— Что? — поворачиваю к нему лицо.

— Я не пацан, которому зеленая соплячка, вроде тебя, сможет навесить херову кучу лапши на уши, разведя там лазанью и тому подобную ху.ню. Что произошло, пока вы прятались в том туалете?

— У меня болит живот и подступает тошнота.

— Ты…

— И месячные не пришли. Думаю, немало для начала!

— Бывает, — благодушно улыбается и подмигивает. — Сколько дней задержка?

— Бывает? Сколько дней? — сощурившись, рычу. — Типа за двадцать четыре часа пока не видно? Передумал, значит?

— Едем-ка домой, жена, — обхватив мою кисть, муж каким-то жестом отдает очередной приказ только теперь уже кивающему болваном Юрьеву и вытягивает меня на улицу. — Будь здесь, — оставляет на ступенях главного входа в это заведение, а сам погружается в темноту.

Он пошел за припаркованной машиной, а я, прожевывая травяную жвачку, привязанной козой его степенно жду…

Золотая клетка построена исключительно для золотых девочек. Я к таким, к сожалению, не отношусь. Прокручиваю каждое слово, которое услышала в том месте, в женском туалете, когда Инга плела свои интриги. А что, если она в чем-то была права? А Ольга рьяно защищалась? Или кого-то защищала? Что знает Терехова о Косте такого, чего не хотела бы рассказывать Юрьева, так зло стегавшая заносчивую стерву жесткими словами.

Моя левая рука покоится в ладони мужа, он аккуратно гладит мои пальцы, перебирает косточки, просчитывает их количество и, видимо, сверяет с каким-то виртуальным экземпляром. Тимошка слабо гулит в детском кресле, глаза сына прикрыты, а сам он находится как будто бы в прострации.

— У тебя было много женщин? — повернувшись к своему окну, внезапно задаю вопрос.

— Э-э-э?

Не понимает? Не услышал? Не желает отвечать?

— Сегодня были все, о которых я должна знать или кто-то забыл об этом дне, потому что ты с ней нехорошо расстался?

— Аська! — он громко прыскает и выпускает из своего захвата мою руку.

— Официальных жен я не считаю, Костя. Юли точно не было. Иначе…

Это всё не то!

— Поговорим? — я слышу, как что-то щелкает, а затем, как метроном, рассчитывает музыкальный темп и ритм. — Пусть сын уснет в машине, тогда дома будет проще уложить его на место. Кстати, ты слышала, что Галя про зубки напоследок нам сказала? — машина останавливается, а в салоне зажигается тусклый свет. — У него резцы уже просматриваются, поэтому он часто во рту шурует ручкой. Нужно купить побольше кусалочек, жена. Пусть барбос грызет. Как тебе такое предложение?

«Великолепно, господин» — скриплю зубами, но по-прежнему не произношу ни звука. Слышала ли я? Еще бы! Ведь Тимофей — мой сын. Я внимательна к таким вопросам. Пусть я и помалкиваю, и предпочитаю не влезать в чужие разговоры, но то, что касается моего мальчишки находится всегда в приоритете и никогда не останется без внимания и соответствующих ответов.

— Пожалуйста, — блею и скулю козой. — Я задала вопрос, Костя. Зачем ты увиливаешь?

— С чем связана такая любопытность? Пиздец, а я как будто бы на исповеди.

С ней! С ней! С этой Ингой! Она пыталась что-то сообщить, да только Юрьева ей сделать это не давала.

— Ты как-то сказал, что, если я буду неверна тебе, то ты беспощадно с этим разберешься и лишишь меня родительских прав и оставишь у себя Тимошу. Ты выгонишь меня и запретишь подходить к ребенку. Жестокое наказание, если честно. Ведь ситуации бывают разные. Например…

— Ася? — я ощущаю его пальцы на своей щеке, а после мои скулы вдруг обжигает бешеный захват подрагивающего подбородка. — Ты пытаешься мне что-то сказать, детка? — я вырываюсь, но муж очень крепко держит. — Хочешь говорить, но прячешься, рассматривая нудный пейзаж? Всего три дня прошло, а ты уже грубо нарушаешь правила. Открытый разговор, жена, и больше ничего. Не веди себя по-детски. Ты больше не ребенок, но там, за окном, по-прежнему темно, Ася. Там ходят буки и злые дяди. Смотри на меня и спрашивай без истерик и пафосных речей. Это только в мелодраматических фильмах мужчины терпеливо ждут, что скажет глубоко вздыхающая дама, а в жизни — ни один из нас не станет слушать долгое вступление и разговоры между строк, как будто где-то там. Говори просто. Говори так, как нормальные люди говорят. Итак?

— А если ты будешь мне неверен? Если ты изменишь, Костя? Какие у меня будут права? Что в этом случае предполагается применить к тебе, как человеку, обманувшему свою жену, или…

— Именно! «Или», Ася! — он резко отпускает, а я как будто бы себе на грудь роняю подбородок. — По-видимому, ты лучше времени не нашла? Почему сегодня? Почему сейчас? С утра, например, тебя не интересовало, под какие санкции я попаду, если вдруг, — он переходит на жуткий шепот, почти осипший свист, — не услежу за своей ширинкой? А сейчас ты горишь желанием узнать, что получишь в случае моей неверности.

— Да! Хочу, — посматриваю исподлобья, смаргиваю и до чертиков боюсь того, что он сейчас мне скажет.

— С чем связан твой вопрос, Красова? Разлюбила, видимо? Фролов очаровал?

— У тебя были отношения с Ингой Тереховой? — опускаю веки и шиплю.

Мне кажется, он скалит зубы, глупо улыбается, суетится, бегает глазами и отворачивается, возвращаясь на свое водительское место.

— Блядь! — муж бьет ладонью по рулевому колесу, а я за каждым ударом, коих много, подпрыгиваю в кресле и искоса поглядываю за прикорнувшим сзади Тимкой.

— Ольга Юрьева.

— Что? — Костя вздергивает губы.

— С ней у тебя были отношения?

— Ты идиотка, что ли, Ася?

Возможно! Но он просил об откровенности и свободной от огромного количества эпитетов народной речи, теперь-то что не то?

— С чего ты взяла, что у меня были отношения с Ольгой?

С Ольгой? А почему не с Инги начал? Почему?

— Она нимфоманка? — шепчу, почти не раскрывая рта.

— Кто?

— Жена Романа.

— Блядь! Я вроде бы не пил, а такое впечатление, что это белая горячка, а у тебя в башке херова куча неизлечимых изъянов. Ни с одной из них у меня не было никаких отношений. Что за вопросы?

— Инга сказала…

— О! Сука! Очень интересно.

— Она, — а я, похоже, набралась какой-то наглости или включила режим бесстрашия, — перечислила все родинки на твоем…

— Чего? — Костя щурит плотоядно взгляд. — Родинки? Где? На члене, видимо?

— Я…

— Нельзя, нельзя, — он давит на какую-то кнопку, а машина взбрыкивает и рычит, как дикий зверь. — Нельзя вам, стервам, помогать. Тварь! Дебилка родинки пересчитала, — себе под нос бормочет. — Дальше что? — резко обращается ко мне лицом, искореженным злобой и неприкрытым гневом.

— Ничего.

— В том-то и дело, что, — он наклоняет голову, заглядывает в боковое зеркало и резко крутит руль, — ни-че-го! Ничего не было, жена, ни с той, ни с другой. Разговор закончен!

Он мне врёт?

Обманывает, потому что умеет, а практикует потому, что может?

Он мне изменяет?

«Привет! Как у тебя дела? Я здесь, в этом городе. Встретиться не хочешь?» — в который раз прочитываю сообщение, полученное поздно вечером, скорее, даже ночью, и еще вчера.

Пожалуй, нет! Решил давно — здесь все без вариантов, но с ответом почему-то не спешу. Видимо, надеюсь, что абонент, устав от ожидания, позвонит и спросит прямо:

«Красов, в чем дело? Что не так? Решил отрезать ленту?».

Все не так и я не преувеличиваю. Отнюдь! Скорее, недооцениваю и на кое-что закрываю глаза, стараюсь думать о подобном, как о чем-то несущественном. Самозабвенно, истово, но все же безуспешно!

Море… Огромный дом… Мужчина… Женщина и маленький ребенок на ее руках! А я, похоже, странным образом осмелился испортить картину названого сына. Дорисовал фигуры черной ручкой, лишил ее лица — изобразил лишь слабый контур, женский силуэт, прижавший грудничка к плечу. Что этим всем хотел сказать?

Подальше отшвырнув «дополненный» листок, скребу пальцами по гладкой поверхности стола в попытках взять свой телефон.