем дело и что не устраивает Валерию сейчас?

— Извини, — потупив взгляд, в чем-то даже каюсь. — Очень мало времени…

— Третий месяц пошел, как ты уехала на море. Черт, Аська! Я ведь волновалась. Твои короткие и совсем не содержательные сообщения — мол, у тебя все хорошо — не несли никакой полезной информации, зато порождали кучу неудобных вопросов.

— Я его нашла, — предвосхищая то, что будет следующим, действую на опережение и резко отвечаю. — Нашла Костю.

— И? — подруга оглядывается. — Давай присядем, — кивает на только что освободившуюся лавку.

— А Даня где?

— Паркует машину. Не отвлекайся, солнце. Итак?

Я вышла замуж за отца моего ребенка, живу с ним, готовлю завтраки, обеды, ужины, убираю дом, стираю, глажу и угождаю, стараюсь соответствовать чему-то, учусь прислуживать и кланяться, снижаю градус неповиновения и демонстрирую покорность в интимных вопросах, в которых, по правде говоря, ничего толкового не знаю.