— Ася, мы ведь с утра занимаемся с тобой любовью. Ты, что ли, этого не поняла?
— Нет, — она садится в кровати, поджав ноги, поворачивается ко мне лицом и, как Русалка из королевства Датского, укладывает свой «безтрусый» зад на играющий под нашими телами средней жесткости матрас.
— Ты смеялась на пляже, когда я трогал твою спину. Припоминаешь? Водила плечиком, кокетничала, облизывала губы, затем хихикала, щуря взгляд, активничала и жевала нижнюю губу. Терпела, значит?
— Что ты…
— Вот здесь, — стремительно к ней подаюсь всей верхней половиной тела, почти не прикасаясь, перебираю пальцами по женскому плечу и с особыми намерениями забираюсь на лопатки. — Я целовал тебя, помнишь?
— Да, — от прикосновений судорожно сокращается, прыскает и прикрывает рот двумя руками. — Ой!
— Потом ты ерзала подо мной, сражалась и пыталась снять осаду, а сын вопил, указывая своему отцу, где у Мальвины находятся незащищенные места, бреши и сломанные при первом наступлении барьеры, и искореженные моим напором хлипкие преграды. Я, если можно так сказать, разогревал и изучал тебя с утра. Поэтому ты, Цыпленок, оказалась взведена…
— Что? — пятится и отползает.
— Стоять! — хватаю ее за руки и резко направляю на себя. — Ты возбуждена, жена. Осталось довести начатое уже вчера до логического конца. Следишь за мыслью? Понимаешь, о чем я говорю?
— Ты издеваешься?
— Аська, половой акт — не секс между мужем и женой. Вернее, — с вполне себе читаемым ехидством задираю уголок губы и удивлением искривляю бровь, — это кода, почти финал, а прелюдия может длиться довольно долго. Иногда хватает одной секунды, почти всегда — пятнадцать минут способны довести кого-то до исступления и заставить изнывать, ожидая кульминационного проникновения. Короче, подготовка — это все! Ее, между прочим, можно сильно растянуть.
— Костя, я прошу…
Что мне ее желания и просьбы? Ведь все равно свое возьму.
— Секс — не обязанность, Красова, но клевое, заточенное на удовольствия и наслаждение дело. Закончим то, что начали? — не дожидаясь ее ответа, подхватываю сильно напряженные ягодицы, приподнимаю опешившую и широко раздвинув ее ноги, усаживаю теплым влажным местом себе на скрытый под штанами возбужденный пах. — Побудешь сверху?
— Костя… — блекочет, упираясь в мою грудь ладошкой. — Я…
— Нет правил, Ася. Есть желание. Ты либо хочешь и готова, либо…
Я боюсь услышать «нет»! Именно сейчас, в этой комнате и нашей с ней постели, я не хочу узнать, что не подвел ее к черте, которую нужно срочно пересечь, чтобы в чем-то клевом раствориться, получив эмоциональный суперкайф.
— Мужчина не может двигаться с такой скоростью и силой тридцать пять минут подряд без остановки. Это глупость, выдумка, просто суперчушь. Это крайне дорогие акции несуществующей компании по нахлобучиванию милых дам. Дорого, богато и будто бы красиво, а на самом деле — чертов пшик, обман, мираж и жалкая инсинуация на гране гребаной фантастики. Подобное рассчитано на недалеких, глупых и, вероятно, жутко озабоченных малышек. Ася, перестань! — она отталкивается, ерзает на члене, у которого и без того проблем по самую головку, а подобные движения и пар от женской вульвы, который через немногослойную ткань к нему идет, играют с парнем в нехорошую игру. Игру на выбывание или выбивание дури, которой, по-видимому, основательно заложило женскую толкушку. — Физиологически это невозможно! Я так устроен, и так же мудро скроена моя жена. Ласки продлевают возбуждение, заставляют чего-то сверхъестественного с нетерпением ожидать, а то, что в подобных обществах транслируют, похоже на шараду из категории «Вот то, чего не может быть!». По крайней мере, если несчастного е. аря не напичкали какой-нибудь стимулирующей наркотой. Эрекция не кратковременна, но и не бесконечна. Его дубина даже на меня наводит ужас, а я не говорю о том, что при этом может испытывать отправленная на сексуальное заклание девка. Сними с меня брюки, женщина или…
Пожалуй, я отдам ей власть и полномочия, пусть пользуется и не оглядывается, выискивая одобрения.
— Справишься? — наклонив голову, прокладываю на тонкой женской шее едва обозримую дорожку жалящих и лижущих, весьма активных поцелуев. — Займись мною, маленький Цыпленок.
— Костенька…
Нежно, черт возьми! А я ведь начал забывать, что означает это слово. Так вот оно какое возбуждение, когда тебя ласкает женщина, чьи прикосновения вызывают пробуждение не только в гребаных штанах, но кое-что еще заставляют быстро трепетать.
Она укладывает голову мне на плечо и открывает полный доступ к прохладной влажной шее и ключице, на которой я тут же заостряю губы и свое желание. Жена дрожит и сбито дышит, с глубоким вздохом выпускает теплый воздух, открыв как будто нараспашку ярко-алый рот.
— Смелее, — на одно короткое мгновение я отрываюсь от нее, — но не торопись…
Я выдержу и еще немного подожду!
Здесь нет гребаной издевки или сучьего подъе.а. Она смотрела эти видео, чтобы стать лучше в том, что согласно истинному предназначению вообще нельзя улучшить, однако можно основательно усовершенствовать или еще чуть-чуть повысить планку, взяв за правило исследовать нутро и чувственность того, кому готов отдать себя за страстный поцелуй и охренительную ласку.
Похоже, у жены на это все имеется пока не обозначенный в реальности талант. А я ведь изнываю от желания! Твою мать!
«Хочу, хочу, хочу» — гундосит в жилах кровь, курсируя по замкнутым сосудам огромного и жаждущего чего-то большего мужского тела.
— Цыпа-а-а, — вожу плечами, подстегивая к продвижению Асю, — будь собой. Делай, что хочешь, — внезапно отстраняюсь и распахиваю руки, освобождая от своих оков. — Я твой!
«Используй, синеглазка, не останавливайся и на полдороги не бросай! Не будь ты, черт возьми, динамо…».
У жены слишком беспокойный черный-черный взгляд и снующие повсюду сильные и гибкие ручонки. Поддев большими пальцами бретельки своей ночной сорочки, она снимает ее с плеч, освобождая грудь, чьи светло-розовые соски царапаются, когда Цыпленок ими прикасается, проникая мне под кожу.
Я не болтлив, тем более в такие важные моменты, но именно сейчас отчаянно потягивает на поговорить с той, которая так лихо над взрослым дядькой изгаляется.
— Не поторопишься, окажешься внизу, в районе «где-то подо мной», — ей подмигнув, хриплю. — А я не буду великодушным, детка. Возьму по счету, очень долго и с огромными процентами.
— Что? — она смелеет на глазах. — Ты ведь сказал, что «долго» — невозможно!
Смешной толчок — и вот я на спине, а голова свисает со сбившейся подушки. Я сильно выгибаю шею, бездумно подставляя ей под зубки свой кадык. Прикрыв глаза, прислушиваюсь к тому, что происходит там, внизу, в районе пряжки и ширинки, с которыми она расправляется довольно быстро, на твердое «отлично», без ошибок и нареканий со стороны клиента с закупоренной от ожидания мозговой артерией.
— Да-а-а! — прикладываюсь лбом о мягкую обивку изголовья.
Реакция вполне естественна на то, что вытворяет Ася, когда меня седлает и начинает потираться жарким, немного влажным местом о то, что, как обычно, смотрит на двенадцать чертовых часов.
«Что ж ты за такая стерва?» — жмурюсь и закусываю нижнюю губу, согнув в коленях ноги и наступив на нижние края не до конца спущенных с бедер брюк, коряво стягиваю жутко неудобную хламиду, которая теперь не будет сковывать размашистых движений внутри засранки, сейчас обхватывающей подрагивающими пальцами мой торчком стоящий член.
Приподнимаюсь и, затаив дыхание слежу за тем, как аккуратно жена вводит внутрь ствол. Немного морщится и дышит по-собачьи через рот.
«Расслабься, Цыпа, ты на правильном и верном пути» — даю ментальные ей установки. Ася обмякает и опускается прохладными ягодицами мне на бедра, впиваясь пальцами в живот.
— М-м-м, — вращаю головой, как будто отъезжаю в мир иной. — Двигайся, малышка! Черт! А-С-Я! — подкидываю бедрами, тем самым выбивая первый тихий стон. — Вот так!
