Иначе я за себя не ручаюсь! Сегодня, по всей видимости, никому не повезло…

Что это вообще за место? Сколько здесь живу, но подобного гетто не припомню: типовые бетонные коробки, играющие в растущие, как на дрожжах, панельные новостройки; пластиковые детские площадки, лавки, забитые задницами местных бабок, и надоедливый народ, шныряющий туда-сюда, будто от безделья мается.

Четвертый… Пятый… Шестой… Седьмой… Восьмой… Девятый! Она выходит из кабины лифта, а я за ней иду. Обитые дерматином двери и древние звонки, на один из которых она надавливает пальцем, погружая кнопку внутрь, в пластиковую глубину, а после делает несколько шагов назад, отходя подальше, освобождая пространство для полотна, которое в противоречие всем законам жанра открывается в общий коридор, едва не задевая женский нос.

— Добрый день, Алина Семеновна, — гундосит, приветствуя невысокую каргу, держащую в руках Тимошку.

— Ася?

Ася? Не ЮлА? Ну да, ну да…

— Ты сегодня рано. Что-то случилось? — теперь эта баба смотрит на меня. — А Вы…

Мне надо, видимо, представится? Ха! Без проблем.

— Константин, — глухо шикаю, протягивая руки, отодвигаю Асю, почти отталкиваю и в упор не замечаю цокающую стерву. — Разрешите?

Малыш идет ко мне и улыбается.

— Прощайся, — шиплю через плечо и направляюсь к лифтовой кабине…

Ей нечего сказать. Она молчит и дергает свой сарафан, по сторонам растягивая вздыбленный подол. Мальчишка сыт и весел, мой сын раскачивается в шезлонге, поглядывая искоса на нас. Я сижу на диване, она стоит передо мной с опущенной головой.

За что? Какой же в этом смысл? И что за надобность, в конце концов?

— Иди к себе, — взмахнув рукой, указываю ей на выход из общей комнаты.

— У тебя кровь. Вот здесь, — показывает на себе. — Костя, пожалуйста.

— Поздравляю с последним рабочим днем. Оставь! — отворачиваюсь и, откинув голову назад, сильно выгибаю шею. — Блядь!

— Что? — она мгновенно вскидывается и наконец-то направляет на меня свой взгляд.

— Ты не будешь работать в том заведении: на кассе, в кладовой, в вино-водочном отделе или еще где. Вопросы? Что-то не устраивает? С какой-либо работой навсегда покончено. Довольно этих шатаний по непонятным клиентам, найденным хрен знает как, закончим с этим никому ненужным шитьем, бесконечными нитками, долбаными примерками, глажками и просиживанием по ночам. Займись ребенком и собой. У меня все! Ты свободна.

— Я…

— Тебя уволят по щадящей статье. Об этом позабочусь лично. И закончим на этом. Без всяких просьб и гребаных условий. У меня раскалывается голова. Дай мне тишину, исчезни, пропади.

— Я стажер. Зачем ты так? Костя? — двумя руками обнимает свой живот, сгибается, наклоняется вперед и морщится от боли. — Пожалуйста, послушай.

— Тем будет проще, — втянув носом воздух, промокаю слизистую выступившей сукровицей. — Оставь нас.

— Прости, пожалуйста.

Ей не надоело? Что не разговор, то пресмыкание, что не объяснение, то обязательное извинение?

— Ложись спать.

— Но…

— Голова болит…

Потолок вращается с бешеной скоростью, складывается впечатление, что я нахожусь на разогнавшейся карусели, с которой спрыгнуть не получится, как я ни стараюсь. Торможу пятками, высекая искры, истошно визжу, потому как барабанные перепонки разрывает дикий свист пространства, которое пронзаю, щедро наплевав на законы постоянно расширяющейся Вселенной.

Это зал? Диван? Настенные часы с люминесцирующими числами и такими же стрелками? Шезлонг, в котором дремлет сын? И слабый женский стон, который я определенно слышу.

— Ася? — открыв дверь в спальню, вхожу и застываю на пороге.

Здесь ведь никого? Разобранная постель? Ночник, гуляющие звезды на потолке? Свет в ванной комнате? Что за на хрен?

— Ты где?

— Что ты делаешь? — возвышаюсь над женой в коротенькой ночной сорочке, сидящей на кафельном полу в распаренной ванной комнате.

Ася опирается согнутой в локте рукой на бортик унитаза, а во второй сжимает половую тряпку, которой возит по холодной плитке, растаскивая грязь вокруг себя.

— Ася?

— Я всё уберу, — бухтит, не поднимая головы. — Сейчас-сейчас.

— Что с тобой? — сажусь на корточки, протягиваю руку, хочу откинуть периодически спадающие ей на лоб запутавшиеся в чем-то липком волосы. — Прекрати! Чем ты занимаешься? — Мальвина отстраняется и не дается в руки, ни в какую не идет, не позволяет прикоснуться к ней, змеей шипит, вращает головой и даже прячется, забрасывая растрепанные патлы на лицо. — Ну, хватит. Идем в кровать.

— Ты прав, прав, прав… М-м-м! — жалобно выстанывает, словно раненое животное, и, подтянув к груди ноги, выставляет острый подбородок на устремившиеся в потолок коленки. — Выйди, пожалуйста. Я не одета.

— Тебя тошнит?

Это ведь остатки рвоты, которую она пытается убрать?

— Не знаю.

— Иди сюда, — пристраиваюсь рядом и хочу ее обнять. — Ася?

— Зачем ты так? — обращает на меня почти багровое лицо. — В чем я была не права?

— Как так? — отклонившись, прикладываюсь затылком о полотно двери. — Блядь! А на что ты рассчитывала, когда садилась в то вращающееся кресло? Весь город посещает этот супермаркет. Мы с тобой неоднократно там бывали. Единственный магазин, в котором можно затариться всем, чего твоя душа внезапно пожелает. Это камерное место, здесь все друг о друге что-то знают. Такой вот пунктик у слишком мелких поселений. Курорт, санаторный типа мегаполис, заточенный на оздоровление наших небогатых граждан. Море, солнце и песок, и незамолкающее ни на минуту человеческое радио…

А у меня в башке сейчас весьма некстати отчетливым пунктиром всплывают мерзкие слова одной пройдохи в довольно узкой и короткой юбке о том, как я внезапно после своего развода с Юлей по воле долбаного случая попал в компанию завидных женихов, на которых местные «олигархини» устроили охоту, повышая собственные ставки и определяя по припаркованной машине место вынужденного положения новой жертвы, помеченной клеймом неперманентного безбрачия.

— … Здесь шило не удастся утаить в мешке, жена. Сплетням не нужен повод, им нужен подходящий рот и хорошо подвешенный язык у ретранслятора. За распространением дела не станет. Благая весть пойдет гулять в тот самый миг, когда какая-нибудь неблагонадежная дрянь раздвинет губы и прохрипит на ухо: «По секрету! Никому! А Костина жена обсчитала Шурку с Милкой на пол-, представь себе, пОтом и титаническим трудом заработанного косаря…».

— Мне все равно! — выставив надменно подбородок, брюзжит, растаскивая крылья носа. — Я не стыжусь любой работы. Не место красит человека, а человек то место. Хочу и буду! Ты мне не указ!

Вот с этого все и начинается. Лишь стоит мне ослабить вожжи и дать в деяниях слабину, затем позволить ей расправить крылья, как маленькая птичка покинет наш резной и тепленький скворечник, и сразу упорхнет, ни разу на меня не оглянувшись. Наплюет?

— Мои друзья, коллеги, подчиненные покупают там предметы первой необходимости. Колька с Майей, например, — постоянные клиенты большого заведения и каждый, твою мать, с дисконтной картой в кошельке. Твои соседи будут щебетать с тобой на кассе, пока ты будешь шуровать ручонкой в поисках упаковки тампонов для нее и облегченных сигарет для него, потому как он уже в который раз курить бросает? Херня какая! Словно страшный сон. Ты не могла об этом не знать! Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой. Ася! — вскрикиваю, чтобы привлечь отсутствующее напрочь женское внимание. — Фокус на меня! — ищу намек на слабенькое понимание.

Увы! В ее глазах стоят одна сплошная пустота, безразличие, презрение, холодность, возможно, равнодушие, но все же некоторая апатичность одновременно вкупе с очевидной… Яростью? Злится, бесится, ненавидит, проклинает, готова растерзать и вырвать с мясом мое сердце? Вот это да!

— Считаешь, что твой поступок — адекватный, оправданный, а главное, — я сильно повышаю голос, — своевременный? У тебя ведь на руках маленький, почти грудной, ребенок и семья! Твои многочисленные бабы, которым то это не то, то это не так, то там перешейте, то в сиськах распорите, а это на хер уберите, измучили и тебя, и сына. Что ты смотришь? — втянув куда-то внутрь губы, таращусь идиотом на нее. — Я ведь не возражаю. Согласен, что любая работа заслуживает достойной оплаты. И если тебе так хочется быть полезной современному прогнившему насквозь обществу, то на здоровье, как говорят, пожалуйста. Вакансий до хрена! Успевай только рекламировать себя и анкеты рекрутерам отсылать. Но только после того, как сын встанет на ножки, подрастет, а ты окрепнешь. Я подыщу тебе место…