— Костя, я ведь извинилась.

— Строгий домострой!

Тут бы добавить — с недавних пор, но я теперь держусь, помалкиваю и фильтрую выражения, которые могут задеть не только меня, но и ту, которая ни в какую не желает оголяться.

— Я все поняла.

— Замечательно. Значит, поступаем следующим образом. Мы возвращаемся к исходнику, кое-что дорабатываем, обсуждаем окончательные сроки, вносим коррективы или поправки, устраняем, естественно, дефекты, если таковые вдруг по факту нарисуются, а после начинаем разметку и формируем подряды.

— А вот теперь каждое Ваше слово прошло мимо моих ушей, — не стоит утруждаться, все видно по ее лицу, она действительно ни фига сейчас не догоняет.

— Поговорите с Сашей, Инга. Это Вам ясно?

— У нас с ним нет отношений, — настаивает, отрицая.

Бессовестная? Дешевка? Бездарная актриса? Мелочная телка? Продажная? А может, мизерная, но все же стоящая некоторых денег, жалкая подстилка? Или Терехова, акула шмоток, все-таки ошиблась, когда подписала с нами выигрышный для всех контракт?

— Он это понимает? — запустив в карман руку, гоняю телефон, который вибрирует несколько секунд полученным сообщением. Надеюсь, что жена сменила гнев на милость и предоставила компрометирующее видео, которым я мог бы насладиться, пока сегодня вечером буду продавливать гостиничную кровать.

— Надеюсь.

— Александр — деловой и разумный, очень грамотный человек, — хоть и с бешеным темпераментом и язвительным языком — не стану говорить об этом, очки он в состоянии самостоятельно набрать без чьей-либо помощи, — который не заслуживает того, чтобы его водили за нос, ожидая лучшей партии. Это бизнес, Инга, и уж точно ничего личного. Поэтому…

— Поужинайте со мной, Костя. Пожалуйста! Вы ведь должны мне, — грозит, как малому ребенку, пальцем. — Сорванное свидание и Ваш скорый матримониальный союз подорвали мою нервную систему.

— Идите в отпуск, деловая женщина. На сегодня, — поднимаю руку и подношу под женский нос огромные часы, — мой рабочий день закончен. Всего хорошего. Не стоит писать мне в личку двусмысленные послания. Когда все будет готово, а я буду удовлетворен имеющимся результатом, с Вами свяжется мой представитель и…

— Увы, увы, увы…

Стерва улыбается? Ну что ж, дело, как говорят, ее, а мне пора проведать забронированную комнату в местном гостиничном хозяйстве…

Ася кружится, накинув на тело небесно-голубую тонкую, почти прозрачную, материю, выставляет в колене согнутую ножку на носок, аккуратно прогибается в спине, при этом вспучивает грудь, прикрытую легкой тканью. Она опять поет? По крайней мере, я точно слышу тихое и монотонное о чем-то бормотание. У жены распущены волосы, концы которых подпрыгивают на упругой попе, которой она крутит, пока рисуется перед очень качественной камерой.

«Спасибо» — сглотнув слюну, печатаю сообщение. — «Можешь, когда хочешь. А что ты пела?».

«Не помню» — отвечает быстро. Значит, все-таки пока не спит, но слабо бодрствует.

«Тимофей с тобой?».

«Рядом» — подтверждает снимком сына, чье личико пристроено с правой стороны, у спрятанной под пижамной тканью сиськи. — «Он тебя искал, Костя. Видимо, уже привык, что перед сном ты его ласкаешь. Мне кажется, Тимочка за тобой скучает».

«Заказ доставили?» — зажав двумя пальцами переносицу, громко выдыхаю, пытаюсь снять жуткий спазм, сдавивший не одну артерию в моих мозгах.

«Да» — вдогонку смайл с раболепствующим поклоном.

«Ты расписалась? Все нормально? Проблем не возникло? Грузчики внесли?» — морщусь, прикрывая рот, нацеленный на выброс подступающей обильной рвотной массы.

Возрастная мигрень или последствия черепно-мозговой травмы? Голова болит стабильно два-три раза в месяц, но иногда подобная издевка собственного тела над его хозяином просто-таки невыносима.

«Да. Как твои дела?».

«Все хорошо. Вероятно, приеду раньше. Все решилось и мое присутствие здесь уже не нужно. Сегодня переночую в гостинице, а завтра с утра пораньше отчалю восвояси» — одной рукой расстегиваю пуговицы рубашки, затем отщелкиваю пряжку и вытягиваю из поясных петлиц ремень. — «Не страшно? С сигнализацией разобралась?».

«Да».

«Чем занималась днем?» — сгибаю ноги и двигаюсь на заднице к изголовью гостиничной кровати. — «Шила-кроила, стирала-убирала, рисовал-мечтала, читала-отдыхала, гуляла-спала?».

«Я разобралась с аэрогрилем и микроволновой печью»…

Так много? Стыдно, стыдно, Ася. Облегчить ей участь? Вызвать клининговую службу и организовать доставку, например, из навороченного ресторана, отдать все вещи в прачечную, нанять няню для Тимоши, а замухрышку командировать в салон на ногти и ресницы? Пусть ее там вычешут и постригут, наклеят на промежность восковые полоски и выдерут с корнем то, что отросло после выскабливания безопасной бритвой. Устроить бьюти-процедуры и мозговой детокс, и показать другую жизнь женщины видного, уверенного, надежного и представительного, но уже женатого на ней супергосподина? Сделать ей краш-тест или пусть и дальше так живет?

«Эх, Костя, Костя, что за гребаная мерзость?» — на поставленный вопрос я не успеваю получить ответ, потому как вздрагиваю от осторожного стука в мою дверь, как будто мышь скребется, организуя здесь подкоп.

— Привет! — шампанского бутылка и сладко улыбающаяся Инга стоят в обнимку в коридоре, упершись хрупким плечиком в дверной косяк. — Извинения примешь?

— Нет.

— Тогда только так, — она протягивает мне бутылку. — Очень красивая родинка, так бы и лизнула крошку, затем всосала кожу, а сильно чмокнув, отпустила и соорудила на этом месте непростой фингал. Пометила и заявила на тебя права! — прикасается пальцем к моему родимому пятну, расположенному где-то возле сочленения ключицы, шеи и грудины. — Темно-коричневая, крупная, очень соблазнительная.

Моя рубашка нараспашку, ослабленный же пояс брюк сползает на выступающие бедренные косточки, при этом оголяя мой живот и выставляя на общественное обозрение тонкую дорожку коротких и очень темных волос, сползающих мне в пах к истоку-основанию члена.

— Ты пьяна? — а я уверен, что с последним не ошибся.

— Мне стыдно, — ноет, при этом жалко строит глазки.

— Считаешь, что, залившись алко, стыд будет казаться меньше, возможно глуше, отдалённее?

— Не везет, понимаешь? — подмигивает криво, несуразно, уродует аккуратное лицо и стремительно теряет те очки, которыми когда-то наградил ее Фролов, когда ангажировал Ингусю на выгодное всем клиентство. — Время уходит, часики, черт побери, тикают, а деньги прибывают на мой счет. А кому они нужны?

— Я занят, Инга. Пожалуйста, иди домой. Могу вызвать такси.

— Можно я войду?

Плохая идея! Как ей вежливо сказать об этом, чтобы случайно не обидеть и не вызвать спонтанную прострацию с истерическим либретто, вместо зажигательного танца?

— Я не один.

— А с кем? — теперь встает на цыпочки, раскачиваясь и хихикая, заглядывает мне через плечо, пытаясь рассмотреть невидимого ей соседа.

— У меня разговор с женой. Ты появилась не вовремя.

— Она брюнетка или блондинка? — заваливается на меня, но оттолкнувшись от моей груди, в исходное положение тут же возвращается.

— Какая разница? — насупив брови, глухо говорю.

— Это мне на будущее, чтобы знать, какие женщины нравятся успешным мужикам. А сына как зовут? — по-глупому хихикает, смеется старческой каргой.

— … — помалкиваю и стараюсь не вникать в суть последнего, не хочу запоминать то, что она с большим трудом лепечет, проталкивая через зубы свой язык.

— Терпеть не можешь пьяных женщин, да? — внезапно отстраняется и, сделав четкий шаг назад, спиной выходит наконец-то в коридор. — Раздражает? Запах, например? Внешний вид?

— … — по-прежнему молчу и не отвожу от нее глаза.

— Я красивая, Костя?

— Да.

— Так что же вам, козлинам, надо? У меня есть деньги — и на еду, и, как говорят, на развлечения; внешность вроде ничего — ты только что вот подтвердил; живу любимым делом, развиваюсь, расширяюсь… Господи! Ты ведь тоже в курсе. Так что? Что вам, сволочи, еще?