— Красов хранит молчание. Всё от тебя зависит, Даша! — сдается Ярослав. — Но фото видел. Красивая женщина, чем-то смахивает на Златовласку. Помнишь сказку?

— Ага.

Знал бы Горовой, как не задумываясь, почти с разбегу в цель попал. А если честно, то долго рассказывать, да и нам с Тимошкой уже пора домой. Не хочу посвящать ребят в историю, в содержание которой все равно почти никто не верит. Мол, такого в реальной жизни просто не бывает: «Не ври!». Не может простая девочка зацепить сидящего на песке оригинального козла, каким я в тот день перед ней предстал.

— Как Суворов? — перевожу наш разговор в другое русло. — Сколько уже прошло?

— Почти три года, Костя. С ним были огромные проблемы… Огромное хозяйство несло катастрофические убытки, а глава был, мягко говоря, не в нужной форме. Кондиция не та, если ты понимаешь, о чем я. Но с чем-то он достойно справился, а с чем-то — увы, борется и по сей день! Однако сил на что-то путное, по-моему, у Алексея не осталось.

Нельзя его ругать и в чем-то обвинять. Все вполне оправданно и изначально было предсказуемо. Еще бы! Отец, похоронивший единственную дочь, не обязан круто выглядеть, чтобы чьи-то взоры услаждать.

— Но наша оптимистка Ксюша не теряет надежды. Не заговаривай мне зубы. Сколько лет твоей жене? Ася, правильно?

— Угу, — поправляю завернувшийся детский воротник, царапающий сыну ушко. — Двадцать пять. Большая разница, но…

— Ух ты! — она подпрыгивает и зачем-то хлопает в ладоши. — А фото? Фото есть? Какая к черту разница! Покажи, покажи. Ты ее видел, товарищ? Опиши!

— Нам уже пора, — я монотонно глажу макушку Тимофея. — Нужно отдохнуть и вам, и нам. Спасибо, что присмотрели за сыном. Буду должен.

— Красов, боишься, что ли? Должен? Типа просите, что хотите? Господи, да что с тобой? Расскажи об Асе.

— В каком смысле? — таращу на нее глаза. — Спасибо, говорю!

— Да на здоровье, нет проблем. Я неглазливая.

Не в этом дело! Ася ведь больна, а я тут, понимаешь ли, спекулирую событием и демонстрирую направо и налево её приватные портреты.

— Даш, правда, мне пора.

— Мы можем навестить её?

— Э-э-э… — хочу протиснуться в зазор, образовавшийся между ними. — Вы не возражаете?

— Кость, ты как? — Горовой осторожно вскидывает бионическую руку и, раскрыв, как розочку, механическую ладонь, направляет ко мне подвижные пластиковые пальцы.

Всё хорошо… Всё хорошо… Всё, вашу мать налево, очень хорошо…

«Я могу войти?» — расставив руки на стекле, елозил потными ладонями, растаскивая грязь и влагу по скользящей и прозрачной глади.

«Нет. Послеоперационный период еще не прошел и ее состояние далеко от стабильного» — упершись плечом в стенку, отвечал мне доктор. — «Я рекомендую Вам отдохнуть. Поехать домой, привести себя в порядок, собрать необходимые ей вещи…».

«Вещи?» — я сразу встрепенулся.

«Тапочки, халатик и предметы личной гигиены. Она принимает какие-нибудь таблетки?».

«Нет!» — насколько мне известно. — «Нужно что-то купить из лекарств?» — мне кажется, я начал понимать, к чему ведет прошедший огонь, воду и медные трубы женский врач. — «Есть потребность…».

«Ваша страховка все покрывает, к тому же больница хорошо оснащена и недостатка в медикаментах не испытывает. Не нужно вспоминать времена, когда…».

У нас так называемая семейная гарантия! Общий медицинский полис, в котором указаны три человека: она, наш сын и я. Сашка надоумил, а я, конечно, поддержал.

«Ваши координаты у нас есть. Жена оформлена и в ближайшее время не собирается бежать. Все по правилам. Теперь остается только ждать» — оттолкнувшись от стены, он подошел тогда ко мне. — «Рекомендую съездить домой, отдохнуть, побыть с сыном, подготовить вещи и собраться с духом, да и мыслями, чтобы…».

«Она ведь ничего не знает, не знает, не знает… Бля-я-я-ядь!» — шептал, как заведенный.

«Послушайте, Константин. Ничего страшного! Всякое бывает. Для нее, безусловно, это будет жутким откровением, но уж поверьте моему опыту, это несмертельно. Она жива. Я убежден, что в скором времени Ваша Ася пойдет на поправку. Все будет хорошо!» — он уложил ладонь мне на плечо. — «Но на будущее я рекомендую серьезнее относиться к тому, что говорит лечащий врач. Я ведь точно знаю, что жена была осведомлена о своем нехорошем состоянии. София Михайловна передала по смене и, соответственно, нам, в хирургию, что пациентка причитала — дежурная настаивала именно на этом слове — о том, что это „так не вовремя разорвавшаяся киста“. Ася ведь не врач?» — он подмигнул мне и наклонил голову на бок.

«Нет».

«Понимаю! Тайны, тайны… Ох, уж эти женщины?».

Одни, черт возьми, проблемы…

— Не голодный? — наклоняюсь над уже куняющим в шезлонге Тимкой. Был вынужден поставить место для детского послеобеденного времяпрепровождения на кухонный стол. — Чистый? Сменил наряд? Всё хорошо? Поигрался? Песни мне попел? Покривился? Поплевал? Поплакал? Ты, друг любезный, даже хорошо покакал! Чего еще, душа моя, изволит? Сисю дать?

Он хлопает ресничками и сладко лыбится.

— Мамы нет, да?

Плохо без неё? Мальчишка на моих глазах становится серьёзным и сводит вместе над нежной переносицей светленькие бровки, формируя возрастной залом.

— Завтра навестим, — отклоняюсь и, прижав подбородок к груди, цепляю пальцами рубашечные петли, освобождая пуговицы. — Отец твой потом провонял, барбос, — лениво поднимаю руку и, скривившись, принюхиваюсь к парующей подмышке. — Пора кому-то в душ?

Сын морщится и бьёт ногами.

— Спокойно-спокойно, милый друг. Это несмертельно. Это мужской дух. Подрастешь — узнаешь. Только… — стягиваю с плеч рубашку, — не спеши с этим. Побудь пузатым малышом и…

Мой телефон молчит! Я застываю взглядом на чёрном гаджете, лежащем возле свесившейся ручки Тимофея. Канал потух, онемел и растерял одного важного подписчика.

«Ася, привет! Как твои дела? Сын передает тебе привет, наш синий лён. Жена, у нас всё хорошо, но он» — я останавливаюсь именно на этом слове, обдумав предложение, сухое местоимение убираю и снова набираю — «но мы скучаем! Цыплёнок, всё будет хорошо» — добавляю ответственный за нежность смайл и отсылаю сообщение.

Прочти, прочти, прочти… Почти маниакально и беззвучно заклинаю! Нет, увы. Спит? Не видит? Игнорирует? Возможно, просто разрядился телефон?

«А если?» — «Нет, нет, нет! Этого не может быть».

Чёртово неведение, впрочем, как и томительное ожидание, ощутимо угнетает. Раскачиваю люльку, сжимая крепко в пальцах пластиковую ручку. Одновременно с этим набираю телефонный номер, который мне оставил тот мудрый доктор.

— Добрый вечер, это Красов, — спокойно, стараясь сохранять терпение и выдержку, представляюсь после резкого ответа «Да!» от вызываемого абонента. — Я хотел бы узнать о состоянии жены.

— Она отдыхает, Константин. Был небольшой кризис, но все разрешилось.

Кризис? Что это значит? Что он имеет в виду?

— Пациентка разволновалась, когда обнаружила себя в палате. Сознание потихоньку возвращается к ней и поведение становится все более неконтролируемым. Ей предложили успокоительное — она не отказалась, поэтому…

— Я заеду завтра утром! — торможу напротив двери в нашу спальню.

— Часы приема посетителей в стационаре с одиннадцати утра. Без исключений. Мне очень жаль. Ей предложат легкий завтрак и проведут необходимые процедуры.

Плевать! Но к сведению, естественно, приму.

— У вас есть отдельные палаты?

— Да.

— Я переведу жену в бокс. Так же они называются? — ставлю переноску на кровать.

— Хорошо. Это Ваше право.

— Я заплачу, — потому как знаю, что такие услуги точно не включены в наш медицинский полис, — за этим дела не станет.

— Место выберете самостоятельно?

— Положусь на Вас.

— Без проблем. Прошу прощения, но… — похоже, кое-кто спешит повесить трубку.

— Вы не могли бы ей на словах кое-что передать? — шепчу, рассматривая пустую комнату сквозь ресницы.

— Конечно. Слушаю Вас, — он громко выдыхает.