— Семейный совет? — скосив глаза, смеется.

— Но без сына. По таким случаям Тимофей не будет иметь право голоса. Это только между нами, женщина. То же касается вопросов здоровья и того, от чего зависит стабильность в этом доме. Я предпочитаю правду, возможно, горькую и некрасивую, зато чистую. Ни хрена не выйдет, если у нас появятся друг от друга тайны. Поверь, пожалуйста, я знаю, о чем говорю. Не стоит угождать кому-то в ущерб себе. Угу?

— Я не угождаю, — укладывает свои руки поверх моих ладоней, пристроенных с комфортом на ее лобке. — Я бережно отношусь к нашим отношениям. Ты знаешь, вероятно, мне повезло, и я впервые счастлива в этой жизни: у меня все случайно появилось и нет проблем. Муж, сын и это место. Спасибо, Костенька, за это.

— Так уж и нет? — обращаюсь прямо в ухо. — А цветы от кого? — намекаю на тот здоровый веник из фроловских роз, которые стоят в огромной вазе на прикроватной тумбе с женской стороны. — Поклонника завела, Ася Красова?

— Это муж принес, — жена, похоже, не сдается. — Хотел задобрить, потому что обманул.

— Обманул? — настало время изумления и бешеной экспрессии. — Когда? Как он посмел? Подлец! — впиваюсь в шею. — Чем от тебя пахнет, Цыпа?

— Птичьим кормом? — прыскает девчонка.

— Чем-то сладким! Напоминает карамель. Как ее, — пытаюсь вспомнить название того, что вязко и противно застревало у меня в зубах, сдирая только сделанные пломбы, — «Мечта», если не ошибаюсь?

— Я не знаю, что это такое.

Не много детка потеряла.

— «Снежок»? — накидываю вариантов, не обращая внимания на ее возню. — «Раковые шейки», а может быть, «Дюшес»? Кто подарил цветы? Я спрашиваю в последний раз, жареная птичка. Быстро отвечай, — рычу в ключицу и засасываю кожу. — Конец грядет, запартизанившаяся недотрога.

Фингал, синяк, засос… Гематома, подкожное кровоизлияние… Грубость… Сволочизм?

Однако я предпочитаю:

«Красовская метка!».

— Не прячь следы, — обвожу пальцем только-только проступающий сине-алый контур. — Хочу видеть, чтобы помнить.

— Помнить?

— Сегодняшнюю ночь. Запомни все, что мы творили. Аська?

— Угу.

— Мне будет сорок лет уже через три дня. Я…

— Ты Дева?

Это вряд ли! Определенно между ног не щель, а кое-что побольше.

— По знаку Зодиака, Костя, — она читает мысли, себя же поправляет.

— Давай устроим фотосессию по этому случаю. Я хочу альбом в качестве вашего подарка. Но…

— Я пересылала фотографии Тимки и свои, — тушуется, наверное, случайно кое-что из «избранного» вспоминая.

— У нас нет свадебных.

— Есть! — задирает голову, обратив ко мне лицо.

— Официальные и скучные, а я хочу живые. Пусть будет что-то, что сделано не по официальному принуждению, поводу или чьей-то просьбе, а потому, что мы так захотели. Это ведь не будет сложно? Как ты смотришь на такое?

— А что кроме этого? — жена становится передо мной и вглядывается в сверкающую перед ее носом мою кожу. — Очень нравится это пятнышко, Костенька, — прикладывается носом к здоровой родинке на моей груди, — у Тимки, кстати, есть похожее, но немного дальше.

— Под мышкой, — прикрыв глаза, припоминаю, что у сынишки на бочку, с правой стороны сверкает пятнышко, которое я передал ему.

У моего отца, у дедушки Тимоши, было в том же самом месте подобная отметина. От отца к сыну. От предка к юному потомку.

— Ася, ты согласна с предложением? — я на нее опять смотрю.

— Да, конечно. Будут гости? — пристраивается на моем плече, водит щечкой, почти не прикасаясь.

— Официально нет.

Хотя коллеги, подчиненные и просто мимопроходящие внепланово организуют что-нибудь. Здесь разговор короткий:

«Все люди — братья, а крепостное право уж много лет как отменили. Я не могу им это запретить, а вот подстроиться и сделать вид, что счастлив, — такое однозначно по плечу и вполне возможно»…

Жена лежит ко мне спиной и, выставив перед собою руку, рисует что-то в воздухе, а за окном уже вовсю сверкают молнии и воет жуткий ветер, ломая кроны кустарников-деревьев. Она считает? Ждет с нетерпением грома?

— Один, два, три, четыре…

«Я тебя люблю» — её слова, на которые я больше не смогу ответить. Ей «повезло»? Она ведь так сказала? Я сделаю для этого Цыпленка всё, но ответного признания девчонка не дождется: с этим однозначная завязка, на этом разговор закончен.

Четкий контур. Плечи, грудь, талия, крутые бедра и крепко сведенные ножки, немного согнутые в коленях, выставленные мне на обозрение блестящие в лунном свете ягодицы; и волосы, заплетенные в тяжелую косу, перекинутую ей через плечо, с которой она, как кисточкой играет, набрасывая легкие мазки на полотно, на котором мы с ней замираем в ожидании природного разрыва. Углубление на позвоночнике, две поясничные ямки и сладкий копчик, куда я направляю палец: вожу ногтем, почти штрихую, губами трогаю лопатку, лижу, причмокивая.

— Ася?

— Я очень счастлива.

— … — ее, по-видимому, еще не отпустило.

— Я так тебя люблю, а ведь еще недавно я тебя, — внезапно затихает, а переведя дух, спокойно продолжает, — боялась. Как чего-то жуткого! Костенька?

— Почему?

— Из-за ребенка.

— Не вижу связи, — подползаю ближе, обнимаю и притягиваю, повторяя форму, копируя сложение, ясный образ.

— Могу себе представить, что ты обо мне подумал, когда я появилась в этом доме. Но…

Я помню, как она сидела на парапете из дикого камня, поддерживала сына, спрятанного в слинге. Она смотрела с вызовом, боялась — это было очевидно, но не меня, а того, что, возможно, будет позже. «Возможно» навсегда осталось маловероятным и почти ничтожным.

— Почему ты приехал за нами в ту гостиницу? — вдруг вполоборота очень тихо спрашивает.

Мне стало стыдно — об этом не узнает никогда! Я выпер из дому молоденькую женщину с крохотным ребенком.

— Неважно, — прикрыв глаза, сиплю. — Спи, Цыпа.

— Господи, Костя! — внезапно Ася всхлипывает.

— Что?

— Прости, пожалуйста, за то, что сбежала. Я такая дура. Не надо было? Но ты всё шептал: «Юля, Юля, Юля… Я тебя люблю!». Ой!

— Спокойной ночи, — грубо обрываю.

— Она красивая? — теперь она рисует пальцем на тыльной стороне моей ладони. — Расскажи о ней. Я не буду этому завидовать или ревновать, просто хочу понять, что…

Что я в той ЮлЕ нашёл?

— Быльём поросло, Ася. О прошлом говорить не будем. Не порть, пожалуйста, остаток ночи тем, о чем я не желаю не то что вспоминать, но даже слышать.

— Она брюнетка?

«Скорее, темная шатенка».

— Высокая?

«Гораздо ниже».

— Голубые глаза? Карие, серые? Какие? Ты спишь?

«Я этого уже не помню».

— Костя?

Стараюсь не сбивать дыхание, скрежещу зубами и выпускаю слезы. Нет, сука! Этой девочке не повезло — она ошиблась. Юлия Смирнова — моя единственная любовь, а Ася Ступина — женщина, случайно ставшая матерью моего ребенка. Она жена, к которой я буду относиться с огромным уважением, но жаркой страсти, эмоциональности, любви и чувственного порно Цыпленок не дождется.

Мне очень жаль, малышка!

— У меня башка трещит. Ты укатала, детка. Спи, спи, спи…

«АСЯ-Цыпа»!

— Вы меня боитесь? — одна его рука покоится у меня на талии, а пальцы другой крепко сжимают мое запястье, массируя фаланги, а этот сильный и уверенный в себе мужчина заставляет нервничать и сбивает с нужной мысли, я только глупо улыбаюсь, когда отваживаюсь мимоходом посмотреть ему в глаза. — Я настолько страшный, что вызываю у Вас трепет, страх и очевидный ужас, все оттенки которого читаются по Вашему, прошу прощения, щенячьему взгляду? В чем дело? Праздник как-никак. Обидел? А Костя в курсе? Между прочим, я очень удивлен, что начальник отпустил Вас со мной и не возражал против па-де-де под заунывную мелодию.

Прежде чем ответить, предусмотрительно опускаю голову и сразу отвожу глаза:

— Нет.

Темно-зеленая рубашка с раскрытым воротом на две маленькие пуговицы, пульсирующая вена на крупной шее и чувственный мужской рот заставляют вести себя неадекватно и на каждый его спокойный шаг, которым он продвигает нас по танцплощадке, я отвечаю рваными подскоками и постоянным хилым: